— Лежать, суки! Лежать!
Из-за его плеча, любопытствуя, выглядывала и Завета. Глаза ее блестели от возбуждения. На этот раз Игорь выручил всех, с облегчением подумал Костя.
— Чего ты с ними церемонишься?! — напал на него Игорь, — Бей прямо в лоб!
— Вам это так просто не пройдет! — прошипел главный.
— Заткнись, гнида! — Игорь наступил ему на 'оселедец'. — Думаешь, я тебя не узнал. Скажи спасибо, что я вас пожалел. Руки! Руки! Обыщи их! — сказал он Косте. — Да не заходи ты со стороны головы!
Под взглядом остальных Костя чувствовал, что делает все неумело и даже чуть-чуть суетится. У главного он обнаружил удостоверение.
— Какая-то 'походная служба безопасности'?
У остальных троих вообще никаких документов не было. Зато у каждого было по гранте РГД-5 и 'вальтеру'.
— Хорошие пушки, — одобрил Игорь, — забирай!
— Мы из днепровского куреня! Я выборный начальник! — снова подал голос командир.
— Мне плевать, кто ты такой! Здесь другая власть, советская.
— Эй!.. — произнес, пятясь Сашка, — смотрите!..
Из-за угла, там, где обычно поворачивал троллейбус четырнадцатой марки, вывернула толпа народа с оружием в руках и агрессивно направилась в их сторону.
— В машину! — крикнул Костя, стреляя поверх голов так, что улица сразу наполнилась падающими листьями.
Сашка все-таки выстрелил из подствольника, со счастливым лицом проследил за результатом своих усилий и последним прыгнул в кабину. Костя, не стал дожидаться, когда он захлопнет дверь и рванул с места в карьер на пятой скорости, и они, как ужаленные, понеслись в сторону парка. Стреляли по ним или нет, никто так и не понял. Пришлось ехать в объезд, чтобы не попасть в засаду, потому что если бы они поехали прямо, у них была бы только дона дорогу и перехватить их было пару пустяков. К тому же Костя боялся, что турки по всем правилам перекрыли улицу Университетская, но обошлось. То ли у них не хватало сил, чтобы оцепить район, то ли они были беспечны, а скорее всего, просто плохие вояки.
— Нам повезло, что мы нарвались на националиста местного разлива, — стал рассказывать Игорь, когда понял, что и на этот раз их пронесло. Он опустил ПКМ на подл и стал рассказывать. — Зовут его Тарас Ямпал. Он мнит себя большим политиком. Если бы это были настоящие боевики, они бы вначале начали стрелять, а потом разбираться.
Мимо 'Золотого кольца' на Южном они пролетели, как стрела. Напротив цирка застыла вереница трамваев. Здесь было удобное место для засады: дорога проходила в низине, и все было как на ладони. Из переходов лилась вода. В районе Вечного огня еще виднелись остатки колючей проволоки. Год назад в газетах писали о том, что рада все же под давление 'наци' поменяла конституцию. Оппозиция воспользовалась этим и провела закон о 'титульной нации'. Регионалы стремительно теряли власть из-за бездарной политики 'двух стульев'. Некоторые из них тайком поддерживали 'оранжевых' в качестве следующей реальной власти. Сам Виталий Ясулович был не против втихую сыграть под дудку 'наци'. Это было обусловлено целым рядом причин, и главной из них — огромный долг перед МВФ. По сравнению с ним все остальные экономические шалости регионалов выглядели, по меньшей мере, блекло. Как всегда разыгрывалась комбинация 'ты мне, я — тебе'. Без поддержки 'оранжевых' ни один проект не мог быть проведен через раду. Виталий Ясулович забыл о своих предвыборных обещаниях и погряз во лжи и двусмысленности. О русском никто уже даже не заикался. Считалось, что русскоязычное население свыклось с реальностью и только ждет, как манны небесной, вступления в ЕС.
Итак, благодаря попустительству и близорукости партии власти, регионалов, и разумеется, неуемными стараниями Олеси Тищенко, население Украины было поделено на три категории: 'титульная нация' — коренное население, говорящее по-украински, поклоняющееся 'трезубцу' и являющаяся паствой украинской национальной церкви, получило паспорт оранжевого цвета; этномутанты — категория граждан, стремящаяся к натурализации, активно изучающая украинский язык и лояльно относящаяся к центральной власти — желтый паспорт; остальное население — паспорт черного цвета. Последние оказалось больше всех. Они лишались права голосовать, быть избранным во все сферы власти, а также — права на работу в государственных учреждениях. Для слежки за ними вместо упраздненной СБУ была создана ППУ. Правда, вначале ППУ предназначалось прежде всего для подавления в оппозиции в Крыму. Третий отдел ППУ работал по выявлению неблагонадежных. Таких людей принуждали регулярно отмечаться в полиции. Таким образом передвижение их было ограничено. Они были лишены средств информации и доступа в Интернет. Их телефонные разговоры прослушивались. Говорить по-русски разрешалось только в кругу семьи. Специальные люди следили, на каком языке говорит человек вне дома. Процветало всеобщее сексотство. На каждом углу весели ящики оранжевого цвета. Любой желающий мог отправить письмо в ППУ.
В Донбассе начались массовые протесты. Людей хватали на улице без разбора. Врывались в квартиры и частные дома. На витринах магазинов (там, где их еще не успели разбить), принадлежащих русским, рисовались звезды, для того, чтобы их не посещали украинцы. Словно в назидании и насмешку, на холме, там, где во время великой отечественной войны был немецкий концентрационный лагерь, возвели новый. А когда провозгласили отделение Восточной Украины, толпа разнесла лагерь в щепки, разогнав всех прихлебателей и освободила заключенных.
Это был первый 'оранжевый' концентрационный лагерь в Украине. Позднее их было возведено на всей территории страны великое множество, от Карпат, до Луганска и Харькова.
Костя долго удивлялся, почему Олеся Тищенко после выборов сразу же затянула гайки? А потом, вспомнив, что Ященка убили те же самые пиндосы, все понял: потому что отрабатывая хлеб за Ященка, который не выполнил политический заказ пиндосов и Евросоюза, посадивших Украину на кредитную иглу, Олеся не могла быстро привести их план в действие без самых радикальных методов. Если считать, что три балтийские проститутки не доплюнула с правами человека, то Украина всех переплюнула. А Ященка сыграл в ящик, вспомнил Костя самый свежий анекдот в мире. Не помогла ни шагреневая кожа на морде, ни волосатая рука Дяди Сэма. Когда его убили — демонстративно, в центре Киева, Запад, конечно, обвинил во всем Виталия Ясуловича и Россию. Якобы, только они были заинтересованы в смерти экс-президента, а Олеся вроде бы как и ни причем, хотя именно Ященка отбирал у нее пресловутые пять процентов электората. Эту смерть долго смаковали и обсасывали со всех сторон, пока и обсасывать уже нечего было. Бедный Ясулович, который слезно просился в ЕС и которого не брали из-за одной единственной причине — Украина была настолько бедна по меркам ЕС, что еще один голодный рот им попросту не был нужен. Хватало своей бедности от Испании до Греции.
Глава 3
Суматошный деньЖизнь складывается из мелочей. У Игоря Божко открылось кровотечение. Сашке Тулупову понравилось стрелять из подствольника. Он упражнялся, пока не кончились гранаты. Завета попросила остановиться у первого же магазина женской одежды, и она явилась, достаточно быстро даже для женщины, в сногсшибательных джинсах и в стильной блузке.
Косте все больше нравилось смотреть на нее. Никогда, ни к какой женщине он не ощущал такого умопомрачительного влечения, даже к Ирке Пономаревой. Фигня какая-то, думал он. Когда я избавлюсь от этой зависимости. Нет, женщины делают со мной что-то непотребное. При виде их я лишаюсь воли и свободы выбора. Надо держаться и ни в коем случае не сдаваться. А по радио, между тем, вещало:
— Польский главнокомандующий Теодор Жолкевский назначен генерал-губернатором Украины! Он намерен твердой рукой установить центральную власть на территории всей страны!
— А-ха-ха, о-хо-хо! — засмеялся Игорь. — Похоже, все флаги в гости к нам.
— Россияне, проникшие в Восточную Украину и Крым, складывайте оружие, и мы сохраним вам жизнь! — призывал Теодор Жолкевский на отличном русском языке.
— Чего это он так? — удивился Игорь.
— Он учился в нашей академии бронетанковых войск, — сказал Костя, который как журналист был осведомлен обо всех политических тонкостях.
— Между прочим, о нас говорят, — напомнил Сашка и озорно рассмеялся.
— Страны НАТО поспешают на помощь своим братьям! — распалялся Жолкевский.
— Ну теперь поляки отыграются за все! — воскликнул Игорь Божко и схватился за больное плечо, потому что под колеса попались камни. — И за гибель Леха Качинского под Смоленском, и за катынский расстрел, и за Бандеру, и вообще, за все исторические унижения, из-за которых у них комплекс неполноценности. А под шумок захватят Львов и Киев. Теперь старые хозяева вернутся, будут делить дома и землю.
Выступал кто-то из 'оранжевых'.
— НАТО осознает всю меру ответственности перед свободным миром, — переводил с украинского Игорь. — Оно не допустит кровопролития и захвата Россией восточных территорий Украины.
— Ну это естественно! — прокомментировал Сашка. — А что они еще могут сказать?!
— А вот-вот еще. Некая Яна Будиницкая.
— Счастья всем даром! — послышался радостный женский голос. — Пусть никто не будет обиженным! У нас своя украинская ментальность, которая очень индивидуальна. У нас своя украинская правда, не похожая ни на какую другую правду! А состоит она в том, что надо выжить самому, надо защитить свою семью, и зачем завоевывать соседа? Пусть он себе живет не вылезает из-за Урала! Все будут счастливы и довольны! А Украина наконец расцветет, назло врагам и завистникам.
Костя представил себе старую больную тетку, ковыляющую с палкой по Крещатику.
— Под польским сапогом! — саркастически заметил Божко.
— Лишь бы с кем, только не с русскими, — согласился Костя.
— Какая-то страусиная позиция, — сказал Сашка. — Поляки пришли, а она о мещанстве!
— Да знаю я ее, — сказала Завета. — Приезжала она к нам с культурной программой как писменица.
— И какая она из себя?
— Да такая симпатичная, стройненькая, молодая, между прочим.
— Да? — удивился Костя. — А по голосу не скажешь.
— Я тоже вначале не сообразила, а потом послушала и удивилась. Эта делегация выполняла миссию примирения наций. Говорила она словно на японском языке — ничего не запомнила, то есть, естественно, по-русски, но без всякого смысла, словно уговаривала ребенка. Как они не могут понять, что граница наших ментальностей давно прошла по Днепру. Как не может сойтись правый берег с левым, так и не могут сойтись народы. Потому что не может быть никакого доморощенного счастья, взращенного за счет принижения других.
— А вот если бы вовремя разошлись еще в девяностых, — заметил Игорь, — то не было бы повода говорить о никакой ментальности.
Тут Костя, конечно, не удержался и процитировал то, что готовил к эфиру:
— И тут загоревали наши патриоты украинцы. Многие из них хотели найти свое светлое будущее, да не смогли, потому что взросли на злобе, лицемерии и ненависти своих вождей. Да и не такими уж они овечками и были. А была у них своя имперская идея, только они ее до поры до времени прятали и время от времени пытались возродить за счет нацистов, потом — за счет Дяди Сэма, а теперь — Евросоюза. Только этого им никто не дозволял. А выращивали их национализм для того, чтобы применить в геополитической борьбе Запад-Восток. Просто им этого не объясняли, а использовали вслепую.
Все рассмеялись, потому что действительно было смешно, и допили водку из фляги Игоря Божко, и кричали, высовываясь в выбитые окна: 'Ура!' да так громко, что редкие прохожие шарахались, как от чумы, а откуда-то с другого конца Ленинского проспекта, от Южного, ударил крупнокалиберный пулемет, и трассеры пронеслись в аккурат туда, где был 'оранжевый' концентрационный лагерь.
После стычки на Щорса Костя не осмелился ехать по Ленинскому проспекту, а свернул на Куйбышева. Они долго петляли по узким улочкам в тени цветущих деревьев. Елизавета высунулась в окно и что-то напевала. Теплый ветер развивал ее густые, черные волосы.
Но, видать, не один Костя был таким умным: навстречу то и дело проносились машины. На антенная большинства из них были прикреплены то красные, то голубые ленточки — что означало 'свой', хотя голубой цвет уже был дискредитирован бездарной экономической и внешнеполитической позицией правящей партии. В небе, между тем, кружил вертолет без знаков принадлежности, и Костя с тревогой погладывал на него. Позади в районе городского парка стреляли крупнокалиберного пулемета, и звук был, как у ДШК, да где-то подальше к центру привычно выли сирены, а потом так грохнуло, что в домах задребезжали окна. Костя предусмотрительно затормозил. Рядом остановилась 'тойота королла' с красной ленточкой на антенне.
— Закурим? — предложил водитель, правая бровь у него была перерублена глубоким шрамом.
Костя вышел, поглядывая в сторону взрыва. Вдалеке над деревьями появились вначале робко, а потом все гуще и гуще клубы черного дыма, сквозь который проглядывали языки пламени.
— А я думаю, чего он туда летит? — радостно сказал водитель, делая глубокую затяжку и возбужденно жестикулируя.
Костя вспомнил, что этот район контролируется силами самообороны, что, собственно, было очень логичным, потому обычно что над ним пролегали маршруты садящихся в аэропорту самолетов. Однако это значило и то, что этот же район наиболее вероятно подвергнется ударам или захвату.
— Кто? — уточнил Костя, хотя и так было ясно.
— Да этот… э-э-э… как его? Двухлопастной? Ну такой вот… — водитель повертел пальцами двух рук, изображая пропеллеры.
– 'Чинук'?! — безмерно удивился Костя.
— Ну да… да… точно! — еще больше обрадовался водитель. — Я как раз глаза поднял, оно 'бух!', а он так боком: 'пук-пук-пук' и скрылся за крышами. Думал, просто присел, а оно, гляди, как. Ха!
И действительно, клубы дыма с каждым мгновением становилось все гуще и гуще.
— А я взрыва ракеты не слышал, — признался Костя.
— Так из ДШК гробанули! Я б себе тоже поставил, да крыша хлипка. Не выдержит, — водитель оглянулся на 'тойоту королла'.
— Да, — согласился Костя, — не выдержит. Вывернет с корнем.
— Может укрепить?
— Можно и укрепить, — согласился Костя и подумал, что кромсать такую машину грех, больно красивая.
— Я планирую прорезать дыру, чтобы стрелять с заднего сидения. А то без пулемета, сам понимаешь, какие времена. А полегче типа ПКМ или РПК поставить на капоте по обе стороны.
Костя едва не рассмеялся горячности водителя.
— Тебя, как зовут?
— Петр.
— А меня Костя. Ну давай. Петр! Почаще бы встречаться по такому поводу, — Костя мотнул в сторону взорвавшегося вертолета.
— Вот это точно! — воскликнул Петр. — Бывай!
Они разбежались. Костя залез в кабину:
— Видали?
— Видали, — бесстрастно отреагировал Игорь. — Твой знакомый, что ли?
— Да нет… просто так, — Костя завел двигатель, — хороший человек.
— Рвем когти!
— Рвем!
Раз Божко волнуется, подумал Костя, то неспроста, он беду чувствует, как муха одно дело.
Через пять минут, когда они выскочили на Югославскую площадь рядом с храмом святых Петра и Павла, он вздохнул с долей облегчением — до цели их экспедиции оставалось совсем немного, каких-нибудь два километра. Однако площадь была залита огнем. Горящие языки пламени растекались по асфальту. Игорь выругался:
— Бляха муха! И выглянул вместе со всеми в окно.
Чуть дальше Югославского перекрестка, перед универмагом полыхал вертолет. Костя 'чинуки' видел разве что по телевизору. Один из винтов еще со вращался по инерции, закручивая вокруг себя жирный, густой дым. Из провалившегося брюха, било пламя, то и дело, дико крича, выскакивали горящие фигурки людей, но не пробежав и десятка метров, падали в пламени и больше не поднимались. Тошнотворно пахло горелой плотью и горючим. С треском рвались боеприпасы, во все стороны летели пули и осколки. Кабина быстро наполнилась гарью. Костя уже надавил на газ, когда Сашка заорал: