– Мы все скорбим, – дипломатично ответил тот, которого нельзя назвать начальником охраны, но дело жизни которого – охрана принцессы.
С одной стороны, это позволяло говорить что угодно. С другой – лучше защищать тех, кто склонен тебе верить, доверяет и хорошо относится.
– Кроме этой с-сволочи, – начала заводиться леди.
– Ваш муж желал лучшего для семьи и рода. – Амир знал слова, которые надо произнести и которые он произнесет уже не первый раз.
– Бывший! Бывший муж! – словно выплюнула женщина.
– Воспитание Оракула – всегда боль и поиск. Как воспитывали вас, госпожа.
– У меня забрали мать! – в тихой ярости прошипела гневно-красивая фурия.
– И вы нашли ее, – качнул плечами телохранитель принцессы.
– В шестнадцать! Все это время я росла среди…! – прервала гневную отповедь леди и за мгновение вернула себе милый, чуть рассеянный облик. – Я не могу допустить, чтобы такое случилось с Ксенией.
«Не хочешь потерять влияние на дочь», – осталось невысказанным мужскими устами.
– Уверен, принцесса очень быстро найдет брата, – вместо этого произнес Амир. – Она уже знает, что он жив. Она видит образы вокруг.
– Образы без даты, фрагменты мест, разбросанных по всему миру? Кем, по-твоему, станет мой сын? Путешественником? Или неграмотным перекати-полем без гроша в кармане?!
– Это значит, что твой сын проживет долгую жизнь. Радуйся и благодари Всевышнего.
– Будет ли та жизнь счастливой? Мне было бы спокойней, если бы мальчик был под опекой, – шепнула леди.
В ответ – тишина. Потому как и Амир и дама знали – озаботься они безопасностью ребенка, и будущий Оракул просто подойдет и спросит, с какого перепуга они прячут от нее любимого братишку. И не станет искать, напрягая силы своего дара, подчиняя его своей воле, ставя его на службу – себе и Клану.
Тяжел и сложен путь обретения дара, тернист и болезненен. Только через боль и муку, скорбь по родной крови может быть он взращен. Не помогут уловки и хитрости – дар пройдет по родной крови к самому началу истории и выявит фальшь. Зато приз – огромен. Птицей лететь над полотном истории, заглядывая за горизонт, прослеживая ниточки жизни любого человека… Многие хотели бы этого могущества – что передавался только по женской линии Веденеевых, пробиваясь на свет лишь у единственной из целого поколения – да и то далеко не каждого.
Десять лет назад мать Ксении продали в другой род, посчитав сделку выгодной – слишком слабым был дар младшей принцессы рода. Слишком сильно ненавидела она родню, чтобы остаться с ними под одной крышей. Слишком много плохого случилось за шестнадцать лет бессмысленных попыток пробудить талант. Слишком много зависти было в глазах родных и двоюродных сестер. Очень много этих «слишком» для хрупкой девушки – на свою беду, еще и неземной красоты.
Веденеевы решили, что у такого слабосилка нет шансов на продолжение дара – тем более второе поколение подряд. Что не помешало взять воистину царский откуп и заодно спихнуть нелюбимую кровь.
Софью продали даже не в жены – просто еще один клан попытался разобраться в чуде Божьего промысла. В бумагах фигурировал «генетический материал – один комплект», а с суммы договора даже заплатили налоги…
Но тут случилось то, что очень редко бывает у деловых людей. Глава клана-покупателя, впервые осматривая юное и гордое приобретение – главным образом, дабы лично посмотреть на то, что обошлось ему в годовой бюджет, – влюбился. Вообще, люди такой величины лишены подобного недостатка, предпочитая действовать из понятий целесообразности и руководствуясь бизнес-планом, но тут нашла коса на камень.
Потому как сложно игнорировать пророчество – особенно если оно изречено подлинным (отчет на трех тысячах страницах, сотня страниц заключения, шесть страниц аналит-справки, виза казначея: «Берем») оракулом. Софья предрекла, что родит ему ребенка, которым он будет гордиться.
Обещаниям не принято верить, но что делать, столкнувшись с истинной правдой – особенно такой? Что-то щелкнуло в голове, заводя пружины древнего механизма, родом из пещерного века, – и бесчувственный человек-монстр «поплыл».
Через год родилась дочь – к тому времени о причине, по которой приобретали девушку, горевал только отдел генетиков, но, исходя из чувства самосохранения, даже не напоминал о запланированной программе исследований (не было там в планах любви, не делают такое с любимыми). Казначей втихую распивал коллекционное вино, выписывая на листке нескладные вирши, – его разум, пытаясь совместить расходную сумму и слово «любовь», выделывал с прожженным циником странные вещи.
А пара супругов просто радовалась жизни, забыв про скучную генетику, причем настолько позабыв, что дар Ксении наверняка был бы упущен молодыми родителями, если бы… Если бы юное чадо уже в первые месяцы жизни не угадывало, в какой руке игрушка, кто стоит за дверью (радостные угуканья – папа пришел), когда придет вредный доктор с холодным стетоскопом (переползание под одеяльце).
Воистину, огромная радость пришла в их семью, в их род. И муж, казалось бы, совсем отринул других жен (увы, политика) ради ее одной и буквально не вылезал из постели, окружая вниманием, засыпая подарками. С каким же восторгом через два месяца она сообщала супругу то, что они уже оба знали от родового врача, – сын!
И водоворот восторга и семейного счастья повторился вновь. Пока, во время родовых схваток, не случилось что-то совсем непонятное. Вместо родовой больницы – серая громада самолета, напичканного приборами, потеря сознания, роды в дряхлом отделении, поздравление от добрых серых глаз за зеленой маской, приятная тяжесть плачущего новорожденного в руках. И темнота, развеявшаяся уже в знакомой спальне, в Москве.
Когда она узнала, что сотворил муж… как она кричала!
– Пророчество сбылось, – грустно улыбнулся супруг, недвижно созерцая бешенство матери, потерявшей сына.
Она разнесла полдома, расцарапала ему лицо («виртуозу»!)… А дальше пошла апатия… И только лучик солнца – ее дочь – согревал сердце и душу. Леди не была дурой, так что грань умудрилась не перешагнуть, что позволило остаться подле дочери, а не на улице… и не в земле. Софье не нужно было влияния и власти, она просто хотела быть рядом. Потому что стоит хотя бы попытаться управлять Ксенией, настроить против отца или привязать к себе – ее тут же уберут от будущего оружия клана.
– Господин прислал за вами самолет. – Голос собеседника отвлек от собственных мыслей. Действительно, «господин» теперь подходит гораздо лучше, чем «муж».
– С Мистратовым? – как от зубной боли скривилась красавица.
Красота и сила в этом мире должны иметь хозяина. Раньше была родня, потом муж. Теперь отдел генетики робко проталкивал своих кандидатов – к счастью, действительно очень робко, смиренно надеясь на ответное чувство. Не из великой романтики – так повелел господин.
Чувство благодарности у него имелось – иначе бы рожать ей до скончания дней, вовсе не видя дочь. Но все может измениться – если она влезет в поиски собственным даром или помешает дочери обрести силу. А ведь так хотелось хотя бы краем глаза уловить его образ – фотография в документе, отражение в зеркале, в окне или луже, да хотя бы что-нибудь! Не велено – дару дочери проще считать образ из будущего, которое нашла мама, чем отыскать и удержать свой…
– Господин беспокоится о вашей безопасности.
– Да лучше на машине, чем с этой скотиной, – устало помассировала виски леди.
Увы, большая сила иногда не означает острого ума – так и некто Мистратов, «учитель» стихии воздуха, посчитал слова отдела генетики не намеком, а прямым приглашением исполнить роль племенного быка. И простые слова и объяснения тут совсем не помогали.
– Не велено, – подвел Амир черту спору. Ту черту, за которой женщине не положено обсуждать деяния мужчин рода.
Частный аэродром показался через десяток минут – с единственным самолетом на взлетной площадке. У трапа уже ждали – и, судя по мимике леди, был там и тот, кого она совсем не желала увидеть. Однако стоило даме выпорхнуть из дверей, никто и не догадался бы, что Ледяное Совершенство способно испытывать эмоции. И как только у одушевленного ду?ша льда и серебра могло родиться столь непосредственное и подвижное дитя? Принцесса вела себя подобающе тем знаниям, что давали ей учителя манер, но… рядом был дядька Амир, так что можно было немножко пошкодить – средь своих же. Желающим сделать замечание следовало в первую очередь спросить себя – сколько они выживут против «мастера», который уловил угрозу цели. Вот-вот.
– Сонечка, вы как всегда обворожительны! – выступил из толпы дюже высокий мужчина в форме второго пилота и лихо подкрутил кончик уса. – А у меня для вас есть шампанское. И два бокала!
Видя, что Ледяная Королева собралась спокойно пройти мимо, Мистратов шагнул было навстречу, но леди резко двинулась навстречу, взмахнув рукой.
Вытянувшийся ноготок с набухшей на конце желтой капелькой завис перед глазом.
– Хочешь, я расскажу, как ты умреш-шь?
Воин медленно отступил в сторону, давая пройти.
– В-ведьма, – зло глянул он в сторону двух леди, поднимавшихся по трапу.
Маленькая фигурка замерла и медленно повернулась.
– Братик тебя накажет, – выдохнула маленькая принцесса.
Мистратов отшатнулся, но почти сразу будто бы наткнулся на стену.
– Я, канэчна, не братэк, но… – шепнуло ему в ухо нарочито небрежно.
Глава 8
Власть и мороженое
Нового сторожа подселили на второй день, и был он… ну вообще не герой! Сутулый и небритый, он, с двумя здоровыми руками и ногами, пах так, как никогда не позволял себе увечный дядя Коля. А когда он поздоровался, обнажив желтые зубы, я понял – вот как выглядят настоящие людоеды…
Еще он больно дрался, таскал мутную воду в бутылке без этикетки и дымил папиросой в форточку. И это в первый день – стоило только нянечке закрыть дверь за собой.
Половину ночи, маясь от дурного запаха и боли в ноге, я перебирал способы борьбы с людоедом. Был верный метод – кот в сапогах. Но не было сапог.
Использовать дар открыто мне настрого запретил дядька, оттого становилось еще грустнее. Жаловаться няне я не хотел, сам справлюсь – вот только придумаю как.
Потому лежал и смотрел в потолок, морщась от храпа нового соседа. Уж лучше бы Лайку подселили, она и сторожит лучше и пахнет вкуснее. И ничего, что она не обученная, – ее выдрессировать можно. Одна котлета – и Лайка уже знает команды «сидеть» и «голос». Вот бы с людьми так было просто. Хм!
Я залез под матрас и выудил заветный том словаря. Где там буква «Д»? «Дрессировка – обучение с помощью чередования положительных и отрицательных подкреплений». А учиться никогда не поздно – это все знают. И учить – тоже!
Глянул на соседа и отрицательно качнул головой – котлету я ему точно не дам. Да и ремня тоже не дам – погрустнел я. Некстати зачесалось возле синяка на ноге.
Вот бы стать невидимым… Или чтобы был сильный друг и наказал злого дядьку. А лучше – сильный и невидимый друг! Хм-хм-хм! А зачем он должен существовать на самом деле? Губы тронула хитрая улыбка – точно такая, как у мужика за забором, когда он смотрел на забытую катушку с проводом.
Утром я встал пораньше (это было легко) и, прихватив остатки рафинада, оставшиеся после дяди Коли, отправился делать добро.
Когда дядя Сергей проснулся и вывалился из комнаты, то обнаружил два десятка детей, с сожалением смотрящих на него, покачивающих головой и отшатывающихся, стоило ему шагнуть их в сторону. Понятное дело, новый сторож не выдержал.
– Что?! – рявкнул он зло.
– Дяденька, а вы знаете, что в этой комнате живет домовой? – испуганно пролепетал обладатель десяти кубиков рафинада.
– Пошел вон, щегол!
– Зря, – хором (мы репетировали!) выдохнули остальные, – мы всех предупрежда-аем.
Проняло даже людоеда.
– О чем? – уже настороженно переспросил дядя Сергей.
– А вы знаете, что у прежнего сторожа нет руки и ноги? – вкрадчиво спросили дядю Сергея со спины, он аж дернулся и резко повернулся.
– Ну и че?
– Мы его то-оже предупрежда-али… – протянули ребята и резко разошлись в разные стороны, потеряв всякий интерес к этому месту.
– Тьфу, чертовщина, – сплюнул дядя Сергей на пол.
Ходил он нервным до самого вечера, успокоившись только перед самым сном. Зря-зря-зря, – как пели гуси-лебеди.
Стоило сторожу устало опуститься на матрас, как разряд тока пролетел от ножек постели до основания черепа.
Дядя Сергей слетел на пол, вновь схватился за постель и с ударом отлетел к моей кровати.
– Ч-что за ч-черт… – заикаясь, выдавил из себя сторож.
– Домовой, – как само собой разумеющееся, ответил я.
– Почему сразу не сказал?! – зло гаркнул на меня людоед.
– Я хотел, но вы меня побили, – пожал я плечами. – Спокойной ночи.
– Че делать-то? – запустил дядька пятерню в волосы. – Эй, пацан, свалил отсюда, я на твоей постели лягу.
– Не поможет.
Но постель я покорно оставил, гадая – пробьет ли мою постель током или надо больше этого загадочного «напряжения»? В прошлый раз хватило разряда с эмоцией «пожалуй, интересно», но у меня-то два матраца (на что только не пойдут люди за сахар).
– М-мать! – подлетел вверх дядя Сергей и по дуге гулко бахнулся на пол.
Что-то не шевелится… Я походил рядом, потыкал кончиком ноги в плечо, не дождался ответа и принялся прикидывать, сколько листочков раскраски понадобится, чтобы скрыть тело. Нет, ну можно еще стену на него обвалить – дядя Коля говорил, что здание ветхое, и я неосторожным ударом мог тут все обрушить… о, пошевелился!
– М-ма-ать!
– А ее тут нету, – сочувственно ответил я, – ни у кого нету.
Дядя Сергей сжался возле стены и печально смотрел на постель, что-то прикидывая.
– Домовой грязных не любит, – посоветовал я ему. – Но вы можете не верить.
Новый сторож странно глянул на меня – я уж подумал, побьет, – но вместо этого цапнул из тумбы вещи и на час ушел. Вернулся чистым и посвежевшим. С великой осторожностью коснулся постели, потрогал руками одеяло и медленно присел, выдыхая.
– Если бы не со мной… никогда бы не поверил, – прошептал он под нос. – Эй, пацан… еще правила есть?
– Два куска сахара вон туда, – кивнул я в угол, возле выхода из комнаты – там уже лежала специальная миска, – и меня не бить.
– Че, тоже правило? – осклабился он.
– Я домовому пять лет плачу, а ты тут первый день, – вновь пожал я плечами и перевернулся на бок, к стене.
Через минуту за спиной звякнули о кафель два кубика сахара. «Мвха-ха-ха-ха-ха!» – как говорил трудовик, когда я принес ему часть той мутной жидкости, чтобы поменять на кабель.
Следующие две недели мы учились быть чистыми. Потом домовому разонравилось, что дядя Сергей курит, а еще через два месяца он бросил и пить.
В первых числах августа он пришел в красивом черном костюме, в белой рубашке и с галстуком, аккуратно постриженный. Я даже не узнал сначала, хотя видел, как он не спеша идет от входа по тропинке к дверям, мимо гудящей толпы детворы, которую только-только привезли с экскурсии, – и ребята его тоже не узнали.
– Уволился я, Максим, – с улыбкой пояснил он, заметив изумление узнавания на моем лице. – Теперь я страховой агент.
Солидный (тоже хочу костюм!) мужчина прошелся до своей тумбы, открыл, глядя внутрь. Пожевал губами, да так и закрыл, прихватив только огромную коробку рафинада в руки. Ну, понятно – самое ценное надо забрать.
– А…
– Вот, пришел в интернат – поинтересоваться у бывших коллег, может, кому страховка нужна. Время неспокойное, – солидно произнес он.
– Пусть страхуют интернат от пожара.
– Хорошая идея, обязательно предложу, – улыбнулся он мне.
Ну, я сделал все что мог.
Дядя Сергей прошел мимо и аккуратно поставил всю огромную коробку с сахаром на блюдце домового.
– Спасибо, – шепнул он точно не мне.
– Вы насовсем уходите, – вздохнул я, даже не спрашивая.
– Очень на это надеюсь.
«Теперь нового учить» – с тоской пронеслось в голове.
– На, не грусти, – сунул он под нос красиво раскрашенный прямоугольник с цифрой пять. – На мороженое тебе. Прощай!
Тихо закрылась дверная створка, не пустив до дядьки мое запоздавшее «Спасибо!».
Красивый прямоугольник я запрятал в карман. Раз такую вещь можно поменять на легендарное мороженое – буду его беречь. Интересно, пять – это пять мороженых? Хотя лучше бы в килограммах, конечно… Все равно мороженое было только в городе, а значит, мне до него никак не добраться.