– Возможно, почтенная магева, но для многих людей это хуже проклятия, – резюмировал привратник.
– Это точно, – подумав, согласилась я.
Яркий солнечный денек встретил на пороге. Я, все еще стоя на ступеньках, повертела головой по сторонам, соображая, куда бы направить свои стопы. Меня словно чтото толкнуло вправо. Чуток удивившись (обычно, причем совершенно ненарочно, выбирались левые дороги!), я сбежала по ступенькам. И уже уверенно, – раз мне туда хочется, даже если самой еще толком неясно почему, значит, я туда пойду! – двинула к соседнему с серым храму. Этот был сооружен из громадных белых камней, эдакие кирпичики для великанов, и, в пику большинству прочих сооружений, тоже ничем снаружи декорирован не был. Красота простоты! Преодолев ровно тринадцать невысоких ступеней, на которых не было заметно потертостей то ли по причине крепости камня, то ли изза малочисленности прихожан, я опять в полном одиночестве вторглась в помещение.
Нет, на сей раз внутри ктото и чтото было. Из когото я увидела пятерых мужчин в белых балахонах, чтото среднее между ризой и парадной одеждой куклуксклановца. Разновозрастные особи мужского пола занимались чемто священным. Трое лопотали нечто неразборчивое, пара подливала какойто жидкости в горящие неярким огнем чаши перед скульптурой. На постаменте, как памятник, был водружен мраморный мужчина с мышцами культуриста. Из всей одежки парню дали только набедренную повязку. В длинных руках он держал здоровенный меч и книгу. Грозное спокойствие позы и выражение лица явственно говорили: я вообщето белый и пушистый, но, случись чего, врагу не поздоровится, огребет по полной программе и мечом и книгой, так, что не сразу очухается или не очухается вовсе. Каменная книга, на мой взгляд, была даже пострашнее клинка.
Человекислужители в светлых бесформенных хламидах глянули на меня, но ни выспрашивать, по какому поводу заявилась, ни выпирать за порог не стали, стоит себе девушка и стоит, мужчины вернулись к своим обязанностям. Шестой их сотоварищ как раз раскатывал на каменном полу перед статуей какойто жесткий даже на вид длинный коврик с изображениями мечей и книг.
– Почтенная магева ищет справедливого суда? – раздалось у меня над самым ухом. Я так и подпрыгнула. Чуть сзади от меня стоял, прегнусно ухмыляясь (получил удовольствие, напугав бедную девушку!), высокий тип, чья мускулатура могла бы поспорить с рельефами здешних статуй. Где он был, когда меня в школе в высоту сигать заставляли, я б тогда все рекорды одним махом побила, а может, и самого Бубку за пояс заткнула.
Тяжелая нижняя челюсть изверга, карие глаза вовсе не теплых тонов, темные, с едва уловимым медным отливом волосы, пара мечей за спиной (вон рукояти в кожаной обмотке торчат) были под стать ему самому. Одежда же оказалась весьма скромной: серая рубашка да черные брюки. Ниндзя, что ли?
– Ну вот еще, – огрызнулась я. – Своих врагов я магией бью, а если очень достанут, могу и рожу расцарапать, а по судам таскаться, это не их, а себя на мучения обрекать!
Внимательные глаза обежали меня, задержались на длинных ноготках (обожаю длинные острые ногти, а если они с красным или черным лаком, да еще узорами из завитушек, так вообще кайф!), мужчина кивнул, то ли оценил шутку, то ли правда поверил в мои способности.
– Кстати, а что это за храм? – уточнила я, пользуясь случаем.
– Гарнага – богасудьи, – кивнул в сторону статуи воин. – Неужто не признала?
– У нас за суды Фемида отвечает, – бессовестно воспользовавшись знанием мифологии, соврала я. – Баба с весами, мечом и завязанными глазами. Последнее – для пущей беспристрастности, но наводит на нехорошие мысли и анекдоты о слепом правосудии, впрочем, книга в руках вашего Гарнага не лучше. Небось закон символизирует, но держит он ее так, словно готов запустить в первого встречного.
Мужчина коротко хохотнул:
– Есть такое.
– Эй, а почему тут никого из прихожан не видно? Неужто все этого парня, – я скосила глаза на статую бога, – так опасаются?
– Сегодня день покаяния для приговоренных, их скоро приведут, – просветил собеседник. – Никто, кроме жрецов, в храм не заходит. Ну, магевы и маги не в счет.
– А ты? – удивилась я, не чуя в вооруженном мужчине ни капли таланта изза отсутствия такового или изза собственной природной тупости.
– Я – палач, – скромно признался он и прищурился, стараясь уловить, как отреагирует девица. Опять, что ли, напугать задумал или шокировать?
– Вау! Правда? – Я искренне восхитилась и подалась к джентльмену редкой, а в моем мире так и почти вымершей профессии.
Мужчина чуток отшатнулся от меня:
– Ты чего, палача ни разу не видела?
– Нет! Только иллюстрации в книгах. – Глаза снова принялись рассматривать воина как музейную редкость. – Ты первый! И чего на меня такими дикими зенками смотришь? Чего ждал, чтоб я испуганно завизжала или плеваться начала? Ну, если очень хочется, так скажи! Могу и повизжать и поплеваться!
– Не надо, – почесал щеку палач. – Я вообщето охранник, купцы, обозы, ну и так далее. Только этой зимой мой наниматель решил рискнуть и жирный куш сорвать, пока морозы не вдарили, обоз повел в Патер из Сурдины. Дождина всю дорогу ледяной лил не переставая, так он захворал, поначалу кашлял и сморкался, а потом в горячке слег да помер. Ни мага, ни лекаря при обозе не случилось. А как до города добрели, с нами никто расплатиться не подумал. Я совсем на мели оказался, товар кредиторы захапали, наш хозяин, видишь ли, чуть ли не половине города задолжал, дивлюсь, как самогото в рабство не продали. Ну без монеты в карманах пытался к стражам приткнуться, а и у них набор толькотолько прошел, не на разбой же было идти. Вот тут как раз палача и начали искать, тот, что до меня был, на улице шмякнулся и башку о крыльцо проломил. Я подумал: хуже, чем есть, мне уже не будет, вот и нанялся. Слушай, а чего я тебе все это рассказываю? – неожиданно остановился и удивился воин. – Колдовством, что ль, мне язык распустила, а, магева?
– Вот еще, – фыркнула я и тоном знатока пояснила: – Это у тебя типичный синдром попутчика проявился!
– Чего? – не понял собеседник, но на всякий случай нахмурился.
– Синдром попутчика, – повторила я, глядя на мужчину с сочувствием. – Такое бывает, если чтото долго в душе держишь, выговориться хочется, совесть облегчить или просто так потрепаться за жизнь, а не с кем, стыдно или опасно. Тогда первому же незнакомцу готов душу нараспашку открыть, коль уверен, что выговоришься, а потом вы каждый своей дорогой пойдете.
– Амгх, – многозначительно прокомментировал речь мужчина и тут же, сбросив минутную неловкость, заметил, заслышав снаружи пронзительный, душераздирающий хриплый звук некоего музыкального инструмента, над которым безжалостно издевались какието дилетанты: – Вот и приговоренных ведут.
– А насто за что пытают? – заткнув уши, процедила сквозь вибрирующие в такт дивным звукам зубы. Как еще не повыпадали сразу, бедолажки, не знаю!
– За компанию, магева, – ухмыльнулся палач и утешительно похлопал меня по плечу.
Вопиющая фамильярность по отношению к обладательнице волшебного дарования! Но вообщето я не гордая, вернее, не настолько гордая, чтобы возмущаться, когда тебя пытаются утешить и повеселить, поэтому постаралась улыбнуться. Вой тем временем смолк, и я смогла даже ощериться вполне радостно уже от облегчения. Мужик с мечами, даром что палач, мне понравился куда больше коллеги Лорда с его подвижными бровями, кружевами и тросточкой.
– А, ну за компанию и жид удавился, – солидно покивала я.
В храм под конвоем из шести стражников, одного дудельщика, чтоб у него, садиста, язык отсох, и типа совершенно судейской наружности ввели трех человек в одинаковых серых робах, более всего напоминающих мешки с тремя дырками для рук и головы. Точно такие же, только без дырок, я видела у себя в подвале с картошкой, а если с дырками, то на городском показе мод начинающих кутюрье, нет, всетаки здешние были симпатичнее. Руки и ноги у троих в сером без всякой лишней жестокости довольно крепко были связаны веревками. Жрецы выстроились с чемто вроде метелок в руках и нацепленными на физиономии строгими выражениями по обеим сторонам от расстеленного коврика.
– Значит, тебе обязательно тут торчать, изучая будущих жертв? – поинтересовалась у палача.
– Нет, – нахмурился воин и, помявшись, признался: – Это я для себя. Слушаю их исповеди, чтобы понять, что не невинных людей буду жизни лишать.
– А если приговоренный будет о своей безгрешности кричать? – иезуитски уточнила я.
– Бывали такие, – спокойно кивнул палач, – только Гарнаг все видит!
– С этого места прошу поподробнее, – заметила я, фамильярно дернув мужчину за рукав.
Раз ему меня по плечу похлопывать можно, значит, и мне вот так запросто с ним тоже не возбраняется!
– Его глаза. – Собеседник указал на черные камушки, вставленные в глазницы статуи. – Когда идет гласная исповедь и кается виновный, глаза красным горят, цветом крови, а коль невинного огульно обвинили, по навету клеветническому, голубым вспыхивают.
– Интересный светофор получается, – одобрила я метод классификации преступников, способствующий свершению гарантированно справедливого правосудия и уберегающий систему от коррупции, если действительно речь идет о настоящем чуде и жрецы ему никакими физическими методами не способствуют. И тут же, не удержавшись, полюбопытствовала:
– А бывало, что глазки Гарнага вообще черными оставались?
– Редко, но бывало, – согласился палач. – Это значит, что люди сами разбираться в деле должны.
«А может, у Гарнага передатчик забарахлил?» – подумалось мне, но посвящать палача в свои сомнения не стала. Работа у него и так нервная, к чему лишние сомнения и терзания. Будь он равнодушной скотиной, казнил бы приговоренных, как в контракте условлено, и в ус не дул, а он переживает. Одно дело врага в бою зарубить, а совсем другое того на тот свет отправить, кого к тебе как телка на заклание привели. Чтоб спокойней спалось, надо знать, какого мерзавца жизни лишаешь.
– Потому и магам в храм вход не заказан? Если молчит божество, значит, имеет право голоса человеческая магия, – скорее констатировала, чем спросила я и начала внимательнее разглядывать преступников.
– Да, – согласился воин и задал каверзный вопрос: – Ты вон сможешь определить, как Гарнаг, кто повинен?
– А хрен его знает, – честно призналась, разглядывая троицу в серых мешках, – но попробую, самой интересно.
Тем временем первого заключенного с физиономией типичного отморозка, такие и у нас с бутылочными розочками или финками да кастетами по подворотням слоняются, двое стражей силком заставили опуститься на колени перед статуей Гарнага. Судейский извлек из плоского сундучка на поясе свиток, развернул и громко, с выражением, наверное, тем самым, какое Демосфен с камешками во рту с детства у речки репетировал, зачитал послужной список преступника, именуемого Гош Косой. Грабитель и убийца, бесчинствовавший в городе немногим более полугода и успевший отправить на тот свет более десятка человек, в том числе женщин и детей. Мерзавец грабил не только одиночек на темных улицах, он и домами не брезговал, теперь же внимал перечислению собственных заслуг с гордой улыбкой.
Судейский читал долго, мне даже удалось отвлечься от красочных описаний злодейств (в этот мир еще не добралась юридическая терминология, поэтому было понятно каждое слово) и вспомнить, что я, собственно, собиралась делать. Виновен или нет? Я усилием воли вызвала перед своими глазами пылающую холодной голубизной руну тейваз, одну из самых моих любимых. Руна справедливости засияла между мной и Гошем Косым, а над ним я разглядела черное пламя.
Не задумываясь, откуда пришла эта уверенность, украдкой указала пальцем на Гоша и шепнула палачу:
– Этот виновен! – перевела взгляд на второго, дюжего хмурого мужика с таким отсутствующим выражением лица, что хотелось постучать по голове и спросить: «Эй, есть кто дома?» – или даже: «Эни боди хоум?»
Черное пламя над головой здоровяка плясало столь же бодро, как и над Косым подонком. Только вот сам он словно распадался в какомто беспорядочно мельтешащем сером вихре. Неожиданно я поняла, что означает и это видение:
– Этот тоже виновен, – мой палец указал на бугая, – только он еще и умом тронулся. То ли до, то ли после всего, чего натворил.
Третьей была девушка. Весьма симпатичная, если бы не зареванная мордашка, растрепанные волосы, роба и потухшие, мертвые, как зола залитого костра, глаза. Неужто тоже убийца? Черное пламя над ее головой вело себя странно, то появлялось, то исчезало. Я поморгала и посмотрела снова, пытаясь сосредоточиться сильнее, но видение не изменилось. Зато пришло объяснение. Переведя указующий перст обличителя на девушку, я поделилась с воином своим мнением:
– Она сделала то, в чем ее обвиняют, но в то же время не знала, что творит.
– Как это? – уточнил в легком замешательстве палач.
– Понятия не имею, я вижу то, что вижу, а подробностей давай подождем от судьи, вдруг понятней станет? – вздохнула и убрала неистовый свет тейваз, режущий глаз.
Судейский закончил чтение реестра преступлений Гоша Косого, жрец строго поинтересовался, не желает ли приговоренный покаяться. Тот бросил на священника презрительный взгляд и смачно харкнул на коврик. Так вот зачем его стелили! Чтобы потом было меньше проблем с грязью! Тогда еще одни жрец, чей балахон был оторочен по краю строгой алой каймой, воззвал к статуе, испрашивая ее вердикт по делу. Это было еще хуже, чем церковнославянский, смысл я худобедно уяснила, но повторять меня не просите, все равно не смогу. Черные зенки Гарнага полыхнули таким неистовокрасным, что я даже на миг поверила, будто статуя способна одним взором испепелить преступника. Лазер, чистый лазер!
И в это мгновение произошло еще коечто. Я поверила Лаксу, всему тому, что он говорил о богах, Силах и Творце, потому что огонь, горящий в глазницах статуи, не был уловкой или магическим фокусом. Это была высшая сила в чистом виде, я ощущала ее пульсацию, не присущую живым созданиям, куда более могучую и значительную. Обличающая мощь излилась в храме справедливости. Вытянулись по струнке, словно старались казаться прямее и ответственнее под оком божества, жрецы и стражники, преступники невольно задрожали сильнее, лишь Гош Косой взял да и плюнул на коврик еще раз, а потом отвернулся от Гарнаговой статуи. Невольно в глубине души зашевелилось нечто, похожее на уважение к ублюдку. Пусть кровожадный, однако же убежденный мерзавец, не собирающийся каяться в том, в чем себя виновным не считает, как жил всем назло, так и помрет. Неправильное, конечно, уважение, нельзя таких тварей уважать, но проявление силы пред лицом бога чегото да стоит.
Стража оттащила Косого (я, правда, так и не поняла, откуда прозвище «Косой»: ни глаза, ни рожа, пусть и бандитская, у него перекошены не были) прочь от коврика и на место первого толкнули второго смертника. Судейский вернул в сундучок свиток, достал другой и снова принялся вещать. Мужик слушал свой приговор, повесив голову. Тут была типичная бытовуха на почве чрезмерного употребления алкоголя. Нализавшись в зюзю, бугай схватился за топор и порешил всю семью, а потом и соседей. Так топором и махал, пока городская стража не подоспела. Значит, та серость, которую я разглядела, обозначала разрушение личности под действием зеленого змия. Сейчас мужик был болееменее адекватен, ведь в заключении его держали на просушке. Поэтому вполне осознавал, чего сотворил, вину принимал и оправдываться не собирался. После завершения чтения приговора (ему, как и вору, виселицу прочили) склонил голову еще ниже и глухо прогудел:
– Чего уж там, виноват, демоны попутали…
Жрецы испросили мнения у статуи, глазки запылали красным, но уж не знаю, показалось ли мне, или так оно на самом деле было, интенсивность сияния была послабее. А может, причиной тому было раскаяние мужика. Головой он о коврик не бился и не рыдал, но даже я видела, что переживает обо всем, чего сотворил по пьяни. Пусть даже жена стерва, дети спиногрызы, теща пила, а соседи ворье, но решать проблему топором – малость чересчур.
Послужного списка третьей приговоренной мы с палачом ждали с нетерпеливым интересом. Оказалось, девица отравила своего хахаля за то, что он ушел от нее к другой. Я ей почти посочувствовала – экие мавританские страсти, Отелло в юбке, «не доставайся же ты никому» и все такое прочее. Убийца своей вины не отрицала, скорчилась на коврике перед Гарнагом маленькой жалкой кучкой ветоши. Не ждала и не надеялась на милость. Жрецы снова завели свою традиционную волынку, но на сей раз глазницы божества не озарились ни красным, ни голубым, ни иным, по выбору пользователя, оттенком пламени. Судейский скатал приговор трубочкой и беспомощно зыркнул на палача, при виде магевы часть морщин на лбу у него разгладилась, и он заспешил к нам: