Примерно через час нашего неспешного продвижения среди поредевших трещин начали встречаться следы жилья — фундаменты, печи, ямы погребов, тянущиеся ровными, насколько позволял обновлённый ландшафт, порядками. Позади останков Зырянки — как стало известно из разъяснений моей проводницы — раскинулось большое озеро, которое Ольга почему-то упорно называла прудом, а за ним уже виднелись обветшалые железобетонные коробки высотных домов.
— Огромные, правда?! — с придыханием вопрошала Оля, глядя на латанные-перелатанные панельки, словно это были сверкающие дворцы. — Неужто их, в самом деле, люди строили?
— Не глупи. Разве люди могут построить что-то выше трёх этажей? Нет, конечно. Это были добрые великаны.
— Серьёзно?!
— Сама подумай — какой человек способен поднять такую железобетонную дурину и примастырить её к другой?
— Ну да… — на юной мордашке отразились нешуточные раздумья. — А где они теперь, эти великаны?
— Сдохли.
— От чего?
— Люди плодились, как саранча, домов надо было всё больше и больше. Великаны пахали сутками напролёт. Тягали тяжести без продыху. Надорвались и сдохли. Кто от инфаркта, кто от грыжи, а иные — от тяжёлой затяжной депрессии.
— Почему я об этом ничего не слышала? — на Олином лбу появилась морщинка сомнения.
— Откуда мне знать? Тёмные вы тут.
Морщинка углубилась, едва разделяя сошедшиеся к переносице брови.
— Ты всё выдумал! Врун!
— Нехорошо обвинять человека во лжи, не имея контраргументов.
— Контр..? Да и не человек ты!
— С этим трудно спорить.
— Я не глупая, — насупилась Ольга. — И врать грешно.
— Вот как? А желать смерти родному дядьке с его домочадцами — не грешно?
Оля задумалась, но всего на секунду.
— Я не нарушаю заповедей.
— Технически нет, — припомнил я десять библейских постулатов. — Но ведь и я не нарушаю.
— Как так? Ты же соврал!
— Напомни-ка мне девятый пункт сего ветхозаветного перечня.
— Не лги! — отрапортовала весьма довольная собой Оля.
— Твой отец был так скуп, что экономил на розгах? Не надо отсебятины, давай цитату.
— Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего, — продекламировала она с выражением после недолгих раздумий, и удивлённо воззрилась на меня, проникнувшись смыслом только что сказанного.
— Вот видишь, я абсолютно чист перед богом и ближними. Даже если буду выдавать себя за Мессию, это не пойдёт вразрез с заповедью. Изучай материал, на Страшном суде пригодится.
— Так ты христианин?
— Нет.
— Но в Бога веруешь?
— Нет. Впрочем, я и в Гусляра не верил, пока тот мне не сыграл как-то безлунной ночкой в пустошах. Так что лучше быть готовым к встрече с тем, во что не веришь.
Миновав скопище старых полуразрушенных коттеджей вперемешку с лачужным новостроем, которое отчего-то носило гордое название "Дворянское гнездо", мы очутились в районе многоэтажек, и Ольга указала на дверь подъезда одной из них.
— Вот тут мы с отцом останавливались в прошлый раз.
— Постоялый двор или знакомые?
— Не знаю, — пожала Оля плечами. — Там такой жирный дядька нас встречал, потом они с отцом поговорили, и мы пошли в комнату.
— Ясно. Дай серебро. Не хочу светить неместными монетами.
Мы оставили телегу с укрытым брезентом Красавчиком у крыльца и прошли внутрь.
— Тут, — ткнула она пальцем на обшарпанную дверь.
— Чего надо? — в ответ на стук донёсся из глубины квартиры пропитой голос.
— На постой бы нам.
— На постой, говоришь? — просипел голос приблизившись. — А деньги есть?
— Немного. Сторгуемся.
Дверь приоткрылась и в щели за цепочкой появилась бледная тощая рожа, осмотревшая мутными глазами вначале меня, а потом мою спутницу.
— Это не тот, — прошептала Ольга, теребя мой рукав.
— Покажи, — потребовал хозяин апартаментов, отравив перегаром и без того затхлый подъездный воздух.
Я достал Олино серебро и продемонстрировал на раскрытой ладони.
— Ага, — удовлетворённо крякнул источник смрада. — Надолго?
— Дня три, может, чуть больше.
— Десять монет.
— А что не сотню?
— Э? — не оценил юмора стяжатель.
— И двух с тебя хватит. А то пойду по соседям, — добавил я, видя, как рожа в щели недовольно кривится.
— Ладно, погоди. Давай хотя бы пять.
— Три. И это только из-за моего необузданного человеколюбия.
— Аргх… — радушный хозяин вовремя поборол желание харкнуть мне под ноги. — Хули с вами делать? Заходи. Вон туда. Кидайте шмотьё, — он похлопал себя по карманам и растеряно крякнул. — Сейчас ключи притащу.
Убогая комнатушка вмещала в себя две тахты с воняющими сыростью матрасами, шатающийся стол, два табурета и ряд гвоздей в стене, заменяющих гардеробную. Но дверь была крепкой, открывалась наружу и имела внушительный кованый засов. Да и решётка на окне с прогнившей рамой вполне соответствовала моим требованиям комфорта.
— Зараза… Да куда же они запропастились? — донёсся из соседней комнаты недовольный бубнёж.
Оля виновато подняла на меня глазёнки и показала на раскрытой ладони связку ключей.
— Бля, да ты ещё и клептоманка.
— Кто? — не поняла она.
— Эй, хозяин, не эти ищешь?
— А? — высунулся тот в коридор. — Точно, они!
— На столе валялись.
— Поди ж ты, вот ведь память стала дырявая, — отцепил он со связки два ключа. — Лошадей с телегой можешь в сарай отвести, прямо перед окном, — мотнул башкой хозяин, вручая мне ключ. — За две монеты сверху. Там сена немного, вода в колонке рядом, увидишь. Умывальник в коридоре, сортир на дворе. Бесплатно. А если помыться — есть у меня тут корыто жестяное. Ну, и воды согрею. За монету.
— Годится, начинай, — протянул я три серебряных кругляшка.
— Ага, только на пол особо не лейте, — он собрался было уходить, но обернулся и, смерив насупившуюся Ольгу взглядом, спросил: — Кто она тебе?
— Племяшка. Настей звать.
— Ну да, племяшка, — повторил он без особой веры в голосе. — Ты тут с ней того, поаккуратнее. Мне проблемы не нужны.
— Не создавай и не будет.
— Лады. Василий, — протянул он сухую узловатую пятерню.
— Андрей, — ответил я рукопожатием.
— Издалека к нам?
— Ты кипяточка, помнится, обещал. Зудит всё, мочи нет.
— Ага, точно, пойду я, — проявил чудеса такта Василий, и удалился.
— Настя? — спросила моя "племяшка", как только скрип шагов стих за закрытой дверью.
— Молодец, что запомнила. С этого момента так себя и называй. А меня…
— Дядя Андрей.
— Умница. Отведу лошадей в сарай. Запрись тут, открывай на стук, — я ударил костяшками о столешницу раз и после короткой паузы — ещё два. — И, пока меня не будет, собери пожрать. Не могу думать о злодеяниях на пустой желудок.
Глава 8
Перекусив и помывшись, остаток дня я решил посвятить уже до блевоты привычному и основному в последние полгода своему занятию — поискам Ткача. Шататься по тайге с прострелянным плечом — занятие не из приятных, даже для такого отморозка. Поэтому шансы на то, что Ткач задержится в Березниках, я расценивал как весьма высокие. А куда приткнуться покоцанному ублюдку в незнакомом городе? Расспросив аборигенов, удалось выяснить, где находится местный госпиталь. Вряд ли Алексей — менязовутпаранойя — Ткачёв задержался там до сего дня, но за помощью возможно обращался.
Больничка, расположившаяся в обветшалом кирпичном здании о трёх этажах, где половина окон была заколочена досками, оказалась закрыта. На мой вежливый но настойчивый стук ногой в дверь отозвался сильно выпимший сторож и любезно объяснил, что: "Нехуй тут шуметь! Доктора нет!". А на вопрос: "Где он?", ответил: "У Марго, наверное, с блядями. Где ж ещё?". Действительно, что делать доктору в больнице? Экий я бестолковый. Визитёров за последние двое суток сторож помнил весьма смутно и характеризовал их ёмкой фразой "уёбки калечные", что в целом соответствовало образу Ткача. А потому я отправился по ранее названому адресу.
Бордель мне удалось обнаружить без затруднений. Похоже, это была одна из достопримечательностей города, не попавшая в Олин список. Надо бы расширить её кругозор. Быть страстным поклонником Березников и при этом обходить стороной притоны с кабаками — не дело.
Заведение с простым и логичным названием "У Марго" находилось аккурат против здания местной управы в самом центре. И управа на его фоне явно проигрывала в помпезности, не говоря уже о посещаемости, так что не оставалось ни малейшего сомнения относительно того, какое из заведений важнее для города.
Прямо за входной дверью страждущих встречала клетка с оконцем для сдачи лишнего в любовных делах барахла, и два дюжих мордоворота по другую сторону решётки, вооружённые двуствольными обрезами. Так что, шагнув внутрь, клиент сразу начинал получать услуги сексуального характера, правда, при условии наличия у него мазохистских наклонностей. Мне с этим не повезло, а потому тонус, под прицелом четырёх стволов в замкнутом пространстве сильно понизился.
— Валыны сдать, — пробасил один из мордоворотов и указал обрезом в сторону окошка.
Порадовавшись, что оставил большую часть арсенала на попечение Ольге, я разрядил АПБ и протянул его охраннику.
— Поаккуратнее с ним. Подарок жены.
— И нож, — кивнул тот на НР-2, беспардонно проигнорировав мою блистательную шутку.
— Шнурки можно оставить? — отцепил я с пояса инструмент.
— Да, — подтвердил мордоворот со всей серьёзностью, отразившейся на квадратной физиономии с узкой полоской лба. — Проходи.
Подвергнувшись напоследок мануальному надругательству, которое, впрочем, так и не выявило закреплённого между лопаток кинжала, я покинул коридор-пыточную и очутился в храме любви.
Обожаю хорошие бордели. Даже не за их прямое предназначение, хотя это, безусловно, важная составляющая. Мне они всегда внушали чувство комфорта и прямо таки домашнего уюта. Не буквально, разумеется. Моя бетонная конура, пропахшая солониной и оружейным маслом — это совсем иной уют. А здесь… здесь мягкие диваны, алый бархат, золотая парча, накрахмаленные простыни и полуголые девки, пахнущие ванилью. Здесь другой мир. Оазис посреди суровой пустоши. Бывало, получив расчёт, я проводил по двое-трое суток в арзамасской "Загнанной лошади" безвылазно. Знал всех работниц в лицо, по именам и на вкус. Я жил бы там, будь моя воля. Но, увы, деньги имеют неприятное свойство заканчиваться, а с ними заканчиваются и сладкие денёчки. Дьявол… И откуда у меня такие пристрастья? Ведь казалось бы… Наверное, всё дело в Хашиме, и упущенных возможностях. Слишком многого я был лишён в детстве.
— Вечер добрый, — подрулила миловидная жрица любви, покачивая бёдрами в такт моему участившемуся сердцебиению. — Чего желаете?
Чего я желаю? О, детка, поверь, после долгого воздержания я желаю такого, о чём ты не захочешь слышать.
— К вам доктор из госпиталя заходил?
— Простите, — учтиво улыбнулась она, запустив стандартную процедуру вежливого посыла нахуй, — мы не интересуемся личной жизнью и профессией клиентов, так что я не совсем понимаю…
— У него дом горит.
Кокетливо прищуренные глазки моей визави округлились и забегали, понукаемые сомнением в правильности стандартного подхода.
— Я сейчас, — выдохнула она, наконец, и ускакала вверх по лестнице, стуча каблучками.
Вот так всегда. Чем отработаннее схема поведения, тем легче её сломать. Это как пуля и ствол. Пока их калибр совпадает, всё летит на ура. Но стоит только подать на вход нечто иное, отличное от штатного, как жёсткую конструкцию разрывает к ебене матери.
Буквально через пять секунд после того как каблучки отстучали последнюю ступеньку, на лестницу вылетел взлохмаченный тип в майке и расстёгнутых штанах с подтяжками. Он, едва ни споткнувшись от поспешности, сбежал вниз и без лишних проволочек умчался вон, как был.
На такую прыть я не рассчитывал. А потому, забыв на время про реквизированный арсенал, выскочил следом и помчался за шустрым "погорельцем". До того шустрым, что нагнать его удалось в каком-то проулке, пробежав чуть ни полгорода.
— Да стой уже! — ухватил я похотливого докторишку за подтяжки.
— А!!! Пусти! Ты кто такой, бля?! — попытался он вывернуться, но был отправлен пинком на сыру землю и, закрывшись руками, приготовился получать пиздюлей.
— Поговорить надо.
— У меня дом горит!
— Пока нет. Но если продолжишь орать, я это исправлю.
— Что?! — взвизгнул доктор и, чуть отдышавшись, продолжил уже с меньшей экспрессией: — Как? Мне сказали…
— Это я сказал. Не обессудь. Надо было тебя как-то вытащить из борделя. Кто ж знал, что ты такой импульсивный.
— Какого хера? — проскрежетал он, поднимаясь на ноги.
— Хочу поболтать о твоих недавних пациентах.
— Да? Я хочу, чтобы ты мне отсосал, раз уж не дал сделать это шлюхе.
— Знаешь, — схватил я грубияна за горло, — с вырванным кадыком тебе будет трудно отвечать на мои вопросы, а без этих ответов тебе будет трудно остаться в живых. Так что не усугубляй. Понял?
— Понял, — прохрипел он, когда пальцы разжались.
— Меня интересует наёмник с огнестрельной дырой в правом плече. Помнишь такого? И советую как следует подумать перед тем, как говорить.
— Да, — помотал доктор головой. — Да, помню. Он был вчера утром. Платил серебром, не здешним. Я подлатал и отправил восвояси. Даже имени его не знаю.
— Тебе и не нужно. О чём вы говорили?
— Да ни о чём. Я вообще не особо люблю болтать за жизнь со свежеподстреленными наёмниками. Мало у нас общих тем для разговора.
— Он что, ни слова не проронил?
— Ну, почему. Пришёл, сказал, дескать, помощь нужна, рану обработать. Я его пустил. А чего бы и не пустить? Завёл в кабинет. Спросил, огнестрел ли? Он подтвердил. Рана оказалась сквозная. Промыл, заштопал, перевязал. Он ещё, когда уходить собрался, спрашивал, где тут упасть можно, отлежаться. Я посоветовал пойти в доки, там ночлежка какая-то была. Вот, собственно, и весь разговор.
— Доки, значит?
— Я только посоветовал. Пошёл он туда или нет — знать не знаю.
— Где это?
— У реки, понятное дело. Там, — махнул доктор рукой в сторону Камы. — Точнее не скажу. У местных поспрашивай. Ну, честно, не знаю я. В доки мало кто без особой нужды суётся.
— А что такое? Неблагополучный район?
— Для кого как, — ощерился доктор. — Ты, думаю, быстро освоишься.
— Посмотрим.
— Ну, всё? Можно мне теперь вернуться к неоконченному минету?
— Да, валяй. И это, — окликнул я уже удаляющегося страдальца, — не распространяйся о нашем разговоре, если не хочешь, чтобы сегодняшняя сказка стала былью.
Неудовлетворённый врачеватель в ответ лишь злобно сверкнул глазами и скрылся за углом, не пожелав составить мне компанию по дороге в столь спешно покинутый бордель.
Забрав свой арсенал и пообещав приветливым охранникам непременно вернуться, я покинул храм любви, поймал у входа мучимого стояком березниковца, подкинул ему монетку — дабы тот не занимался от безденежья самолечением — за что получил подробнейшее описание искомого маршрута, и отправился в доки.
Путь мой пролегал из центра через давно обезлюдевшую промзону и огромный пустырь с лесом. Если бы я не знал точно, что впереди Кама и расположившийся на её берегу неблагополучный район Березников, то решил бы, что город закончился, а дальше только дикая тайга. Но спустя некоторое время, уже затемно, исчезнувший было город снова возник, замелькав редкими огнями.
И почему отбросы общества всегда льнут поближе к воронкам? Должно быть, виной тому тяга к саморазрушению, присущая человечеству в целом, но особенно ярко выраженная у наихудших его представителей. Если в радиусе километра-другого от выкопанной атомным ковшом ямы есть жизнь, можно быть уверенным — эта жизнь уродлива, агрессивна и лучше бы её не было. Дьявол. Начинаю рассуждать как конченый лац. Слишком давно я покинул отчий дом, успел отвыкнуть.
Меж тем, встречающие меня лачуги района доков здорово напоминали таковые же в родном Арзамасе — убогие, сляпанные из чего попало наросты на остатках довоенных построек, с крохотными оконцами под самой крышей и низкими дверями, чтобы удобнее было ебашить сверху по затылку незваных гостей. Никакой планировки, никаких улиц, как дома, с той лишь разницей, что хуй поймёшь, куда тут идти.