— Вовсе и не знакомы, — надувшись, пробормотал лысый.
— Не знакомы, говоришь? — рассердился черт. — А разве не меня ты умолял пойти к Половцевой и внушить, что ты ее суженый, и прочую чушь?
Лысый засопел, потом сказал:
— Не помню… Не знаю…
Сатана всмотрелся в него, потом засмеялся и сказал:
— Да-да. Может, оно и интереснее, если ты иногда кого и не узнаешь… То ли еще будет! — А потом рявкнул: — Садись!
Откуда ни возьмись прилетела табуретка, ткнулась лысому под зад, тот сел, и табуретка подъехала к столику. Один из оленеводов всхлипнул.
Сатана кинул колоду на стол. Приказал:
— Возьми карту. Мне не показывай.
Лысый дрожащей рукой взял верхнюю. Посмотрел.
— Ну, — спросил Сатана, — хорошая она?
Лысый неопределенно промычал что-то. Моргая, посмотрел черту в глаза.
Тот засмеялся:
— Сладенькое любишь, значит… А теперь моя очередь.
Он когтистой лапой вытянул карту из середины колоды.
Скомандовал:
— Открывай.
У лысого оказался червовый туз. Сатана положил рядом червового короля, сказал ледяным глуховатым голосом, будто припечатал:
— В масть.
— И что это значит? — в страхе спросил лысый.
Сатана, протянув лапу куда-то в сторону, потребовал:
— Контракт.
На руку ему упал свиток. Сатана развернул его, сказал лысому:
— Значит, ты проиграл.
Любитель секретарш задрожал, протянул руку за свитком. Но потом вдруг предложил:
— Но вам же нужны еще души? Я… я… добуду две вместо моей одной.
— Да? — заинтересованно вгляделся в него хозяин преисподней.
— Я предложу контракт другим.
— Полдюжины вместо твоей одной, — сказал Сатана. — Они ведь могут и отыграться, — он засмеялся.
— Да, хорошо, — пробормотал лысый старик.
— Проваливай, — сказал Сатана.
Табурет выскользнул из-под старика, и он едва не упал. А потом откуда-то в него полетели свитки. Старик поймал несколько, другие подобрал с земли и, кланяясь, стал пятиться, бормоча:
— Я добуду, добуду обязательно.
А потом припустил прочь и скрылся в тумане.
Сатана расхохотался и уставился вдруг на Григория, спросил:
— Ты с кем в купе ехал? Никак с Серегой?
Гриша молчал.
Сатана нахмурился, потом сказал:
— А не дать ли мне сеанс одновременной игры вам обоим?
У стола возникла вторая табуретка.
Гриша и Сергей прошли и сели к столу. Гриша поставил сумку рядом с собой. Потом вытащил из колоды карту и положил рубашкой вверх перед собой на стол. Сергей поступил также.
Сатана с издевкой поглядел в глаза Григорию и спросил:
— И не взглянешь, что там?
— Нет.
— Почему же?
— Не хочу, — одними губами ответствовал Григорий.
Неожиданно дьявол пригвоздил трезубцем его левую кисть к столу. Жуткая боль прожгла руку. Григорий закричал.
— Взгляни в свои карты, — приказал Сатана.
Григорий стиснул зубы и помотал головой. Сатана чуть повернул трезубец. У Григория все поплыло перед глазами. Рядом прозвучал голос Сереги:
— Я, пожалуй, полюбуюсь на свою.
Трезубец, высвобождаясь, прыгнул вверх, из руки ручьями текла кровь. Григорий прижал рану другой рукой.
Серега посмотрел свою карту, а потом зажмурил глаза и голову отвернул.
Сатана засмеялся:
— Что это ты, Серега, и смотреть на меня не хочешь?
Тот только помотал головой.
— Правда, что ли? — спросил Сатана.
Серега будто против воли повернул к нему лицо, но глаза еще сильнее зажмурил.
— А разве душа твоя не жаждет быть прочтенной? Разве кто-нибудь еще поймет ее? Поймет до самой малой мысли, поймет все ее желания и устремления? — Его голос повышался, становился все громче и громче: — Разве она не хочет быть понятой хоть кем-то, хотя бы мной, вечным грешником?
— Не поддавайся, — одними губами смог прошептать Григорий Сереге.
Но тот открыл глаза и посмотрел на Сатану.
Сатана улыбнулся Сереге ласково, потом медленно вытащил карту из колоды и проговорил:
— Открываемся.
Григорий левой здоровой рукой перевернул свою карту, залитую кровью. Протер ее, чтобы увидеть, что там. Это оказалась девятка крестей.
У Сереги был валет крестей.
Одна масть. Одна масть! «Значит, проиграем оба», — обреченно подумал Григорий.
Сатана перевернул свою карту.
Туз крестей.
— Что ж, — вздохнул Сатана и протянул лапу в сторону. На нее упал свиток, и Сатана отдал его Сереге:
— Спалился, наконец. — Потом он посмотрел на Григория: — А ты чего ждешь? Иди прочь.
— Что? — не понял Григорий.
— Новичкам везет, — сказал Сатана. — Пиковая дама редко кому выпадает.
— Что? — Григорий посмотрел на свою карту, кровь с его руки снова закапала знаки, и пришлось снова протереть ее.
Он не поверил своим глазам. Это и правда была дама пик.
Сатана подмигнул ему:
— Так интереснее. То ли еще будет.
Григорий встал, поднял сумку. Но потом посмотрел на поникшего Серегу, разворачивающего свиток с контрактом:
— А как же он? Он же из-за меня…
— Пошел прочь! — гаркнул Сатана, махнул на Григория когтистой лапой, и его будто ураганом подхватило и понесло вверх. А потом он вдруг полетел вниз, рухнул на землю и потерял сознание.
Очнулся он в предрассветных сумерках. Поднялся на ноги. Он был посреди того же оврага. Но никого здесь не было. И никаких следов не осталось. Недалеко журчал ручей.
Григорий посмотрел на руку. Раны на кисти не было. Только белая полоска.
К рассвету он добрался до какой-то дороги. На попутках доехал до Москвы. И в девять ноль пять стоял у здания фирмы.
В приемной директора «Барса» его встретила секретарша — красивая блондинка, ну просто фотомодель. Попросила подождать. И он сел на диванчик под пальмой.
Она зашла к директору и пробыла там довольно долго, Гриша прочитал пару статей в журнале «Форбс». Наконец она вышла — прическа ее была растрепана, а щеки розовели — и сказала, что директор готов его принять. Григорий сказал: «Спасибо» — и распахнул дверь в кабинет. Секретарша оказалась напротив, и на левом кармашке ее блузки Григорий увидел беджик с фамилией Половцева. Что-то всколыхнулось в памяти, но он не успел вспомнить, где слышал эту фамилию, и шагнул в кабинет.
А там, за столом, сидел и перебирал бумаги тот лысый из поезда.
От неожиданности Григорий даже не поздоровался.
Лысый поднял голову:
— Прошу, присаживайтесь.
Он что же, не узнал его? Гриша продолжал стоять столбом.
— Контракт готов, — проговорил директор и достал из ящика стола пачку бумаг.
Гриша прошел и сел в кресло. Вспомнил фразу, сказанную директору Сатаной: «Может, интереснее, если ты кого и не узнаешь».
— Поставьте свою подпись на каждой странице, — сказал директор и протянул бумаги.
Григорий взял авторучку и стал подписывать. Первые страницы он посмотрел, остальные подмахнул уже не читая. Стандартный договор, чего там читать. Главное, цифры правильные: «Мы вам столько-то станков, а вы нам столько денег».
Директор взял контракт, вытянул из середины какой-то полупустой листок, сложил его в конверт, а конверт заклеил и вручил Григорию со словами:
— Не могли бы вы поехать на вокзал, на… э-э, например… Казанский и передать это проводнице поезда? — Он смутился и пояснил: — Это что-то вроде игры…
— Какой еще игры? — не понял Григорий.
Директор замялся.
Григорий начал догадываться, он разорвал конверт, вынул листок — там было напечатано всего два слова: «Закладываю душу», — и стояла Гришина, только что поставленная, подпись. Гриша проговорил:
— Ну ты и сволочь, — и разорвал листок. Вернее, попытался разорвать. Потому что листок оказался каким-то скользким и на удивление прочным.
Гриша вытащил из кармана зажигалку, щелкнул и интуитивно зашептал пришедшие на ум слова молитвы «Отче наш», слышанные от бабушки в детстве. Листок вспыхнул и сгорел.
— Ничего, — злобно сказал директор, — других кандидатов найду.
— Отдай мне все контракты, — сказал Гриша.
— Еще чего! — сказал директор. — И прошу покинуть мой кабинет, а то я охрану вызову.
Рука старика скользнула вбок по столу, видимо, там была кнопка вызова охраны.
— Ах ты гад! — заорал Гриша и кинулся через стол на директора.
Они свалились на пол, директор вдруг крякнул как-то и затих. Гриша посмотрел в его остекленевшие глаза: директор, похоже, был мертв. Гриша приподнял его и увидел, что тот ударился затылком о тяжелое пресс-папье в виде пирамиды, которое слетело со стола, когда Гриша напал на директора. По полу растекалась лужица крови.
Значит, Сатана знал заранее, как все произойдет? Как он там повторял: «То ли еще будет»? Из-за того, что Гришу директор не узнал, он подсунул контракт и нарвался на Гришин гнев и на это дурацкое пресс-папье! Сатанинские проделки! Развлекается он!
Что же теперь делать? Гриша отошел от директора, взял свою сумку и пошел к выходу. Сбежать из страны? Удастся ли? Хорошо, что он не женат. Хотя какая разница…
А потом Гриша остановился и проговорил отчетливо:
— Отдаю душу за свободу.
В воздухе раздался тихий щелчок. Григорий отворил дверь кабинета… и вместо приемной вступил в купе.
Мерно стучали колеса. Колыхались желтые шторки. На полке валялась забытая колода карт.
Маргарита Малинина
Доктор Рылеев, или Право на смерть
— И почему же вы решили это сделать? — искренне поинтересовался доктор Рылеев, печально разглядывая молодую темно-зеленоволосую девушку.
Ресницы пришедшей затрепетали в праведном негодовании.
— «Никто не вправе вынуждать независимую личность, каковой является каждый человек планеты Земля, отвечать на вопросы относительно причин принятых решений». МПК, гл. 196, статья 20589, пункт 45469877! Как вы могли, доктор?!
Александр Андреевич вздохнул и снял очки, чтобы их протереть. Еще одна начитавшаяся Международного Правового Кодекса личность на его голову! Что-то стало модно его досконально изучать. Лучше бы литературу с таким рвением штудировали… Но не ту, которая пошла теперь. Вон до чего докатились — Пушкина, Лермонтова, Толстого переводят на новый международный язык! Скоро по-русски разговаривать разучатся.
«Ой, — поправил сам себя доктор, — нельзя же произносить слова, обозначающие национальную привязку. Хорошо, что передо мной не полицейский. Их недавно снабдили портативными электронными мыслечтецами. Плати потом штраф…»
— Я просто должен предупредить, — спокойно ответил он девушке, — что последствия необратимы. Это моя прямая обязанность. Не понимаю, чем вызвана ваша реакция.
Они находились в приемной Александра Рылеева, заведующего отделением таназийной терапии. Кабинет был выдержан в традициях современного офиса — с псевдоводяным полом и электронной акулой, встречающей клиентов радостным вилянием хвоста. Потолок был тоже банален — неоновое солнце, синий металл «неба». Главврач не приветствовал появившийся пару лет назад тренд оформления клиник в «старом стиле» — металлические стены «под краску» и потолок «под побелку». Говорил, что, во-первых, это признак дурного вкуса, а во-вторых, белый металл для потолка и верха стен будет стоить очень дорого.
Девушка, назвавшаяся Лаурой, стыдливо опустила голову с татуированным золотыми чернилами лбом и понуро произнесла:
— Простите, доктор. Пожалуйста, не подавайте на меня в суд за грубость.
— Да что вы. Нет, конечно. К тому же у нас свобода слова. Факт грубости тяжело доказать. Ну так, вернемся к нашему… хм… делу. Вы приняли окончательное решение? Мне нет смысла вас отговаривать?
— Да. Да, — оба раза кивнула Лаура.
— Тогда позвольте уточнить, как именно вы собираетесь… это сделать?
Темно-зеленоволосая с сомнением оглядела Александра Андреевича.
— Но вы же будете это делать, — неуверенно промолвила она.
— Да, конечно. Операции, требующие специального образования, провожу лично я. Для иных случаев мы держим команду профессионалов во всех областях — от мясников до физиков-ядерщиков. — Доктор достал толстенный каталог и с легким неудовольствием шмякнул его о стол. — Я бы порекомендовал вам способ № 1131. Безболезненно. Тело сохраняет почти то же состояние, что и при жизни. Метод прост в исполнении, испугаться не успеете. Стоит недорого. Одни плюсы.
Несмотря на то что завотделением описывал «плюсы», тон его скорее подошел бы под «минусы». Ему категорически не нравилось то, чем он занимается в этой клинике вот уже второй год. Останавливала высокая оплата труда — главврач утверждает, что стоит только взглянуть на кислую физиономию Рылеева, и этого достаточно, чтобы даже закоренелый оптимист решил покончить со своей жизнью. Клиника носит статус коммерческой и от этого только выигрывает. Вот до него, как утверждал главврач, работал заведующим в этом отделении некто Шутиков. Так пациенты из его кабинета выскакивали чуть ли не с песнями и улыбкой во все лицо. Любил человек анекдоты рассказывать да приободрять, когда его не просили об этом. За «вмешательство в психоэмоциональное состояние пациентов без их документального разрешения» его и уволили из больницы. И лишили лицензии. Впрочем, используя статью того же МПК, Шутиков лицензию себе вернул. Так как «никто не вправе…», мм, чего-то там… Рылеев, в отличие от других, не был озабочен зубрежом статей Кодекса. Короче, никто ничего не может лишить без возможности на восстановление — как-то так, если в двух словах.
Будущая ушедшая, прочитав описание способа, поморщилась.
Вообще, это определение к тем, кто хочет несвоевременно умереть, всегда вызывало у доктора Рылеева недоумение пополам с комическим спазмом. «Ушедшие». Раньше были самоубийцы, а теперь… скромненько так… ушедшие. Куда ушли? Зачем? Как будто в магазин за хлебом. «Он ушел, но скоро вернется». Бред! И «умереть» в разговоре с клиентами употреблять тоже не рекомендуется. «Вы решили уйти?» — надо так спрашивать. Все эта долбаная политкорректность!
— Укол… Пока он дойдет… Это долго, — пояснила она причину своего недовольства. — Понимаете… — Девушка потянулась через поверхность стола, чтобы максимально приблизиться к лицу врача, и трагически зашептала: — Он может успеть мне помешать.
— Но ведь каждый имеет право… — Неожиданно для себя Рылеев стал цитировать Кодекс, одновременно слегка отодвигая стул назад. Просто что-то было в ее глазах… Пугающее.
— Ему все равно, — отмахнулась она, усаживаясь обратно, за что Александр Андреевич был ей весьма благодарен. — Он из этих… антилибералов, — выговорила она трудное слово. — Они специально нарушают права личностей и не слушаются буквы закона.
«Буква закона… Это явно не ее слова. Девочка кого-то повторила сейчас», — подумал Рылеев, затем ласково предложил:
— Не хотите ли все-таки рассказать, что произошло?
— Старо, как национальности, — выдала она красивый оборот речи. — Он изменил мне. Я понимаю, что в наше время это звучит глупо и как-то… по-деревенски — по слогам проговорила она устаревшее выражение, — можно подумать, что мужчина обязуется быть только с одной женщиной за период их отношений! Смех. Но он же антилиберал! Им присущ… как это, он же говорил… консерватизм. И в отношениях тоже. Он за браки, понимаете? И за воспитание детей в одной семье. То есть мама, папа, ребенок — как раньше было. Он не понимает этого нового веяния, когда дети сами выбирают себе родителей, кочуя из семьи в семью. Когда люди живут по трое, по четверо, по пятеро, и все друг другу жены и мужья, и никто официально не зарегистрировал брак. Доктор, скоро их никто и не будет регистрировать! Осталась парочка загсов в разных уголках планеты. Всем лень туда лететь. Зачем, если можно жить и так?
— Но ваш парень… — испугался ухода от темы Александр Андреевич.
— Доктор, нельзя говорить «ваш». Никто никому не принадлежит. — Рылеев мысленно стукнул себя по лбу. Да что с ним сегодня такое? Молодежь таких, как он, умилительно называет ретроманами. — Так вот, он часто рассказывал мне про… про… монолитность.