Друзья? Кто захочет дружить с шизофреничкой, тем более открывать перед нею двери собственного дома.
Дэн? Она ведь придумала его.
Сразу же стало холоднее. Алина зябко повела плечами, огляделась. Корпуса больницы, тихие, немые громоздились сзади, кругом мела метель, а сверху громоздились тучи, похожие на очень грязный синтепон. Дорога скрывалась за горизонтом, а горизонт был совсем рядом, там где земля и небо сливались в серой мятущейся пелене. Алина шмыгнула носом и спрятала руки поглубже в карманы. Надо идти, смысл пути открывается только в конце.
Кто это сказал?
В кармане имелись крупные деревянные четки. Алина обрадовалась им, как младенец погремушке: пальцы, перебирающие гладкие, слегка неровные шарики, не замерзнут. Хотя бы руки не придется лечить от обморожения
Снег лепил все сильнее.
* * *
Они выехали рано утром. Еще даже не развиднелось.
Лиза никогда не была хорошим водителем, но молчаливая поддержка сидящего рядом Провозвестника помогла удержать машину в метель на отвратительной дороге. Опустившись на переднее сиденье и закрыв дверь, Провозвестник моментально задремал, решил отстраниться и от Лизы, и от поездки.
Лиза знала, что это не так. Лиза знала, что Провозвестник неотступно следит за нею, еще раз проверяя на прочность собственные логические конструкции. Лиза знала, что снова ему верит.
Еще она знала, что умрет сегодня. Провозвестник ни словом об этом не обмолвился, но Лиза чувствовала, что где-то далеко, в иных, недостижимых пластах бытия щелкнули ножницы в грязной морщинистой руке уродливой старухи, и нитка светло-зеленая, с несколькими крупными узлами упала на плиты пола. С каждой минутой уверенность Лизы в этом росла, наполняя ее нетерпеливым ожиданием счастья: скорее, скорее, скорее!
Она так задумалась, что едва не пропустила нужный поворот. Впереди серел тусклый усталый рассвет, занимавшийся как бы нехотя; снежинки лепили в лобовое стекло, и Лиза думала о том, что все это у нее в последний раз. Не самая приятная картина, не самый интересный вид поля да чахлые посадки но по большому счету это совсем не важно.
Провозвестник наверняка уловил ее мысли, потому что не открывая глаз протянул руку и включил радио. В play-list'e на это утро у станции Бинго не стояла Одинокая птица, но голос Бутусова зазвучал в кабине джипа, проникая, казалось, до нервов.
Черный ангел печали, давай отдохнем. Посидим на ветвях, помолчим в тишине. Что на небе такого, что стоит того, Чтобы рухнуть на камни тебе или мне.
Ничего там особенного нет, вздохнул Провозвестник, глядя на Лизу из-под рыжих ресниц. Совет и Благодать. Все.
По-моему, этого достаточно, заметила Лиза под финальные аккорды песни. Голос диктора встрял с точным временем; она поморщилась.
Ты не представляешь, насколько это мало, грустно улыбнулся Провозвестник и продолжать беседу не стал.
Черный ангел печали, давай отдохнем, процитировала Лиза через два часа пути, когда на трассе как раз появилась очередная кафешка. Провозвестник пожал плечами и отвернулся.
И вот я снова глотаю месиво, фотографируя вкус и цвет, бросил он ответную цитату из Наутилуса. Ладно, паркуйся.
Когда усталая, несмотря на утро, официантка поставила на их столик курицу с картошкой и стакан томатного сока, Лиза поняла, насколько голодна. В последний раз он ела вчера утром. Потом почему-то не хотелось, потом появился Провозвестник до еды ли. Куриный окорочок источал совершенно неправдоподобный аромат, и Лиза набросилась на него с волчьим аппетитом.
Провозвестник без особой охоты ковырял вилкой рыбную котлету. Раньше Лиза думала, что ангелам не нужна пища; как выяснилось, Провозвестник не чурался кушаний, расцепляя еду прямо на атомы.
Гадость, заключил он и брезгливо отодвинул тарелку. Дешевая столовка.
Лиза, к тому времени покончившая с курицей, усмехнулась.
Может, стоило заказать гуляш? Или печенку?
Ты не понимаешь, сказал Провозвестник, подперев щеку кулаком и глядя в окно, туда, где о чем-то спорили двое дальнобойщиков, собираясь, судя по отчаянной жестикуляции, решить трудный вопрос дракой. Все эти блюда для меня совершенно одинаковы на вкус. Хоть роллмопсы с сыром бри.
А что такое роллмопсы? спросила Лиза.
Мерзость, проронил Провозвестник, бросив на нее тоскливый взгляд. Лизе показалось, что архангел чем-то угнетен. Редкостная мерзость, Лиза.
Назревающую драку пресек подъехавший милицейский патруль. Двое стражей порядка вошли в кафе и сели за крайний столик, а дальнобойщики решили не нарываться и побрели к фурам.
А Лиза не сразу поняла, что Провозвестник взял ее за руку. Скользнул пальцами по некрасивому шраму на кисти, сжал ладонь.
Она зажмурилась, не в силах удержать распирающую грудь горячую волну. Не удержала; бисеринка слезы прочеркнула щеку. А ведь она столько раз обещала не плакать в его присутствии.
Лиза, ты умрешь сегодня, промолвил он с совершенно непривычной для него теплотой.
Правда? прошептала Лиза, не поднимая головы. Правда, Jibbril?
Правда.
Ей хотелось спросить, будет ли больно и как именно будет, но она промолчала. Он ведь говорил, что боли нет, если в нее не верить.
Возможно, я умру тоже.
Лиза решила, что ей послышалось. Вскинув веки, она увидела, что Провозвестник в отчаянии. Нет, бледное красивое лицо и глаза за стеклышками очков в тонкой дорогой оправе были абсолютно спокойны, но Лиза давно научилась видеть сокрытое.
Если б у нее спросили, как она это делает, Лиза просто пожала бы плечами, действительно будучи не в курсе. Во всяком случае, Провозвестник ее такому не учил. Отодвинув окружающий мир на задний план, выключив цвет и звук, Лиза прикоснулась к архангелу, и на нее навалилось, высыпалось как из мешка все то, что он хранил в себе. Тоска. Одиночество. Страх. И вовсе он не был неуязвимым и отважным. Нисколько.
Увидеть ответ на свой вопрос неужели он меня действительно Лиза не решилась. Это было бы слишком.
Я растворюсь в Благодати, бесцветным голосом промолвил Провозвестник, и Лиза внезапно поняла, что его обманули, спокойно и бессовестно. Жаль, конечно, что дальше мы пойдем не вместе. Но я уже подготовил распоряжения по поводу преемника, по твоему поводу.
Она выдохнула, пытаясь сбросить напряжение.
В окно колотилась снежная крупа; Лиза чувствовала, как ее охватывает стужа. Рука Провозвестника, теплая и мягкая, сжатая в Лизиных ладонях, казалось зыбкой, готовой исчезнуть в любое мгновение; это было воистину жуткое ощущение.
Что же мне останется, с какой-то внутренней опустошенностью подумала Лиза.
Что она будет хранить, перебирать в сердце всю эту Вечность?
Редкие встречи через Зеркало, когда Провозвестник, невыразимо мудрый и прекрасный такой близкий, несмотря на разделявшую их пропасть, учил ее тому, что знал сам? Или вчерашнюю ночь, туманную Луну за окном, понимание того, что отпущенное им время неумолимо утекает, и скоро рассвет? Или свое первое умирание: абсолютную тьму холод, безмыслие, вековечную ночь; себя безвольным червем зависшую посреди мрака и две исполненные сияющей Славы фигуры над собой; одного взгляда на Второго архангела ей тогда хватило, чтобы понять: это судьба, и никуда они друг от друга теперь не денутся.
Лиза стиснула его руку, словно хотела удержать Провозвестника над незримой пропастью. Слезы, которые она так старательно загоняла под веки, потекли по щекам.
Нефалим? спросила она. Это будет нефалим?
По всей вероятности, кивнул Провозвестник и протянул ей салфетку. Со вчерашнего вечера ты только и делаешь, что плачешь. Если обо мне, то не стоит.
По интонациям Лиза поняла, что на самом деле не стоит. Взяв салфетку, она стерла слезы и отвернулась к окну. Метель усиливалась. Снежинки были похожи на огромное облако прозрачно-серого планктона, или на перья из крыльев умирающего ангела. Лиза вдруг увидела Провозвестника лежащим на снегу, безжизненное тело с еще дымящейся раной в груди, там, где у людей находится сердце. Видение было настолько реальным, таким пустынным и страшным были глаза ее друга, что Лиза содрогнулась.
Он идет, промолвила Лиза. Я чую. В двух километрах отсюда. Он идет.
* * *
То, что его ждут, Дэн понял почти сразу после поломки машины. Профессорова хваленая тачка не выдержала пути, мотор заглох быстро и основательно. После нескольких попыток вернуть его к трудовой жизни Дэн раздраженно плюнул, вылез и, для порядка пнув колесо и хлопнув дверцей, пошел по обочине, неся автомат в чехле.
Твою-то мать, устало подумал он, сегодня явно не наш день.
Его ждали в затрапезном придорожном кафе, к которому Дэн подошел примерно к часу дня. Он постоял возле бензоколонок, раздумывая, заходить в кафешку или нет (по правде говоря, Дэн предпочел бы бежать отсюда без оглядки), но чужая сильная воля звала внутрь, и он понимал, что сопротивление может выйти боком.
Дэн чувствовал, что это конец. Но Алина ведь так долго ждала, а зовущие преследуют ту же цель, что и он сам вытащить Совершенного из больницы.
Он вошел в кафе примерно с теми же ощущениями, что и кролик, идущий к удаву.
Удавы обнаружились за одним из дальних столиков. Здоровенная деваха, вероятно из местной баскетбольной команды, очень красивая естественная блондинка с льдистыми голубыми глазами и молодой человек среднего роста с неподвижным, словно у манекена лицом. Странная парочка. Дэн поймал краешек мысли официантки, которая несла к ним кружки с пивом может, ему лестницу притащить, не по ногам же полезет и давно знакомая ледяная ладонь ударила его меж лопаток. Второй Архангел и его земная пассия большие товарищи вступают в игру.
Иди сюда, нефалим, услышал он Провозвестника. Не стесняйся.
К столику Дэн подошел на негнущихся ногах. Девица смотрела на него так, как если бы он убил ее мать, взгляд архангела был равнодушно дружелюбным, но от него шла такая тяжелая, подавляющая волна, что Дэн трясся аки осиновый листок. Исцелить тогда просто убрал его панику, а Просветителю страх нефалима был, похоже, весьма и весьма приятен.
Присаживайся, предложил архангел уже вслух. В нашем случае лишняя четверть часа роли не играет, а поговорить нужно.
Дэн опустился на тяжелый металлический стул с витыми ножками. Блондинка, повинуясь, вероятно, мысленному приказу Провозвестника, пододвинула Дэну свое пиво, но смотрела по-прежнему сурово. Он пожал плечами: невозможно нравиться всем и также невозможно разбираться с чужими заскоками.
Ну что ж, Danayal, начал Провозвестник, постукивая пальцами по стенке кружки, мы близился к кульминации. Должен сказать, что сейчас цель у нас одна: освободить Совершенного, и я предлагаю действовать не так топорно, как решил ты. На самом деле, на что это похоже: врываться в больницу с автоматом, угрожать, расстраивать и без того не слишком здоровый людей
Он говорил шесть минут; Дэн тупо уставился на перстень на его руке. Простой некрасивый камень в серебре, смысла нет в подобном украшении. Девушкин взгляд сверлил Дэнов висок, и ему очень хотелось поднять руку и заслониться он него.
Не верю, сказал Дэн, когда архангел умолк. Мне кажется, что вы готовите ловушку, и она захлопнется, когда Алина сделает выбор. А этот выбор вас, совершенно понятно, не устроит.
Провозвестник вскинул брови с самым невинным видом.
Уж не думаешь ли ты, что я решил пасть? И еще ниже, чем Светоносный?
Дэн понял, что ударяется в панику и вот-вот сотворит какую-нибудь глупость.
Не понимаю, почему мы не можем помочь ей вместе, сказал Провозвестник чуть ли не с обидой. Девушка взглянула на Дэна с неописуемым презрением: как! ты! можешь! ему! не верить! Именно так, с восклицательными знаками. Славную подружку подобрал себе Второй архангел: красивую, молчаливую и верную. Кроме того, хочу заметить, что у тебя ничего не выйдет: больничная охрана вооружена очень хорошо. И увидеть Алину снова ты сможешь лет этак через двадцать. Как раз успеешь к мученической кончине.
Дэн мочал. Его щеки покраснели, как помидорина.
Хорошо, произнес он. Только обещайте мне, что отпустите нас в городе. Каким бы ни был выбор.
Обещаю, строго сказал Провозвестник и небрежно бросил на стол несколько крупных купюр. Едем.
Уже у выхода Дэн увидел, как Провозвестник, шедший сзади, придержал девушку за рукав и промолвил:
Лиза, на твой вопрос я отвечаю: да.
И Дэн готов был поклясться, что в тот момент они стали одного роста.
* * *
Когда далеко впереди появилась машина, Алина уже настолько вымоталась, что не смогла даже закричать и замахать руками. Час пути в снегу и на ледяном ветру выпил ее силы окончательно, и она просто замерла по стойке смирно и стала ждать. Сворачивать черному внедорожнику на этом участке пути было некуда, разве что прямо в поле, где снег по пояс.
Я скажу, что в больнице все мертвы. Я скажу, что мне удалось сбежать. Я попрошу отвезти меня в город, а там уж будь что будет.
Машина остановилась метрах в пятидесяти от нее. Человек без шапки, в длинном пальто нараспашку выпрыгнул на дорогу и побежал к Алине. Что-то знакомое было в его фигуре, в том, как он махал ей рукой.
Алина!
Она не сразу поняла, что человек зовет ее. Она не сразу поняла, кто это.
Потом ей захотелось умереть. Слабое душевное равновесие и уверенность в выздоровлении лопнули, словно мыльные пузыри. Алина вновь качнулась на краю пропасти сумасшествия и сорвалась вниз.
Подбежавший Дэн, одновременно счастливый и перепуганный насмерть, схватил Алину за руки, и прикосновение было удивительно реальным. Настоящим. Алина всхлипнула.
Это я, Дэн, сказал он, вглядываясь в ее лицо. Алина, это я.
Она отвернулась и произнесла едва слышно.
Тебя нет.
Дэн вздрогнул, словно от неожиданной пощечины.
Тебя нет, повторила Алина с невыразимой тоской. Это все мои галлюцинации. И я заболела опять. В больнице никого нет. Там одни мертвецы.
Он обнял ее, прижал к себе так сильно, что несколько минут не мог расцепить рук, как тогда, в новогоднюю ночь. Боги не плачут, боги не могут плакать; Алина содрогалась от рыданий.
Это я, повторил он. Это я, Дэн.
Снег летел и летел, а перед мысленными взглядом Алины проплывали картинки: осенний костер на даче; сцена, танцующая пара в одиноком луче света; отец с двумя малышами, запускающий пестрого воздушного змея; огромная фигура деда-Мороза в магазине и ребенок в заношенной одежде, застывший рядом; Инга Зубарева, вцепившаяся Алине в волосы (училкина дочка написала диктант на пять, а круглая отличница на два; рев Блатная!); пустой школьный коридор; прудик в лучах заходящего солнца; Максим за партой, решающий аудиотесты; потный и чумазый Олег в зеленом камзоле, идущий с ролевки. Воспоминания нахлынули и стекли, оставив звонкую пустоту, и Алина увидела звезды. Внутренний Космос вернулся, и все стало по-прежнему, как если бы месяца в психбольнице не было и в помине, словно продолжалось новогодняя ночь, и Алина стояла с Дэном во дворе. Снег и ветер куда-то отступили, став далекими, неважными, будто весь мир сейчас стек в одну точку: белая дорога и два человека, застывшие на ней. Воспоминания плескались перед глазами Алины и были совершенно реальны казалось, протяни руку и дотронешься до них; и Дэн был вовсе не галлюцинацией, не порождением воображения одинокой девчонке, а настоящим, живым, из плоти и крови.
Она тоже была. На какое-то мгновение сознание Алины раздвоилось, и она увидела себя-девочку почти четырнадцати лет и себя же, но гораздо больше, сильнее и могущественнее, себя-центр и ось всех возможных миров, себя-суть Вселенной, себя-творца и владыку, себя - и
Они застыли вдвоем посреди заснеженного поля черными буквами на чистом листе бумаги. Строкой, которая никогда не будет написана. Словом, что еще не родилось.
Миры падали на них белыми лохматыми хлопьями снега.