«Конечно же, нет. Но с 1980-х действительно стало – в принципе - возможно решить проблему распределения ресурсов алгоритмически, с помощью компьютера, не нуждаясь при этом в рынке. Так вот, рынок — это растрата. Он потворствует конкуренции, а при ней большая часть продукции отправляется на свалку. Почему он еще существует?»
Манфред пожимает плечами. «Вот ты и скажи. Консерватизм?»
Джанни закрывает книгу и ставит обратно на полку. «Мой друг, рынок предоставляет своим участникам иллюзию свободной воли. Ты не замечал, насколько человеческие существа не любят, когда их принуждают что-либо делать, даже если это — в их лучших интересах? А командная экономика, конечно, должна быть силовой — она, в конце концов, командует».
«Но моя система — нет! Она рассчитывает, куда идет снабжение, а не командует, кому что производить, и сколько!»
Джанни качает головой. «Обратный вывод, или прямой вывод – неважно, все равно это — экспертная система. В твоих компаниях нет людей, и это хорошо, но тогда они и не должны управлять деятельностью человеческих существ. Если они это делают, ты просто порабощаешь людей абстрактной машиной, как диктаторы и делали во все времена».
Глаза Манфреда сканируют книжную полку. «Но рынок сам по себе — это абстрактная машина! И паршивая, надо заметить. Я от нее почти освободился, да, но как долго еще она будет угнетать людей?»
«Возможно, меньше, чем ты боишься». Джанни садится рядом с принтером, который принялся выдавливать из себя что-то, похожее на мельницу логического процессора аналитической части. «Предельная стоимость денег понемногу сокращается, ведь чем больше ты имеешь, тем менее это все ценно для тебя. Мы на пороге продолжительного экономического подъема, со среднегодовым приростом более двадцати процентов, если предсказательные метрики Совета Европы еще хоть на что-то годны. Последние обессилевшие остатки индустриальной экономики окончательно увяли, а двигатель экономического роста той эпохи, высокотехнологический сектор, сейчас — повсюду. Мы можем позволить себе немного утиля, мой друг, если надо заплатить эту цену за то, чтобы люди оставались счастливыми вплоть до тех самых пор, когда предельная стоимость самих денег исчахнет до конца».
Осознание разгорается. «Ты хочешь устранить дефицитность, не просто деньги!»
«Именно». Джанни ухмыляется. «Это много большее, чем просто рост экономической производительности. Представь изобилие как экономический фактор. Не нужно никаких планов для экономики — просто бери из нее все, что тебе понадобится. Должен ли ты платить за воздух, которым дышишь? А должны ли выгруженные сознания — которые так или иначе будут составлять костяк нашей экономики - платить за процессорные циклы? Нет и еще раз нет. Так вот, хочешь ли ты теперь узнать, каким образом ты сможешь расплатиться в урегулировании развода? И могу ли я заинтересовать тебя, и твоего очаровательного нового менеджера, в одном моем маленьком проекте?»
***
Ставни раскрыты настежь, занавески оттянуты в стороны, и окна огромной комнаты Аннетт распахнуты, открывая дорогу утреннему бризу.
Манфред сидит на кожаном стуле для игры на фортепиано, и чемодан раскрыт у его ног. Манфред налаживает канал связи к стерео-колонкам Аннетт, старинной обособленной системе с модулем доступа к спутниковому интернету. Кто-то взломал ее, грубо устранив алгоритм защиты авторских прав – на задней панели виднеются шрамы от паяльника. Аннетт свернулась на диване, укутавшись в халат и надев высокоскоростные очки, и вместе с коллегами из Ирана и Гвианы штурмует какую-то нестыковку внутреннего расписания Арианспейс.
Чемодан полон шума, но из стерео звучит регтайм. Вычти энтропию из потока данных, что одновременно станет его распаковкой — и останется информация. Емкость голографической памяти чемодана составляет триллион терабайт[89], чего с большим запасом хватает для хранения всей музыки, фильмов и видео всего двадцатого века. И все, что там находится, не подпадает под контроль авторского права – оно классифицируется как сдельный труд для обанкротившихся компаний, произведенный до того, как ААОАП взялись за медиа. Пропуская музыку через стереосистему Аннетт, Манфред оставляет шум, с которым она свернута. Высококачественная энтропия — тоже ценная вещь...
И вот Манфред вздыхает и сдвигает очки на лоб, выключая все дисплеи. Он разобрался во всей расстановке, и он просчитал порождаемые взаимосвязи. Да, Джанни был прав - нельзя ничего начинать до того, как объявятся все игроки.
В какой-то момент мелькает чувство, будто он стар и медлителен — как обыкновенное человеческое сознание безо всяких дополнений. Поручения и действия толклись в его голове весь прошедший день, и с самого момента возвращения из Рима решительно не было времени передохнуть. У Манфреда развился синдром сокращения объема внимания - потоки информации воевали друг с другом за контроль над корой его мозга, непрестанно споря о том, как же разрулить всю эту кашу, и фокус внимания порхал, как бабочка. Никак не сосредоточиться, и все вокруг раздражает. Однако Аннетт справляется со скачками его настроения с удивительным спокойствием. Он глядит на нее и, сам не зная, почему, чувствует гордость. Определенно, она увлеклась довольно-таки всерьез, и определенно, она использует его в каких-то собственных целях. Но почему тогда ему настолько комфортней с ней, чем с Пэм?
Она потягивается и поднимает очки. «Правда?»
«Я просто думал!» - улыбается он . «Но прошло уже целых три дня, а ты еще ни разу не говорила, что мне следует поделать с самим собой».
Она строит мину. «Зачем мне это?»
«О, действительно... Я просто еще не...» Он пожимает плечами. Чувство, что в его жизни чего-то не хватает, еще не прошло, однако он уже не ощущает, что нехватку срочно требуется восполнить. Так вот, значит, какое оно, равенство во взаимоотношениях?.. И действительно ли это оно? И в детстве, чрезмерно огороженном стараниями родителей от опасностей и вообще от внешнего мира, и во взрослой жизни, он всегда был так или иначе - и часто добровольно - подчинен всем, с кем имел дело. Возможно, кондиционирование от склонности к подчинению наконец заработало. Но если так, откуда же творческий кризис? Почему уже неделю подряд к нему никак не приходят оригинальные идеи? Может ли так быть, что его особенный вид творческой деятельности — это отдушина, и высокое давление любовного порабощения необходимо, чтобы распускаться алмазными брызгами воображения? Или ему все-таки действительно не хватает самой Пэм?
Аннетт поднимается и медленно идет к нему. Он глядит на нее, он ощущает влюбленность и страсть, но он не уверен - считается ли это любовью? «Когда они появятся?» спрашивает она, прижимаясь к нему.
«А кто их знает...»
Дверной звонок звонит.
«О. Пойду-ка, встречу». Она шествует к двери и открывает ее.
«Ты!»
Голова Манфреда поворачивается рывком, как будто он на поводке. Ее поводке, хоть он и не ожидал, что она явится лично.
«Ага, я» - просто говорит Аннетт. «Проходи. Добро пожаловать».
Памела в сопровождении своего ручного адвоката входит в комнату, сверкая глазами. «Посмотрите-ка, что сюда притащила робокошка» - цедит она, пригвождая Манфреда взглядом, в котором гнева гораздо больше, чем юмора. Эта открытая враждебность на нее не похожа, и Манфред удивляется, откуда она взялась.
Манфред встает. До чего же странно видеть жену-повелительницу и любовницу (возлюбленную? соучастницу в заговоре?) бок о бок. Контраст разителен: в глазах Аннетт – ирония и ожидание развлечения, Памела – воплощенный гнев и искренность. Где-то за их спинами занял позицию лысеющий человек среднего возраста в костюме и с чемоданом документов - именно так мог бы выглядеть усердный слуга, в которого Манфреду, по видимости, суждено было превратиться рядом с Памелой. Манфред выдавливает улыбку. «Могу я предложить вам кофе?» - спрашивает он. «Представители третьей стороны, кажется, опаздывают».
«Кофе был бы замечательным, мне покрепче и без сахара» - чирикает адвокат. Он кладет папку на столик, возится с чем-то, скрывающимся в одежде, и в его очках появляется мерцание. «Включаю запись, я уверен, что вы все понимаете».
Аннетт фыркает и идет на кухню — там надо готовить вручную, что не очень эффективно, зато добавляет уюта. Пэм пытается вести себя так, как будто Аннетт не существует. «Так, так, так...» - она качает головой. «Я ожидала лучшего от будуара твоей французской девки, Мэнни. И, пока чернила на разводных документах выцветать не начали, ты не подумал, что промедление тоже стоит денег?»
«Удивительно, что ты не в больнице» - говорит он, разворачивая плоскость разговора. «Неужели в наши дни задачу послеродового восстановления можно отдавать на внешний подряд?»
«Работодатели!» Она выскальзывает из своего пальто и вешает его за широкой дубовой дверью. «Когда достигаешь моего уровня, они субсидируют все, что угодно». На Памеле очень короткое и очень дорогое платье – оружие такого класса не следовало бы выпускать на войну полов без обязательного лицензирования. Но, к удивлению Манфреда, оно не возымело над ним никакого эффекта. Он понимает, что совершенно не способен воспринимать ее пол — будто она принадлежит другому биологическому виду. «Будь ты повнимательнее, ты бы понял».
«Я всегда внимателен, Пэм. Внимание - единственный вид валюты, который я ношу с собой».
«Очень смешно. Ха-ха-ха» - вмешивается Глашвитц. «Вы понимаете, что пока что вы платите мне только за то, что я стою тут и наблюдаю это замечательное представление?»
Манфред разглядывает его. «Вы прекрасно знаете, что у меня нет никаких денег».
«Ах» - Глашвитц улыбается. «Но Вы неправы. Разумеется, судья согласится со мной, что Вы неправы. Отсутствие бумажной документации означает просто, что Вы замели свои следы. И все-таки есть эти нескольких тысяч корпораций, которыми Вы неявно владеете. Вряд ли все это просто так, согласитесь. Там на дне что-то припрятано, верно?»
Из кухни доносится могучий звук, шипящий и булькающий, как сотня ящериц на сковородке. Он возвещает о том, что перколятор[90] Аннетт почти готов. Левая рука Манфреда шевелится, извлекая невидимые аккорды на воздушной клавиатуре. Избегая любой возможности быть замеченным в этом, Манфред выпускает сводку своей текущей активности, и та вступает в игру на рынке репутаций. Памела исчезает на кухне; Манфред усаживается на диван. «Ваша атака была весьма элегантной» - комментирует он.
Глашвитц кивает. «Это было идеей одной из моих практикантов» - говорит он. «Я не понимаю все эти штучки с DDoS[91], но Лиза выросла на них. Не совсем наши методы, но ведь работает!»
«Эх». Мнение Манфреда об адвокате понижается на пару пунктов. Тут Памела возвращается с кухни с ледяным выражением на лице. Через некоторое время оттуда появляется и Аннетт, сияющая и невинная, с туркой и кружками. Интересно, что же там происходит, думает Манфред, но тут один из электронных агентов быстро шепчет ему что-то на ухо, чемодан испускает заунывный крик и пересылает ему чувство совершенного отчаяния, а дверной звонок звонит снова.
«Так в чем мошенничество?» - продолжает Глашвитц, пододвигаясь неудобно близко к Манфреду и шепча уголком рта. «Где деньги?»
Манфред раздраженно смотрит на него. «Но там нет денег» - говорит он. «Замысел в том, чтобы сделать деньги устаревшими. Разве она не объясняла все это?» Его глаза разглядывают адвоката, его дорогущие наручные часы Patek Philippe и перстень с печаткой и поддержкой Java[92].
«Да ну! Вот не надо пытаться кормить меня такими словами. Смотрите, все, что потребуется, это пара миллионов, и тогда Вы сможете выкупить свою свободу, а мне станет все равно. Я здесь исключительно затем, чтобы ваша жена и дети не голодали и не пошли по миру. Мы же оба прекрасно знаем, что у вас где-то спрятан золотой погреб. Просто взгляните на свою репутацию! Вряд ли вы заработали ее, стоя на обочине с шапкой, верно?»
Манфред фыркает. «Вы говорите об элитном аудиторе налоговой службы. Она не пойдет по миру, она получает комиссию за любого бедолагу, которого утащила в застенки, и она родилась с траст-фондом[93]. Что до меня...» Стереосистема издает сигнал. Манфред снова надевает очки. Шепчущие призраки мертвых артистов неумолчным гулом наполняют его слуховой отдел, требуя отпустить их на свободу. Кто-то снова стучит в дверь, он оглядывается и видит, как Аннетт идет открывать.
«Вы ставите себя в затруднительное положение» - предупреждает Глашвитц.
«Ожидаешь компанию?» - спрашивает Пэм, взгянув на Манфреда и приподняв бровь.
«Не совсем...»
Аннетт открывает дверь, и пара охранников в полной экипировке спецназа шагают внутрь. В руках они сжимают гаджеты, смахивающие на помесь цифровой швейной машинки с гранатометом, а их шлемы утыканы таким количеством датчиков, что напоминают космические зонды 1950-х. «Вот они!» - ясно говорит Аннетт.
«Mais Oui». Дверь сама собой закрывается, и охранники становятся по бокам. Аннетт шествует к Пэм.
«Вы надеялись заявиться сюда, в мое летнее жилище, чтобы здесь обобрать Манфреда?» - говорит она, и фыркает.
«Вы делаете серьезную ошибку, леди» - говорит Памела настолько ровным и холодным голосом, что им можно сконденсировать гелий.
Статический треск от динамика рации одного из солдат. «Нет» - говорит Аннетт, как будто откуда-то издалека - «…никакой ошибки».
Она указывает на Глашвитца. «Вас уведомили о передаче?»
«Передаче?» Адвокат выглядит озадаченным, но кажется, присутствие охранников его не волнует.
«По состоянию на три часа назад» - тихо говорит Манфред, «контрольный пакет компании “холдинг.изобилия.корневой.1.1.1” был продан З.А.О. Афины-акселерант, подразделению венчурного капитала из Маастрихта. Один-точка-один-точка-один — это корневой узел центрального дерева планирования. Афины — не простое ЗАО, они акселеранты - они берут взрывные бизнес-планы и детонируют их». Глашвитц бледнеет — сложно сказать, от гнева ли, или от страха потерять комиссию. «Но на самом деле, Афинами-акселерант владеет компания-оболочка в собственности у итальянской коммунистической партии. А важно на данный момент то, что здесь присутствует исполнительный директор 1.1.1.»
Памелу это, конечно, раздражает. «Детские попытки избежать ответственности?»
Аннетт прокашливается. «Как по-вашему, кого именно вы теперь пытаетесь засудить?» - сладко спрашивает она Глашвитца. «Можно взглянуть на наши законы о нечестном ограничении торговли, если пожелаете. А так же о внешнем политическом вмешательстве, особенно по части финансовых отношений с итальянским правительством».
«Вы не станете...»
«Я — стану». Манфред потирает руками колени и встает. «Уже готово?» - спрашивает он чемодан.
Приглушенные попискивания, и скрипучий синтетический голос произносит: «Выгрузка завершена».
«Ага, хорошо». Он ухмыляется Аннетт. «Время впускать следующих гостей?»
Условный знак, и дверной звонок снова звонит. Охранники скользят в стороны, Аннетт щелкает пальцами, и дверь открывается, впуская пару безупречно одетых гангстеров. В комнате становится тесно.
«Который из вас Макс?» - бросает старший из бандитов, безо всякой очевидной причины вперившись взглядом в Глашвитца и покачивая увесистым алюминиевым чемоданом в руке. «У нас поручение».
«Вы ААОАП, по всей видимости?» - спрашивает Манфред.
«Угадали. Если вы Макс — у меня приказ о задержании...»
Манфред поднимает руку. «Не я вам нужен вовсе…» - говорит он - «…А эта леди». Он показывает на Пэм, застывшую с раскрытым ртом и безмолвно протестующую. «Видите ли, но интеллектуальная собственность, которую вы преследуете, желает быть свободной. И теперь она свободна настолько, насколько возможно – она управляется и защищается сложной системой корпоративных инструментов, размещенной в Нидерландах, а главный акционер, по состоянию на четыре минуты назад — это моя жена Памела, которая присутствует здесь, и скоро станет бывшей». Он подмигивает Глашвитцу. «Правда, она ничего не контролирует».