– Для каких целей? – путешественник сморщился.
– Сакральных. Для того, чтобы слышать Великий голос. Они ходят иногда на холм, на который для всех остальных людей путь закрыт, берут с собой специальный прибор, через который и слышится голос, чаще всего сопровождаемый невиданной по красоте музыкой. А чтобы прибор работал, ему нужно электричество. Они его производят сами, своими руками – у них есть специальная машина с ручкой.
– Сакральная динамо-машина! – мужчина сел на кровать, обхватив голову руками. – Удел избранных… – он бормотал, словно в бреду, затем опустил руки и взглянул на Бегемотика пристально, пытаясь найти в его глазах живую мысль и к ней уже апеллировать. Так ты говоришь, они слышат голос через какой-то прибор?
– Ну да. Правда, прибор очень древний, поэтому голос слышен плохо, с шумами, обычно удаётся услышать лишь обрывки нескольких фраз.
– Это же радио! Они там, на холме, слушают радио, потому что сюда, в низину, волны не доходят! – мужчина засиял, довольный открытием, и ожидал того же от франта.
– Какое радио? – Бегемотик подозрительно сжал губы и наморщился.
– Ты же говоришь, что читаешь книги, неужели ты не читал ничего про радио?
– Я встречал это слово, но книжек про радио отдельно у нас нет, я не знаю, что это.
– Ага… А у вас все книги сохранились, что были до этого вашего счастливого освобождения?
– Многие сожгли: те, которые представляли опасность для нашего общества и несли вред.
– Ясно. Ну так запомни: там, за холмом, есть много радиостанций, они передают на большие расстояния очень много разных голосов: музыку, новости. А у людей есть приёмники, такие вот небольшие приборы, как у вашего Совета. И эти приёмники ловят эти радиоволны и преобразуют их в слышимый нам сигнал. Понимаешь?
Франт испуганно отпрянул.
– Ты на что это намекаешь?
– Я не намекаю, я тебе говорю как есть: ваш Совет ходит на холм, потому что только там можно поймать радиоволны, которые не могут пересечь возвышенности. Там, на холме, я заметил мачту – это наверняка старая антенна, и при её помощи сигнал транслировался на эту долину. А раз нет электричества, значит, оборудование там не может работать, поэтому тут радио не послушаешь.
– И в чем же ты видишь обман? – сощурился Бегемотик.
– А я не говорю об обмане, я говорю тебе об истинном положении вещей. Нет тут ничего сакрального, понимаешь? Я не знаю точно и потому не буду тебе говорить, что они не ловят сигналы от какого-то конкретного человека, который именно им адресует послания. Может быть, и так, конечно. Но, тем не менее, они просто ловят там радиоволны и потом эти сообщения доносят до населения. Вот вся их великая деятельность.
Реакция франта оказалась неожиданной: он рассмеялся звонко и искренне.
– Ну и что? Какая разница, как они слышат этот голос и почему именно на холме? Да, для нас важен этот холм, потому что он – символ нового устройства нашего государства. Потому что он отделяет нас от чуждого нам мира. Потому что на нём к нашему Совету обращается Великий голос. Вот и всё. Кого волнует, каким прибором они пользуются? О нём вообще никто и не знает, это я тебе рассказал, потому что я тоже избранный и отец мне показывал его в здании Совета. А так-то… Да, у нас есть Великий устный закон. Ха-ха. Никто тут не знает почти, но существует два устных закона: тот, что для всех, и тот, что используется старейшинами и передаётся в этом кругу от отца к сыну. На то он и устный закон. Великий голос? Да, он управляет нашей страной. Вернее, отдаёт указания. Но вопрос ведь в том, как их трактовать! Вот старейшины, в том числе мой отец, этим занимаются. Они очень в этом преуспели.
– То есть не особо-то и важно, что этот голос вам говорит?
– В общем, да. Ведь Голос только отдаёт распоряжения, и не было ещё ни разу, чтобы он проверил их выполнение. Какое ему дело до нашей дыры? То есть он нам доверяет! А какие возможности даёт такое безграничное доверие?
– Ну, наверное, приятно, когда тебе доверяют, это даёт свободу, возможность сделать всё хорошо…
– Эх ты, чудак. Ты бы погиб здесь. Доверие даёт возможность сделать так, как тебе выгодно.
– То есть обмануть?
– Честно говоря, мы не используем слово «обман», есть слово «выгода». Если кто-то такой беспечный, что полностью тебе доверяет – значит, он даёт тебе право сделать так, как тебе нужно. Это такой негласный договор. Так что мы Великий голос не обманываем. Он к нам благоволит, позволяя трактовать себя.
– А ты не так прост, каким мне показался…
– Ещё бы. Мне предназначено стать одним из руководителей этого государства. А ты кто у себя там, за холмом?
Мужчина замялся.
– Да, в общем, никто.
Бегемотик понимающе и сочувственно покачал головой.
– И при других условиях я бы с тобой и вовсе не разговаривал. Но мне надо развиваться, учиться ещё, поэтому ты мне интересен. А многие к вам настроены весьма враждебно. От вас одни проблемы в перспективе. Вы узнаёте здесь то, чего нельзя знать никому там, за холмом. Но здесь, вероятно, вы могли бы пригодиться. Есть мнение с вашей помощью разбавить немного нашу кровь, избранных. В большой тайне, потому что мы все чистой крови. А это значит, что вы будете вечными пленниками. И это ещё хороший для вас вариант, между прочим.
Мужчина нервно сглотнул, почему-то об этом он не задумывался ранее. А теперь, когда Бегемотик сбросил маску дружелюбного ботаника, ему стала открываться вся безысходная «прелесть» положения его и его семьи.
– Так что имей в виду, – продолжил франт, – в моём лице ты нашёл здесь свою удачу. Далеко не все так благожелательны к тебе, как я. Так что мой тебе совет: будь осторожен в выражениях, а лучше вообще помалкивай, а то что ты ни скажешь, так выходит какая-то крамола. Сейчас мы пойдём на семейный ужин, ты удостоен очень большой чести – на ужине будет мой отец. Помни, что во многом твоя судьба и судьба твоей семьи – в его руках. Я тебя умоляю, не сглупи. Забудь то, о чём мы говорили с тобой, забудь про эти твои догадки, радио-шмадио! – в этот момент мужчина явственно ощутил, как от Бегемотика пахнуло шаурмой, а во рту его заблистали золотые зубы, точно как у восточного продавца в киоске возле дома. – Держи язык за зубами, если ты хочешь эти твои зубы и язык сохранить. Ты даже не представляешь, какие жестокие у нас бывают наказания за святотатство!
– Святотатство?
– А как ты хотел? Я же тебе сказал: холм, Великий голос – это сакральное. И Совет в чём-то тоже сакрален, потому что он причастен к этим великим тайнам. А всё, что за холмом – это запретная зона. Там ничего как бы нет, хотя, конечно, мы все понимаем, что там что-то есть. Но это не обсуждается, потому что оттуда только зло. Поэтому ничего особенно не рассказывай и тем более не вздумай хвалиться, что якобы у вас там что-то лучше, чем у нас. Иначе ты вызовешь ярость отца и потом всего Совета. Ты понял меня? – Бегемотик мгновенно превратился из глупого ученика в сурового наставника, путешественник смиренно молчал.
– Может, мне и вовсе не ходить на ужин?
– Нет, так нельзя. Уже сказано, что ты будешь, отец согласился. Да и все хотят на тебя посмотреть. Сейчас уже вся страна о вас только и говорит! Хотели в тайне сохранить, да разве с этими болтливыми слугами получится? Теперь, пожалуй, придётся о вас сообщить в газете…
– В газете? У вас есть газета? – удивлению мужчины не было предела, будто ему рассказали про летающую тарелку, спрятанную в сарае.
– Ну конечно. Я же сказал тебе, у нас полноценное суверенное государство. Конечно, есть газета. Раньше было две, по количеству наших политических партий, но поскольку они всё равно писали одно и то же, их решили слить.
– Политических партий? У вас есть политика?
– Слушай, хватит тебе так удивляться, будто ты попал в какое-то дикое племя. Всё у нас есть.
– И чем же занимаются эти ваши политические партии, если всем руководит Совет старейшин, в котором, как я понимаю, места наследуются?
– В партии входят те, кто не вошёл в Совет старейшин, но принадлежит к людям чистой крови.
– И за что же они соревнуются? Ведь политика – это соревнование!
– Они соревнуются в проявлении любви к Совету старейшин. Между ними идёт поистине бескомпромиссная борьба. Низкопоклонники – это самая старая партия – считают, что членам Совета надо кланяться в ноги, а целовальники отстаивают право граждан на целование им рук.
– Хм… И это всё?
– Нет, почему всё. От целовальников хотела отделиться радикальная фракция, которая требует права целовать членам Совета ноги. Но её пока запретили.
– Почему?
– Народу нужна интрига, перспектива дальнейшей политической борьбы.
Путешественник понимающе поцокал языком и, наконец, встал с кровати. Пригладил руками пиратский камзол, проявляя одновременно решимость и покорность, то есть решимость действовать согласно поручениям. Именно это, как он понял, было главной доблестью в этой стране.
– Ну что, пойдём на ужин?
– Да, уже все должны были собраться. Помни: много не болтай, отвечай только на поставленные вопросы и сам от себя ничего не додумывай и не прибавляй.
Они спустились на первый этаж, где в огромной столовой, из-за изобилия свечей напоминавшей церковь, собралась семья члена Совета. Семья была большая. В свете свечей играли яркими бликами драгоценности женщин. Их было так много – и женщин, и драгоценностей, что у путешественника зарябило в глазах. Он застыл на пару секунд, привыкая к освещению, затем огляделся.
Во главе длинного стола стоял самый настоящий резной трон из чёрного дерева, слева от него разместились десять женщин, справа сидели два мальчика-подростка с такими же причёсками, как и у Бегемотика – видимо, эти уши были их наследственным уродством. Трон пустовал.
Франт жестом пригласил гостя-пленника присесть. Путешественник двинулся медленно, стараясь по пути разглядеть всех членов семьи. Матрона в бордовом бархате и мехах сидела первой слева от трона, наверное, это была супруга члена Совета и, соответственно, мать Бегемотика и двух парней, глазевших на гостя. Затем сидели ещё две какие-то тётки в мехах – наверное, сёстры хозяйки. Потом шли в ряд по старшинству дочери и, видимо, племянницы, разодетые в разноцветные тряпки. Одна была страшнее другой: носатые, ушастые, рябые, с бородавками на лице, с отвислыми подбородками, две косые, а одна и вовсе одноглазая.
«О боже! – вдруг мелькнула у путешественника мысль, – а ведь он говорил что-то о разбавлении их избранной крови! Это они меня спаривать собрались? С этими?!» Дрожащей рукой путешественник отодвинул тяжеленный стул и тут же на него упал, поскольку ноги отказались его держать. Женщины пожирали его глазами, а одноглазая облизнулась. Мужчине становилось хуже с каждой секундой.
Спасли его звуки шагов и тяжёлого дыхания, раздавшиеся из-за плюшевых портьер за троном. Домочадцы вскочили, ему тоже пришлось встать, правда, не без труда. Дыхание перешло в кашель и харканье тяжело больного человека, из-за портьеры показалась толстая рука в пурпурном шёлковом рукаве и, блистая огромным жёлтым бриллиантом в перстне, сдвинула ткань в сторону. Ещё через полминуты глава семейства показался весь.
Он был тучен, заметно горбился, голова его была седа, а вот лохматая неопрятная борода, наоборот, черна, как смоль. Лицо было изрыто одновременно огромными оспинами и глубокими, словно вырезанными резаком морщинами, отчего терялись какие-либо его черты. Только большой, в рытвинах, нос выделялся. Губы его были бледны настолько, что светились в полумраке ярким пятном. Одет глава был на удивление довольно прилично по сравнению с остальными членами семьи: на нём был лишь пурпурный балахон, напоминавший не то мантию, не то рясу, чёрный шёлковый шнурок на поясе и чёрные мягкие сапоги на ногах – почти такие же, в какие обули и путешественника. Сходство со священником придавала массивная длинная золотая цепь на шее, свисавшая до самого пояса, на ней болтался круглый золотой медальон с отчеканенным на нём неумелым мастером изображением холма с антенной.
Хозяин дома с интересом оглядел гостя с ног до головы и протянул ему руку ладонью вниз. Путешественник засуетился, схватился за пальцы, чуть согнулся в полупоклоне и мелко потряс сановную кисть. Сзади раздался тихий стон Бегемотика. Мужчина обернулся на звук, в это время член Совета выдернул свою ладонь, недовольно что-то бормоча, и протянул её в сторону сына. Франт резво подскочил, чуть оттолкнув плечом путешественника, согнулся пополам и прильнул к руке губами. За ним выстроилась очередь, то же самое проделали сначала «битлы»-подростки, затем женщины в той очерёдности, как сидели. Бегемотик оттянул путешественника за подол в сторону и яростно зашептал ему в ухо:
– Почему ты не поцеловал ему руку? Мой отец покровительствует целовальникам, неужели так трудно догадаться?!
– Ну-у-у… – попытался оправдаться мужчина, но франт его и слушать не захотел.
– Тсс! Теперь тебе будет очень трудно добиться расположения отца. Ох, в какой же ты переплёт можешь попасть! И, может быть, так скоро, что я не успею тебя как следует расспросить! – в голосе Бегемотика чувствовались обида и подступавшие слёзы.
– Садитесь, приступим! – неожиданно сильным басом объявил член Совета, но, присев, опять захрипел и отхаркнул в некогда белую, но теперь застиранную до желтизны кружевную салфетку.
Слуги, до того прятавшиеся в темноте у стен столовой, бросились к столу подавать первое.
– Пожалуй, с нашим…эээ… нежданным визитёром мы побеседуем позже, – пробасил глава семейства, откинувшись на спинку деревянного трона, – что-то у меня нет сейчас настроя.
Бегемотик больно пнул под столом ногу путешественника.
– Пожалуй, мы свидимся теперь с ним только в здании Совета, на допросе, как положено, – продолжил хозяин и повернул голову к нашему мокрому и полумёртвому от страха зайцу, мстительно сверкнув из глаз отражением свечей. – И что-то мне подсказывает, что допросы могут не затянуться надолго, а Великий голос может приказать сжечь его на центральной площади.
Носатый горбач скривился в улыбке, будто произнесённые слова доставили ему массу удовольствия. Путешественник вдруг расхотел есть.
– Понимаешь, – обратился непосредственно к нему член Совета, – в нашем мире очень легко допустить ошибку, но практически невозможно её исправить. Наш мир суров, но справедлив, выживают лишь самые благодетельные и умные.
Семейство одобрительно загудело, ожидая конца выступления и разрешения приступить к поеданию дымящегося в тарелках супа. Носатый ещё раз ухмыльнулся, одобрительно всем кивнул, взял тарелку за края и, без использования ложки, за раз, всё содержимое в себя влил. Тот же фокус повторил за отцом и его наследник, правда, с меньшим успехом – облил свой бархатный жилет. Остальные ели как обычно – ложками, но в большой спешке, стесняясь того, что заставляют главу семейства ждать.
Мужчина сидел, в сомнении зависнув над тарелкой: «Съесть, как член Совета и его сын-преемник? Но вдруг это не смягчит их сердца, а, наоборот, разозлит: мол, я пытаюсь продемонстрировать, что ничем им не уступаю? Или есть как женщины и подростки? Вдруг это здесь позорно, и я окончательно упаду в их глазах и не буду заслуживать ни симпатии, ни снисхождения? Вообще не есть? Сочтут за оскорбление, наверняка! Эх, была не была, что мне терять? Выпью суп, как они». Взял и выпил так же виртуозно, как и носатый, хотя никаких тренировок не имел. Оглянулся по сторонам, ожидая реакции. Но им, как оказалось, вообще никто не интересовался. Женщины отчаянно стучали ложками, подростки уже их облизывали, наследник чистил салфеткой драгоценный жилет, а главный ковырялся в носу.
– Кхм, – кашлянул член Совета, и вмиг установилась тишина, – пора приступить ко второму! – и что-то гаркнул на своём языке.
Слуги бросились убирать посуду и расставлять горячее, а старейшина встал с трона, зашёл за спинку и облокотился о неё для пущего удобства.
– У меня для вас важное сообщение. Как всегда, вы узнаете его одними из первых в нашей стране! – пророкотал он. – Как вы заметили, меня не было в городе с самого утра – мы с другими членами Совета ходили на холм.