Женщины подобострастно ахнули, будто им только что предъявили свидетельства какого-то чуда.
– Великий голос вновь снизошёл к нам и был в этот раз сопровождаем крайне приятной музыкой, а также очень понятен и чист. Нам, как видите, даже не пришлось всю ночь сидеть в здании Совета, расшифровывать и толковать послание. В блокнотах каждого из нас оказались записаны одни и те же слова.
По столовой вновь пронёсся восторженный шум, одноглазая захлопала в ладоши.
– И вот, моя дорогая семья, рад вам объявить, что на завтра Великим голосом, что засвидетельствовано и подтверждено единогласным решением Совета, назначен праздник!
Все вскочили и начали яростно аплодировать и восхвалять в самых изысканных выражениях мудрость и всеблагость Великого голоса. Внезапно одна из служанок уронила со страшным грохотом серебряный поднос. Член Совета не вздрогнул, только повёл глазом на провинившуюся, и её тотчас увели два довольно крупных прислужника.
Остальная часть ужина прошла в полной тишине, лишь откуда-то из-под пола периодически доносились отчаянные вопли служанки, в эти моменты старейшина морщился и жестами просил прислугу в комнате чаще ходить вокруг стола с подносами в руках, что, надо признать, действительно скрадывало эти жуткие крики.
Глава VIII. День третий. Овца-убийца
После вечернего похода за овцами на самый край здешнего света у мальчика отваливались ноги, а голова сама собою падала на грудь – он никогда так не уставал ни дома, ни в поездках. Так что спалось сладко. Тем более что пастух сделал ему очень мягкую и удобную постель из невесть откуда взявшегося у него тюка с чистейшим хлопком. Вообще, дома у него было много дивных вещиц, целый склад. Мальчику были любопытны все эти тюки, свёртки и сломанные, будто сброшенные с высоты деревянные ящики, но толком разглядеть их не было сил.
Утром пастух его насилу растолкал. На столе стоял необычный для этого дома завтрак: на яркой парадной посуде – сладкие булочки, творог, посыпанный сахаром, и ягоды.
– Ого! – мальчик, забыв про умывание, бросился к столу, но увидел укоризненный взгляд деда и, понурившись, пошёл к умывальнику на улице.
– Сколько сладостей! – вернувшись, он начал с ягод и запихал их себе в рот так много, что трудно было не то что говорить, но и жевать.
– У нас сегодня праздник, с утра глашатаи обходили город – на центральной площади члены Совета сделали об этом сообщение, – пастух любовался аппетитно завтракающим мальчиком, сам к еде не прикасаясь.
– Круто, – сквозь набитый рот промычал мальчик, – а что за праздник, в честь чего?
– У нас все праздники в честь Великого голоса, который их и дарует нашей стране.
– Как это? То есть у вас нет каких-то определённых праздников? – мальчик уминал творог, заедая его булочками. – Постоянных?
– Нет. У нас вообще нет ни времени, ни дат. Здесь время остановилось очень давно.
Мальчик перестал есть.
– Поэтому и праздников нет постоянных, только тогда, когда Совету старейшин о них объявит Великий голос.
– Вот это да! Как это – «остановилось время»?
– Ну вот так. Часы у нас отменили, тем более что всё равно все старые часы давно сломались, а ремонтировать их некому. Примерное время и так видно по солнцу. А выяснять точное время по солнечным часам никто из Совета не умеет, а другим они не доверяют, боятся, что народ начнёт их обманывать, чтобы меньше работать. Даты нам тоже ни к чему – есть времена года.
– А как же вы определяете, когда надо идти на работу, в школу?
– Очень просто: работают все от рассвета до заката. А люди чистой крови – пока не устанут.
– А почему о праздниках нельзя заранее предупредить? Люди могли бы выспаться и не вставать с рассветом!
– Потому что члены Совета ходят слушать Великий голос на холм, а это путь неблизкий, хотя и кажется, что холм рядом и не так уж велик. На дорогу туда-обратно у них уходит целый день, а после заката они занимаются толкованием того, что услышали. Ночью же у нас очень темно, ты видишь, что у нас нет электричества, а жечь костры для того, чтобы провести собрание, слишком расточительно. Поэтому собрание Совет проводит рано утром на площади, где и объявляет о том, что приказал Великий голос. Он говорит всегда разное и неожиданное. Может повелеть наказать кого-то из горожан и разделить его имущество между членами Совета, а может сказать, чтобы все жители страны танцевали до заката, до полного изнеможения… После этого глашатаи разносят новость по городу.
Мальчик продолжил трапезу.
– А зачем глашатаи ходят по городу? Я видел у вас на столбах громкоговорители! – интерес пересиливал в нём голод, даже несмотря на то, что он сильно соскучился по сладкому.
– Я же тебе говорил, у нас нет электричества. А громкоговорители без него не работают. Они использовались последний раз во время Большой войны. Тогда ещё электричество было. Сначала мы получали его в достаточном количестве с электростанции, что находится на самом краю долины, где раньше пришельцы добывали нефть, на Крайнем Западе, – и он махнул рукой в противоположном холму направлении.
Мальчик чуть не поперхнулся.
– Но, дядя, ты же учитель! Запад – за холмом, именно там закат. А там, куда ты показал, наоборот, восток!
Пастух засмеялся.
– Я тебе расскажу, только ты не говори своим родителям, когда их увидишь, а то они сойдут с ума. Мы-то все уже привыкли, и по-другому говорить – значит нарушать Великий устный закон. В общем, так: ещё когда только начиналась Большая война, Великий вождь сказал, что все проблемы и беды – с Запада. И мы победили всех на западе, кроме того городка, развалины которого ты видел – он был нашим союзником. Но война не заканчивалась. Мы начинали воевать с соседями и с востока, и с юга, и с севера. Победив одних, мы тут же затевали войну с другими. Люди недоумевали, ведь им твердили, что именно Запад – безусловное зло. И тогда Великий вождь разъяснил, что Запад – понятие абсолютное, он окружил нас, стремясь подчинить и уничтожить. Там, – он вновь махнул рукой на восток, – Крайний Запад, потому что земля круглая, и если ты отправишься в путешествие вокруг планеты, следуя на запад, ты придёшь сюда с этой стороны.
– Ну ладно, – мальчик принял важный вид, – допустим. А как же север и юг?
– Да запросто, – вновь рассмеялся старик, – поскольку они целиком подчинены Западу, это Северный Запад и Южный Запад. Понятно?
Ребёнок набычился. Старик хохотал, потом резко посерьёзнел.
– Пока ты здесь, постарайся это запомнить, потому что иначе говорить опасно. А потом сразу забудь.
– Забудешь такое, как же, – мальчик засунул остатки булочки себе в рот и запил овечьим молоком прямо из кувшина. – Ты правильно сказал, что не надо маме и папе рассказывать. Они бы не сошли с ума, они бы посчитали вас всех сумасшедшими!
– И в этом была бы большая доля правды! – старик ему подмигнул. – Но не вздумай говорить об этом здесь с кем-нибудь, кроме меня!
– Да я всё понимаю, я же не маленький! – поважничав немного, он тронул пастуха, убиравшего со стола, за рукав. – А ты не договорил про электричество…
– Точно. Ты очень благодарный слушатель. Так вот, там пришельцы добывали нефть. Основную её часть они гнали по трубе за холмы на продажу. А часть перерабатывали и сжигали на электростанции, и вырабатываемого ею электричества было так много, что хватало всем и на всё. У нас даже ночью в любой деревне было светло, кругом стояли фонари… – дед собрал со стола всю утварь. – Пойдём посуду мыть.
Они вышли на улицу, где пастух принялся мыть посуду чёрным зольным раствором, а мальчик – ополаскивать чистой водой.
– Но вот война добралась до тех мест, – продолжил пастух, глухо позвякивая керамикой, – трубу-то уже давно к тому времени взорвали, а нефтеперерабатывающий завод и электростанция ещё работали.
– Зачем взорвали трубу?
– Воевали, вот и взорвали. Всё взрывали, что принадлежало пришельцам и что нельзя было унести с собой. К тому же при помощи этой трубы, как говорил Великий вождь, нас обкрадывали.
– А обкрадывали?
– Я не знаю, я тогда был слишком мал. Может, и обкрадывали, но свет в домах и на улицах был.
– Ясненько, что дело тёмненько, – впервые пошутил мальчик и сам же заливисто рассмеялся. – Так моя бабушка постоянно говорит.
– Это точно. В общем, в итоге бои дошли до тех мест на Крайнем Западе, и электростанцию, и завод, и всё оборудование на нефтяном месторождении взорвали тоже, но уже сами оборонявшиеся, когда поняли, что проигрывают.
– И тогда пропало навсегда у вас электричество, не смогли починить?
– Да, тогда уже не было у нас таких специалистов, повыгоняли да поубивали. Но свет, тем не менее, ещё какое-то время был. Правда, уже мало было электричества, хватало только на жизненно важные объекты. У подножия холма (это была территория того самого союзного городка, который отсюда видно) стояла резервная дизельная мини-электростанция размером с большой сундук. В домах и на улицах свет пропал. Но эти громкоговорители работали. Они нужны были для предупреждения жителей об атаках врагов.
– И? И что потом?
– Ну ты же сам видишь, – пастух махнул рукой в направлении обугленных развалин.
– Почему вы начали войну? – мальчик насупился, словно обвиняя этого конкретного старика, а в голосе послышались прокурорские нотки.
– Овца всему виной.
– Овца-а-а? – протянул он и сморщил лицо.
– Пойдём-ка в дом, я дам тебе нарядную одежду, праздник же. Потом погуляем по городу. В центр ходить не будем, там тебе проходу не дадут, да и меня отругают, что тебя на общее обозрение вывел. У нас тут, на окраине, площадь есть. Ну как площадь – пустырь. Там раньше были дома врагов народа, их снесли и землю посыпали солью, чтобы ничего не росло. Там у нас, жителей хибар, свои праздники.
– Нет, расскажи сначала про овцу! – заупрямился малец.
– Хорошо, я расскажу. Ты будешь одеваться, а я буду рассказывать.
Мальчику достались красные шаровары и ярко-синяя футболка. Она выглядела вполне современно, была новая и сшита аккуратно, как на фабрике. Он натянул праздничную одежду на себя в считаные мгновения, сел напротив старика, который, похоже, и не собирался менять свою, похожую на пижаму, домотканую одежду, и требовательно на него уставился.
– Давным-давно у нас в городке пропала овца… – дед задумался, потом замотал головой из стороны в сторону, – нет, я не так начинаю. Придётся всё же рассказать тебе с самого начала, как я пытался вчера.
Мальчик согласно кивнул. Пастух поднялся, взял его за руку, и они вышли на улицу.
– Пойдём гулять, по пути расскажу. Иди рядом со мной, ни к кому особого внимания не проявляй – люди у нас диковатые, откровенно говоря. Они будут все на тебя глазеть. А общаться с ними тебе нежелательно, у всех на виду, по крайней мере. Хотя ты и так не сможешь – вы же друг друга не поймёте.
Мальчик опять кивнул, а пастух хлопнул себя ладонью по лбу.
– Ох же я старый идиот! Совсем забыл! – и скрылся в доме.
Через пару минут он появился с двумя голубыми флажками в руках, один протянул гостю. Мальчик сделал шаг назад и спрятал руки за спину.
– Я же тебе сказал, я не маленький! – он критически окинул старика с ног до головы, задержал взгляд на этих флажках в его руке. – Да и ты. Особенно ты по-дурацки смотришься.
Старик широко улыбнулся. Давно он так не улыбался, мальчик добавил радости в его жизнь.
– Глядя на тебя, я вспоминаю своё детство, спасибо тебе! Мне так же тяжело было принимать местные порядки, особенно учитывая, что родители мои были весьма образованны и помнили ещё прежнюю жизнь… – на глаза старика навернулись слёзы, но он продолжал улыбаться. – Но взять флажок тебе придётся. В праздник у нас все должны ходить с флажками по улицам и даже дома, когда руки не заняты чем-то другим.
– Но почему? – упорствовал маленький диссидент.
– Потому что если человек без флажка, значит, он не разделяет общее счастье и достоин наказания. Что за наказание, никто не знает, но тех, кто выходил на улицу без флажка, больше не видели… Также не приветствуется нетрадиционный цвет флажков, мужчинам следует ходить с голубыми, а женщинам – с розовыми. С белыми флажками – символами чистоты – могут ходить только люди чистой крови, да и то не все, а те, кто состоит на государственной службе. Был у нас случай: один чудак вышел на улицу с чёрным флажком – его отправили лечиться в психиатрическую клинику, поскольку только умалишённый мог выйти с чёрным флажком, это ведь так глупо, когда все ходят с голубыми, розовыми и белыми.
– У вас есть психушка?
– В каждом уважающем себя государстве должна быть психлечебница. Иначе люди, которые думают не так, как все, перестанут уважать это государство, и, значит, оно уже перестанет быть уважаемым. И это инакомыслие может быть заразным. Тут, видишь ли, в чём дело: нормальность – это состояние большинства. То есть если ты в чём-то от большинства отличаешься, то ты уже ненормальный.
– Но вот ты, например, очень тут от большинства отличаешься…
– А меня и пытались пару раз в психлечебницу упечь.
– Ого! И как же тебе удалось оттуда выбраться?
– Люди заступались каждый раз. Многие ещё меня уважают, а кто-то и боится.
– Боятся? Тебя? – мальчик был шокирован.
– Да, так тоже бывает. Если человек непонятен, это вызывает опасения. Но грань между тем, чтобы от тебя захотели раз и навсегда избавиться, и тем, чтобы тебя решили от греха подальше вообще не трогать, очень тонкая. Здесь должна быть ещё некоторая неразрешимая загадка.
– Тайна?
– Да, тайна, легенда, которая бы пугала.
– Расскажи мне!
– Перестань меня путать! – рассмеялся пастух, вручая мальчику злосчастный флажок. – Мне уже много лет, и я не могу так хорошо помнить нить разговора, как ты. Об этом я расскажу тебе позже, а пока давай остановимся на нашей истории.
– Давай! – радостно согласился мальчик, успев выторговать себе ещё и новый рассказ на будущее. Помахивая флажком, он шагнул навстречу празднику вслед за стариком. – Ты остановился на овце.
– Да… овца… – дед мгновенно почернел лицом. – Овца была потом. А сначала здесь был почти рай. У нас жило много разных племён, это была густонаселённая и процветающая долина. Тут очень хороший климат: холмы защищают от всех ветров и воды достаточно, потому что мы в низине. Кроме того, в районе холмов много полезных ископаемых. Они и заинтересовали пришельцев, так мы называем таких, как ты, людей из далёких стран. Пришельцы принесли много нового, и всё это новое было на непонятном нам языке, мы его выучили и стали в целом ничем пришельцам не уступать. Вообще, сейчас о них мало уже кто помнит. Да и память так устроена, что объективной картины не даёт: кто-то запомнил в основном только хорошее, как мои родители, например. Они хотели видеть лучшее и передали эти воспоминания мне. А вот большинство людей запомнили о пришельцах только плохое: несправедливость, обиды, неравенство…
– Почему запомнили плохое?
– Это поощряется. Новым властям выгодно, чтобы в бедах винили кого-то из прошлого и кого-то издалека – тех, кто не сможет ответить на обвинения. Пришельцев нет много десятилетий, но до сих пор можно свалить все беды на них. Мы могли воспитать несколько поколений учителей, врачей, инженеров. Мы могли построить новую справедливую и живущую в достатке страну. Но у нас рушится всё с каждым днём сильнее. Это рождает в людях уныние и злость. И надо эти негативные чувства на кого-то перенаправить. В бедных районах нет ни водопровода, ни канализации, ни нормальных дорог, я уже молчу про электричество, которого нет повсеместно. Кто виноват? Пришельцы! Это они так задумали много-много лет назад, и никому не под силу это изменить…
Мальчик понимающе улыбнулся.
– Ну и потому, – продолжил старик, – что плохое лучше помнится. У нас в стране есть художник, который пишет историю кровью – в буквальном смысле. Он так и говорит: «История пишется только кровью». И, в общем, он прав.
– И при чём тут овца?
– У кого-то из наших украли овцу. На краю этого города. А рядом было поселение пришельцев. Они любили селиться рядом и дома строили так, как на их родине: я думаю, им было жутко печально, что они живут так далеко от родины. Вот они и пытались сделать такую маленькую свою родину на нашей земле. Но никто в обиде не был, они очень много для нас сделали: у нас появились школы, электричество, машины, медицинские клиники, красивая одежда, университет… – пастух вдруг улыбнулся воспоминаниям, причём не своим собственным, а переданным ему родителями. – И вот в том районе пропала овца.