— Ну давай, Спартак, нажми, вы что там у себя в светлом будущем — бегать не умеете?! — взмолился Дин.
Они заскочили в какой-то подъезд, пересекли двор и вынырнули на другой улице, на время оторвавшись от полицейских. Но машина скоро появилась из бокового переулка, завывая сиреной и шаря прожекторами по стенам домов, хотя было далеко не темно.
Интерполовцы снова начали стрелять. В большинстве случаев они мазали, и все-таки пару раз Дина задели.
— Спартак, вон туда!
Они рванули напрямик через развалины стадиона, а машине пришлось объезжать.
— Все, почти на месте, — выдохнул Дин.
Они остановились у старого бетонного забора с колючей проволокой поверху. Дин раскидал маскировочный завал из битых кирпичей и нескольких листов ржавого металла. В стене обнаружился лаз.
— Ныряй, быстро, — приказал Дин.
Спартак послушно полез в дыру. Дин шмыгнул следом и придвинул металлические листы на место. Полицейская машина, завывая, прошла где-то рядом, но, видимо, не обнаружила ничего подозрительного.
— Ушли? — спросил Спартак. Он все еще не мог отдышаться.
— Ага, — сказал Дин. — Вот что значит «знай и люби свой город».
— Тебя ранили? — Спартак увидел запачканный кровью рукав Дина.
— Слегка задели… Ерунда, на мне заживает как на собаке. Да, кстати, познакомься — это Центр.
Дина так и подмывало сказать что-нибудь вроде «Ну вот мы и дома».
— Здесь был центр города? — уточнил Спартак. — Это последствия ядерного взрыва?
— Ну да, — подтвердил Дин. — Красота-то какая, как говорил Гагарин. Тебе нравится?
Спартак сделал несколько шагов в сторону — туда, где из тумана поднимались призрачные башни небоскребов.
— Стой! — заорал Дин.
Спартак мгновенно остановился.
— Самоубийца! — Дин подскочил к нему и оттащил обратно к стене. — Сядь и любуйся Центром издали. Здесь нельзя просто так разгуливать. Тут еще сохранились кое-какие остатки «необъяснимого бешенства законов природы». Если тебе интересно, ты чуть не вляпался в «салют».
— Во что?
Дин вместо ответа поднял с земли ржавую консервную банку и кинул туда, где только что стоял Спартак. В месте, куда упала банка, тут же вспыхнул белый бесшумный взрыв, и в воздух поднялся раскаленный шар около метра в диаметре, завис сантиметрах в семидесяти над землей. Из белого он постепенно становился ярко-синим. Потом рядом вспыхнул еще один взрыв и превратился в желтый шар поменьше. Потом еще и еще, и около десятка ярких соцветий, покачиваясь, повисли в воздухе.
Спартак смотрел на «салют» с тихой улыбкой, как будто в этом диком, чуждом и враждебном мире ему приснился сон о далекой родине.
— Эй, ты что? — встревожился Дин. Его пугали подобные блуждающие улыбочки, когда человек «в отключке», ни черта не соображает, и до него не достучаться.
— Красиво! — ответил Спартак.
— Да, — согласился Дин, — красиво. Когда они вхолостую работают. Десятки человек тут погибло, пока мы научились отличать «салют» от обычных камней.
Шары всё взлетали. Несколько самых первых рассыпалось цветными брызгами, им на смену поднялись новые.
— Будут теперь минут десять полыхать, — сказал Дин, — пока не успокоятся. Зря я это сделал — интерполу сигналим, они могут и вертолет выслать.
— А ты знаешь, что это на самом деле? — спросил Спартак.
— «На самом деле»? У нас нет такого понятия. Точнее, есть, но оно не несет никакого смысла. Мы можем только догадываться, что это такое. Мистер Лексингтон, директор нашего информатория, например, думает, что это просто минералы, детонирующие от малейшего механического воздействия. А я считаю салютины живыми инопланетными существами. Мы всегда из-за этого спорим. Глупо, конечно, все равно что обсуждать — есть бог или нет, конечен мир или бесконечен, ну и так далее, в соответствии с другими антиномиями Канта… Или с теоремой Гёделя. Скорее, с теоремой Гёделя: в любой формальной системе найдутся высказывания, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть.
— А с чего ты решил, что они живые?
— Салютины реагируют, когда с ними разговариваешь. Может быть, они даже разумные. Смотри. Эй, шарики! Слабо вам взять интеграл второго типа по трехмерной кривой?
Шары заволновались, посветлели.
— Шучу! — быстро сказал Дин. — Не обижайтесь! Если честно, вы мне очень нравитесь. Когда вы круглые, вы похожи на спокойные звезды, а когда рассыпаетесь искрами — на шаровые звездные скопления.
«Салютины» приобрели свой нормальный цвет, а потом почти все разом позеленели.
— Вы правда с другой планеты? — продолжал Дин. — Вы, наверное, разумные?
Спартак внимательно наблюдал за шарами. Они не отреагировали на вопрос.
— На компрометирующие вопросы они никогда не отвечают, — пояснил Дин. — Как настоящие космические разведчики.
Спартак помолчал и спросил:
— А что тут еще есть интересного?
— Много всего. Вот, например, — Дин сковырнул с бетонной стены несколько капелек, похожих на замерзшую росу, и протянул Спартаку.
— А они не…
— Нет-нет, не бойся, это самая безопасная штука в Центре. Может быть, поэтому они называются «заячьи слезки». Точнее, я их называю «слезы принца Руперта». Знаешь, что это такое?
— Знаю. Застывшее в форме капелек стекло. Очень устойчивое к ударам по всей поверхности, кроме самого кончика. Если надломить «хвостик» капли, то «слезинка» сейчас же рассыпается в пыль.
— Правильно, — сказал Дин. — А «заячьи слезки» — это всего лишь твердая вода. То есть, лед, но с необычной кристаллической решеткой, похожей на алмаз.
— Наверное, этот «ледок» не тает, — предположил Спартак.
— Не тает, — подтвердил Дин. — Я его нагревал до пятисот по Цельсию. Отсюда и аналогия со «слезами принца Руперта». А вот слабое место или какие-нибудь особые условия, при которых «заячьи слезки» уязвимы, мы пока не нашли.
Спартак повертел в пальцах капельки и сказал:
— Как же ты не догадался, Дин, это ведь обыкновенный аквалид.
— Что-что?
— А, Шефнера ты, я вижу, не читал…
— Не читал, — согласился Дин. — У нас из фантастики только более-менее полное собрание Стругацких, Брэдбери обрывками и две повести Азимова без начала и конца.
— Несчастные люди.
— Ну, если, по-твоему, счастье только в этом…
Шары всё взлетали и рассыпались.
— Эй, шарики, хотите, я научу вас брать тройные интегралы? — предложил Дин. — Это легко, у вас получится!
Салютины заиграли радугой.
Дин взглянул на Спартака — его лицо становилось все мрачнее.
— Спартак, ты что, слушаешь, какую чепуху я несу, и думаешь: «Вот придурок! А я его еще за своего принял! И зачем я с ним только связался!» Да? Но я правда верю, что они разумные. И вообще, в Центре есть что-то от мыслящего существа. То ли он реагирует на эмоции, то ли на настроение. Тут, например, нельзя бояться: если испугался, считай, ты уже труп. Может, именно поэтому он интеров ненавидит… — Ладно, Спартак, я понимаю, что тебе, нормальному человеку, тошно слушать мой бред. Извини, больше не буду.
— Подожди, Дин. Я нисколько не жалею, что тебя встретил. Наоборот, я никак не ожидал увидеть здесь своего современника. Я считал, что тут одни выродки, дегенераты и прочие средневековые варвары. А оказывается, мы ни черта не знаем о вашем мире, а вот ты прекрасно представляешь себе наш. Знаешь, Рыжик, раз уж ты абсолютно такой же человек, как и мы…
— Спартак, ты ошибаешься. Я абсолютно не такой человек, как вы. Я не могу быть таким, потому что наши цивилизации развивались под влиянием совершенно разных, а то и диаметрально противоположных условий, ты же сам понимаешь. И вообще, с чего ты это взял? Из-за того, что я умею брать тройные интегралы?
— Нет, Дин. Просто ты думаешь, как мы. У тебя те же ценностные ориентации.
— Ха-ха, не смеши.
— Короче, Рыжик. «Салютины», как ты их называешь, действительно живые. И даже разумные, ты правильно догадался. Они с планеты Этив из системы Эпсилон Змееносца. «Заячьи слезки» — обыкновенный аквалид, но природного происхождения. И все остальные ваши «остатки необъяснимого бешенства законов природы» — вовсе не чудеса. Просто они из других миров.
— Ну да, я в курсе, — сказал Дин. — Я читал «Пикник на обочине». Остановились на Земле эти, с Эпсилон Змееносца, насорили и полетели дальше. Все как в книжке, за исключением того, что нам на «хабар» чихать. Можно ему найти применение или нельзя, можно объяснить или нет — нас не интересует. Мы ленивы и нелюбопытны.
— Ничего ты, Рыжик, не понимаешь, — возразил Спартак. — Этивцы — крайне мирная и дружелюбная нация, но, к сожалению, слабо развитая. Им еще далеко до космических полетов. Так что «насорили» не они.
— Ну, не они, так другие — «красные кольца» или «солнечные зайчики», не принципиально.
— Нет, Дин. Мне очень неприятно тебе это говорить, но «насорили» у вас мы. Во всяком случае, мы больше всех в этом виноваты.
— Не понимаю.
— Ядерная война началась из-за нас. Мы тогда еще не знали, что не все параллельные миры совместимы… Ну, — как бы тебе это на пальцах объяснить — вроде пересадки тканей: инородная ткань отторгается. Наш институт забросил исследовательскую капсулу в антимир, но это был абсолютно чужеродный предмет, и в результате образовался пространственно-временной тоннель между тем антимиром и ближайшим миром, подобным нашему. А им оказался ваш. И сюда выбросило аппарат и вместе с ним немного вещества из антимира — буквально несколько граммов, но их оказалось достаточно для аннигиляционного взрыва колоссальной мощности. После этого в нашем мире прошло чуть больше одиннадцати лет, а у вас — около ста.
Дин слушал раскрыв рот.
— А мы-то гадали, откуда у тихоокеанцев такое ядерное оружие, — произнес он наконец. — Нам еще повезло, что сюда забросило совсем чуть-чуть антивещества. Да, кстати, всегда хотел узнать: масса в антимире все-таки положительная или отрицательная?
— Положительная, как и у нас, — ответил Спартак.
— Значит, ОТО верна и в общем случае, — сказал Дин. — Приятно. А что было дальше?
— А дальше маяк, установленный на капсуле, отказал из-за взрыва, и компьютер потерял координаты вашего мира.
— А разве они меняются?
— Я же говорил: миры постоянно движутся друг относительно друга, причем по какому-то периодическому закону, но период настолько велик, что нам пока не удалось обнаружить закономерности. И вот, одиннадцать лет назад мы потеряли ваш мир и ничего не могли сделать. У вас за это время прошло сто лет. А вчера мы его по чистой случайности нашли. Он перемещался с огромной скоростью и должен был вот-вот выйти из поля наблюдения. Для того чтобы зафиксировать координаты, нужно было установить маяк, но у нас не было ни роботов для выполнения такого задания, ни времени для подготовки. Оказалось, что самое простое — отправить к вам кого-то из сотрудников. Тогда мне дали маяк и забросили сюда. И еще я должен был прикрепить датчик к капсуле, чтобы ее тоже можно было вернуть в наш мир…
— Погоди, Спартак, — перебил его Дин. — Как выглядела ваша капсула? Она, случайно, не похожа на первый советский спутник?
— Все шары похожи. Наиболее удобная форма: максимальный объем при минимальной площади поверхности — я думаю, ты знаешь. В шар помещается больше всего приборов.
— Значит, датчик к спутнику ты уже присобачил… А я-то не мог понять, что это. Как же ты нашел капсулу? — Дин немного расстроился, что спутник оказался ненастоящим, но не подавал виду.
— Маяк у капсулы все-таки работает, — ответил Спартак. — Это и неудивительно: автоматика рассчитана на подобные ЧП. Только он израсходовал много энергии и подает сигналы лишь в пределах вашего мира. Он заряжается от солнечной энергии, но тут ведь не бывает солнца… Ой-ой! — Спартак дернулся.
— Что такое?
— Разряд тока — сигнал, что меня вернут через двадцать минут.
— Так быстро? А сколько ты пробыл у нас?
— Сутки. Считалось, что этого вполне достаточно, чтобы найти аппарат и оставить датчик и маяк. Но теперь уже ничего не успеть.
— Погоди, что не успеть? Ты ведь уже прицепил жучок к «спутнику».
— Да, но я не могу оставить тут маяк. Вернее, могу, но от этого не будет никакого толку: он пустой, запаса энергии нет.
— Как же так, тебе сунули первый попавшийся маяк и забросили сюда?!
— Нет. Просто чтобы попасть сюда, нужно было преодолеть остаточный потенциальный барьер — тоже результат взаимодействия с антимиром. Ну, ваш мир как бы отгорожен от других, пока положение в нем не нормализуется. Но это я уже потом понял, когда сигнал маяка ушел в подпространство, и я потерял связь с институтом. В любом другом мире, где есть солнце, это было бы не страшно, но здесь… В общем, боюсь, Рыжик, мы вас снова потеряли. На неопределенное время.
— Стой! Но ведь есть же еще датчик на спутнике!
— Это не совсем маяк. Он просто связывает капсулу и меня, мы одновременно вернемся в свой мир, вот и все… И сообщить в институт я не могу: энергии хватает на транспортировку буквально впритык, и та из НЗ.
— Неужели совсем никак не зарядить маяк? — усомнился Дин.
— Можно, но для его зарядки нужда колоссальная энергия — около гигаджоуля за время, не превышающее 17 минут. Примерно такая энергия поступает от солнца к поверхности Земли площадью в квадратный километр. Точнее, для нормальной работы маяку нужно намного больше энергии, но это — минимум, который позволил бы передать сигнал в наш мир. Один бит.
— Как же тогда выглядит маяк, если у него такая огромная площадь поверхности?
— Да вот он, — Спартак вынул из кармана металлический цилиндрик: дециметр в длину, два сантиметра в диаметре. — Вот здесь, — он указал на один из торцов цилиндрика, — должна загореться зеленая лампочка, когда маяк зарядится.
Дин обалдело уставился на цилиндрик.
— На умклайдет похож, — сообщил он.
— На что?
— На волшебную палочку.
— Не понял…
— Погоди, Спартак, ты объясни, откуда такая огромная площадь.
— Вот ведь зануда попался! Какая тебе разница?.. Ну, создает он вокруг себя электромагнитное поле, улавливающее солнечное излучение и частицы с приличной энергией. Может, еще объяснить, как именно?
— Не надо, не успеешь. И что получается — на всей планете не хватает энергии, чтобы зарядить эту штучку?
— Ну почему не хватает? Мощность вашей АЭС, например, — 10 мегаватт. Достаточно было бы всего 100 секунд, чтобы зарядить маяк.
— Та-ак… Значит, ты и есть «группа вооруженных бандитов, под покровом ночи захватившая АЭС»? Это я газету цитирую.
— Вероятно. Я разобрался в вашей примитивной технике и замкнул на маяк два реактора. Еще три не функционируют.
— А чего ты хотел, два — и так много. От города-то дай бог четверть осталась… Ну-ну, эмбриомеханик разобрался в верблюжьей упряжи — а потом что?
— Это какой-то фразеологизм?
— Неважно. Что дальше?
— Через полминуты компьютер понял, в чем дело, и еще через двадцать секунд сбежался весь персонал станции. Эх, не догадался я в самом начале обезвредить этот противный комп…
— А как же тебе удалось сбежать?
— Чисто случайно. Повезло.
— Ага ясно. Тебя сочли крайне опасным террористом, пытавшимся взорвать АЭС, и выслали за тобой спецназовцев.
Спартак грустно кивнул.
— И что теперь с тобой сделают в твоем светлом будущем? Сразу расстреляют или отведут за бруствер?
— Ничего не сделают — раз я не выполнил задания, значит, оно практически невыполнимо. Кто же мог знать, что тут… м-м… все зашло так далеко. Видимо, вам придется выбираться из этого положения своими силами.
— Не придется. Лет через сто-двести выбираться будет некому.
— Извини, Дин. Я честно сделал все, что мог.
— Нечего извиняться, все правильно. Это вроде экзамена на разумность, я уже думал на эту тему. Выдержал — живи и развивайся. Нет — безнадежен, и нет смысла коптить небо дальше.
— Всё, второй разряд, осталось пять минут, — сказал Спартак. — Давай прощаться.
Дин не отреагировал: задумался.
— Рыжик, большое тебе спасибо, без тебя бы я точно влип.
— А мне казалось, у вас не принято благодарить человека за то, что он поступил так, как считал нужным. Иначе ты как будто допускаешь мысль, что он мог поступить и по другому, — заметил Дин.