Края трещины медленно сходились, отрезая им путь в земную реальность. Поднятая с пола, пыль застилала свет и ела глаза. Ветер дул им прямо в лицо, мешая быстро двигаться к цели. Шершавый длинный язык Левиафана рванул рубашку Керсти, задирая ее к плечам. Еще секунда, и стена захлопнется, навсегда оставив беглянок в этом ужасном мире, населенном безобразными тварями. Последний рывок — и девушки проскочили в уже почти сомкнувшиеся врата ада. Их края сошлись. Ударившись об стену, Левиафан злобно заревел, царапая когтями цемент.
Оглянувшись, Тифони смотрела на то место, где только что исчезла щель, проводя рукой по ровной глади стены. Из-за стены еще какое-то время слышался рев двухголовой Рыбы.
— Да будет так, — Тифони выписала рукой свастику — древний рунический знак, означающий мудрость и покровительство силы Света. — Да не откроются больше врата ада и не выпустят его исчадия на Божий Свет. Аминь!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
— Черт возьми! — споткнулся полицейский о ступеньку и, держась за перила лестницы, проследовал наверх.
Маленькая причердачная комнатка встретила его хаосом разбросанной по полу бумаги, рваных книг и стеклянных осколков. На стене висела картина, изображающая спиритический сеанс доктора Фауста. В помещении никого не было. Окно, заключенное в пентаграмму, выводило в другую каморку, переоборудованную в лабораторию.
Полицейский прильнул к стеклу и попятился назад: четыре гниющих трупа уставились на него, оскалив зубы.
— О, Господи, — вымолвил он, доставая из кобуры пистолет. Подойдя к двери, он прислушался: все было тихо.
Ударом ноги он распахнул ее и влетел в комнату, наводя на все углы ствол пистолета. Пусто. Только мертвецы не отрывали от него засиженных мухами глаз.
Полицейский опустил пистолет, но все же не убрал его в кобуру. Он брезгливо смотрел на квадратный деревянный столб, стоящий посреди окровавленного матраса. Из него выглядывали монстры, которые не могут присниться и в кошмарном сне: человеческая голова с перекошенным ртом; ребенок с зашитым ртом, держащий в руках иголку с ниткой; лицо, щеки которого проткнуты стальной проволокой; клоун, растянувший губы в жуткой улыбке. Все было здесь — вся горечь греха отразилась в этих формах и чертах, создав действительно чудовищные образы.
— О, Бог мой! — прошептал полицейский, безвольно опускаясь на покрытый пятнами крови матрас.
К нему повернулась голова, рассеченная на ровные клетки с забитыми в пересечения гвоздями.
Полицейский хотел выстрелить, но не смог поднять руку и спустить курок от налившейся на его тело тяжести.
Голова засмеялась, высунув наружу обложенный язык, и произнесла диким гулким голосом, словно клинком прорезая мозг.
— Что пожелаете, сэр?
Глаза полицейского округлились. Он хотел подняться, но что-то не пускало его, пригвоздив к месту. Вылезшие из матраса кровавые руки обвили его туловище. Он закричал, но жесткие руки продолжали втаскивать его внутрь, не давая возможности спастись. Поверхность матраса стала зыбкой, как болотная трясина, затягивающая его в свои недра. Вот уже только лицо с отчаянно хватающим воздух ртом осталось на поверхности матраса. Через миг оно исчезло в пропасти преисподней. Чудовища у столба захохотали, всколыхнув пространство. Белый налет покрыл их лица, словно пудрой. Он становился все плотнее и плотнее, пока не превратился в каменную глыбу, повторяющую все очертания дьявольских изваяний. Каменный монолит возвышался над матрасом и окружавшими его трупами, вырубленный резцом великого мастера ада, ваятеля судеб и человеческой плоти, имя которого Левиафан — повелитель лабиринта. Лабиринта сознания, желания и разума.