Какое?то время они молчали. У соседей тоже была тишина.
Супруга неожиданно вернулась в постель и, закутавшись в одеяло, замерла, как будто намеревалась заснуть.
Михайлович постоял еще немного и тоже лег в постель.
После полуночи он поднялся, не в силах бороться с охватившей его тревогой.
На улице по — прежнему было тихо. Можно было подумать, что несколько часов назад никто у Даменковых не орал. Не было вокруг их дома ни подъехавших машин с мигалками, ни других соседей, вообще никого.
Лишь тишина, такая обычная для поселка.
Но в том?то и дело, что Михайлович предпочел бы вой сирены, возбужденные голоса и суету вокруг дома соседей, на худой конец — беззвучное вращение мигалок, окрашивающих местность в жуткие красные и синие цвета, монотонно сменявшие друг друга. Отсутствие всего этого было не плюсом, а самым настоящим минусом.
Отсутствие всего этого лишь усилило его страх.
И он не смог больше лежать, ожидая, когда придет сон, лежать и переваривать то, что все больше и больше ему не нравилось.
Кто была та женщина в плаще? Было в ней что?то такое… Михайлович не мог сформулировать собственные мысли, но чувства не обманешь — он напуган. Появление незнакомки вполне может быть связано с тем, что произошло с Джеком. Овчарку как будто подменили. Джек, который лаял бы на кого угодно, будь?то человек с ружьем, прицеливавшийся в него, или даже медведь, забравшийся во двор, Джек, переполненный яростью настолько, что вцепился бы в заведомо более сильного противника, превратился в какую?то дворнягу. Потом вообще сбежал и, похоже, не собирался возвращаться.
Одно лишь это заставило задуматься о происходящем. Но и без этого был полный набор.
Странности при выезде из поселка, странности в поведении людей, Джек, женщина в плаще, собственный страх и бессилие, а после — крики у Даменковых и… отсутствие вмешательства извне.
Так не могло дальше продолжаться!
Если та женщина, что заходила к ним во двор, имеет отношение к случившемуся у Даменковых, она может вернуться назад. И Михайлович не хотел бы выяснить, что ей от него понадобится. Особенно, если рискнуть и предположить, что Даменковых нет в живых.
Михайлович встал и принялся одеваться.
— Зина, — окликнул он супругу. — Поднимайся.
Она пошевелилась и спросила, в чем дело.
— Мы уходим, — ответил он.
Женщина села в кровати, недоуменно посмотрела на него. В темноте ее лицо казалось расплывчатым бледным пятном.
— Что?
— Мы уходим, — повторил он. — Собери самое необходимое, только поменьше — мы пойдем пешком.
Она по — прежнему не двигалась, и он вскрикнул:
— Делай, что тебе говорят!
Она встала с кровати, испуганно прошептала:
— Сергей, что ты надумал?
Он повернулся к ней, стараясь контролировать собственный тон. Если на нее кричишь, она становится, как безмозглая курица, бегущая наперерез несущейся машине.
— Зина, я ничего не надумал. Просто ты не знаешь, что происходит в последние дни в поселке. Не знаешь. Нам лучше уйти. Так что собирайся.
— Но почему ночью? — решилась она возразить. — И почему ты говоришь, что мы пойдем пешком?
— Из города нельзя выехать, — устало объяснил он. — Что?то не пускает, какая?то чертовщина. Вот я и хочу попробовать уйти через лес. И лучше не тянуть, а сделать это сейчас. Пока не стало поздно.
Она открыла рот, но промолчала. Было в его голосе что?то такое, что отбило у нее дальнейшее желание спорить. Она стала суетливо собираться.
Заметив, что она берет слишком много вещей, Михайлович вмешался:
— Не бери ты это барахло. Как ты собираешься это тащить столько километров? Нам бы самим дойти.
— Сергей, ведь это…
— Прекрати. Если тебе это так жалко, я тебя успокою — мы еще вернемся сюда. В крайнем случае, пошлем кого?нибудь. Давай быстрее, я тебе еще пять минут даю, не больше.
До последнего момента он не сомневался, что все получится, и они с супругой выйдут через лес на трассу. Он не думал, каким образом они доберутся до Города среди ночи — сейчас это вообще не представляло собой проблему.
Главное — подальше от поселка, где творится черт знает что.
Они шли через лес, постоянно спотыкаясь. Евгеньевна причитала, несколько раз неуверенно спрашивала, не лучше ли все?таки вернуться и хотя бы подождать до утра? Михайлович даже рявкнул на нее.
Потом это случилось. Не так, как на выезде из города. Не так резко.
Он почувствовал тоску, и это чувство плавно затопило его сознание. Он прошел еще пару сотен шагов прежде, чем тоска стала нестерпимой, обжигающей, и… уступила место страху. Лишь в этот момент Михайлович осознал, что супруга отстала и уже не первую минуту всхлипывает, пытаясь выговорить его имя.
Не в силах продвигаться вперед, словно дул сильнейший ветер, Михайлович остановился. Его знобило, ноги ослабли, и он обхватил ствол ближайшего дерева.
Перед глазами поплыли картинки, и Михайлович увидел себя в молодости. Да, это было что?то из прежней жизни, и от этого несло таким ужасом и стыдом, что Михайловича передернуло. Казалось, кто?то заснял его скрытой камерой, заснял те моменты, когда человек меньше всего хочет, чтобы его кто?то видел. После чего пустил запись по самому рейтинговому каналу. Чтобы видели все.
Михайлович оглянулся.
Возможно, супруга испытывала что?то подобное. На свой лад. Она прислонилась к тонкой сосенке, сжалась, словно замерзала. Потом застонала, опустилась на землю и поползла прочь.
— Зина! Ты куда?
Она не обернулась на его крик. Только поползла еще быстрее.
Стыд, замешанный на страхе, толкнул его следом за ней. Домой! Спрятаться в доме и не выходить! Какой же он идиот, что решился уйти из дома! Из поселка нельзя уйти, идешь ли пешком или уезжаешь на машине. Ну, и ладно, главное — дома он в безопасности. Только бы вернуться!
Михайлович побежал. Он уже не видел супругу, но рассчитывал вот — вот нагнать ее.
Неожиданно он споткнулся и полетел на землю. Небольшой рюкзак, висевший через плечо, при падении болезненно ткнул его в бок. Там лежали смена белья, мыльно — рыльные принадлежности, деньги, паспорт и… бутылка водки. Уходя, Михайлович прихватил с собой водку. Он рассчитывал, выпутавшись из всего этого, снять стресс. Где?нибудь в Городе или, в крайнем случае, прямо на трассе.
Сейчас он криво усмехнулся и пробормотал:
— Меня не проведешь.
Водка оказалась кстати. Михайлович суетливо нащупал бутылку сквозь ткань, раскрыл рюкзак, вытащил водку. Не церемонясь, зубами сорвал крышку.
Никуда он не пойдет! Сейчас он примет на грудь и снова попытается выйти к трассе. Мелькнула мысль о супруге, но Михайлович лишь слабо покачал головой. Что поделаешь? Он ее уже не догонит, а пропадать из?за нее в поселке нет смысла.
Он приложил горлышко к губам, запрокинул голову.
Его лицо исказилось: в горло, казалось, потек расплавленный свинец, как во время средневековой казни фальшивомонетчика, но Михайлович продолжал глотать водку, пока неприятные ощущения не иссякли. На пустой желудок он опьянел, даже не допив бутылку. Ушел страх, стыд, зато появилась бравада и уверенность в собственных силах.
Пошатываясь, Михайлович встал. Он улыбался, что?то говоря несуществующим слушателям и убежавшей супруге. Кое?как держа равновесие, он двинулся вперед. Медленно, но неуклонно он шел по направления к трассе. По пути допил бутылку и, усмехаясь, разбил ее о дерево.
Через сотню шагов он остановился. В груди образовался тугой комок, мешавший вдохнуть. Михайлович прислонился к дереву, схватился за левую сторону груди.
Его сердце остановилось прежде, чем тело оказалось на земле.
11
Илья вернулся в дом, закрыл за собой дверь.
Оля сидела на полу, негромко всхлипывая. Данила полулежал, обнимая мать и уткнувшись ей в живот.
Илья, растерянный, подавленный, стоял и смотрел на них, не зная, что делать. В этот момент он вспомнил слова жены "она смотрит мне в живот". Вернее не вспомнил, а осознал смысл. Если, конечно, Оля сама понимала, что кричит. В чем Илья сомневался.
Он присел рядом с ними, погладил сына по голове, вытер ладонью слезы жене.
— Успокойся — она ушла. Все нормально.
Оля что?то слабо прошептала, Илье показалось, что она сказала "я знаю". Он подумал, не позвонить ли сержанту, но не решился. Что он скажет милиции, если ее вызвать? Что возле дома ходит какая?то женщина? И что она напугала его жену и сына?
В данный момент это ничего не изменит к лучшему. Оле сейчас меньше всего нужны посторонние люди, которые будут задавать множество вопросов.
Он что?нибудь сделает, но только утром. Сейчас необходимо пережить эту ночь. Он надеялся, что старуха в плаще больше не появится. Если даже и так, он проследит, чтобы Оля не выглядывала в окна. Лично его эта побирушка больше не напугает.
— Надо положить его на кровать, — тихо сказал Илья, поднимая на руки сына. — Положим его с собой.
Оля, казалось, не желавшая даже шевелиться, не то, что встать с пола, тут же поднялась, стоило Илье забрать у нее сына. Она поспешила следом за мужем, легла на их кровати, обняла мальчика. Илья присел рядом и ждал, пока по дыханию Данилы не стало ясно, что он задремал.
Вставая, Илья прошептал:
— Я обойду дом, милая. Побудь без меня всего пару минут.
Она ничего не ответила, только смотрела в одну точку и гладила сына по голове. Илья поколебался, но вышел из спальни. Проверил парадную дверь, снова прошел на кухню и осмотрел заднюю дверь.
Он не думал, что старуха в плаще попытается проникнуть в дом, кажется, это не входило в ее планы. Впрочем, откуда у него уверенность в этом? И кто она такая, эта старуха? Какие цели преследует, если, конечно, у нее вообще была причина заходить в чей?то двор?
"Она смотрит мне в живот!".
"Я ей ничего не дам!".
"Пусть убирается!".
Все это кричала его жена. Безусловно, Оля испугалась, у нее случилась истерика, но… Но что Илью смутило, кроме внезапности происшедшего?
Он вернулся в спальню. Там ничего не изменилось. Оля по — прежнему поглаживала сына. Илья присел рядом, поправил жене волосы.
— Как ты, Оля?
Она не сразу ответила. Илья уже думал, что не дождется ни слова, но она прошептала:
— Она ушла.
— Что? Да, да, не волнуйся. Она ушла и больше не вернется.
Показалось ли ему, что Оля слабо качнула головой? Он не решился уточнять, только прикрыл глаза.
Выждав какое?то время, он тихо спросил:
— Оля, почему ты так испугалась? Ведь это всего лишь какая?то побирушка. И она… Я бы не пустил ее в дом.
Оля молчала, и он добавил:
— Тебе нельзя так нервничать — ты же в положении. Мало ли что, — он поцеловал ее в плечо.
— Это не побирушка, — прошептала Оля.
— Что? — он опешил. — И кто же это? Ты знаешь эту старуху?
— Нет.
Молчание.
— Так почему ты говоришь, что она не побирушка?
— Она смотрела мне в живот.
Он вздрогнул. Будто пытаясь защититься от тревоги, с новой силой хлынувшей в душу, он заметил про себя, что Оля не могла видеть, куда смотрит старуха. Темнота, расстояние и… старуха — в капюшоне, ее лица не было видно.
Оля, догадавшись о его сомнениях, сказала:
— Я чувствовала, как она смотрит именно на мой живот.
— Но зачем, Оля?
— Не знаю. Она… она хотела… — Оля всхлипнула. — Я ничего не знаю… Не помню…
Она заплакала. Заплакала, пытаясь сдерживаться, чтобы не разбудить Данилу.
Илья прижал ее к себе, успокаивая, поглаживая по спине и следя за сыном. Значит, сегодня больше никаких вопросов. Смысла в них нет — он все равно не узнает ничего нового. Но от напоминаний Оле будет вред. Нужно, чтобы она заснула. Нужно дождаться завтрашнего дня.
Теперь он намерен найти Назарова, чего бы это ни стоило. Пусть сержант делает, что хочет, пусть звонит десяток раз, куда надо, но капитана найдет.
Теперь старуха в плаще — не фантом. Ее видела даже Оля. И необъяснимые реплики жены лишь усилили уверенность Ильи, что старуха каким?то образом связана с происходящим в поселке. Например, с тем, что большинство жителей не могут выехать за пределы. И еще старухе явно что?то надо от его семьи.
— Все хорошо, милая, — шептал он, размышляя, как уберечь жену и сына. — Не волнуйся. Все хорошо.
КЕХА вышла на центральную улицу и медленно двинулась в южном направлении.
Она останавливалась у каждого дома. Принюхивалась, подбирала какую?нибудь мелочь, типа камешка, травинки, листика или сучка. Все это она слаживала в карманы плаща.
Изредка КЕХА задерживалась в чьем?нибудь дворе, и ее два — три раза заметили. У кого?то она вызвала испуг, у кого?то — негодование. Один мужчина даже выбежал во двор, но, конечно же, она уже покинула его территорию.
По мере приближения к выезду из поселка, ночь набирала обороты, и люди все чаще спали. После часа ночи погасло уличное освещение, и поселок погрузился во тьму.
КЕХА продолжала свой обход. Чтобы заглянуть в каждый двор ей понадобится еще не одна ночь. Впрочем, сегодня она, прежде всего, преследовала иную цель. Она искала тех людей, кто понадобится ей в ближайшее время. Из них она выберет ту, в которой нуждается уже сегодня. К утру КЕХА должна сделать все, чтобы крысы не вышли из?под контроля.
Росомаха слабеет, но еще очень нескоро у прожорливых тварей появится шанс разобраться с Ней. Не все так просто. Путь к полной свободе долгий и тернистый.
КЕХА миновала торговый центр, и через один квартал что?то заставило ее повернуть влево. В узенький переулок, выводивший к озеру. КЕХА позволила интуиции вести себя — в последнее время эта ее составляющая усиливалась и усиливалась, требуя выхода. Точь — в-точь, как в стародавние времена, когда удавалось прикоснуться к СИЛЕ. КЕХА подчинялась этому для собственного блага.
Не дойдя до окраины поселка сотню шагов, КЕХА замерла. Перед ней был обычный одноэтажный дом из красного кирпича. Забор в человеческий рост. Деревья во дворе. Одно окно фасада полностью скрыто высоким кустарником.
Потянув носом, КЕХА поняла, что на сегодня ее обход завершен.
Она уже наметила потенциальные жертвы, но вариант этого дома оказался самым подходящим. Здесь беременная женщина коротала ночь в одиночестве. С ней не было мужа и впридачу маленького ребенка. Или младшей сестры, как в другом месте. Или родителей.
КЕХА справилась бы с кем угодно, но она понимала, что лучше обойтись минимум свидетелей. Еще лучше, если их не будет вообще. Как, например, в этом доме.
СИЛЫ уже достаточно, чтобы действовать в открытую, но почему бы не оттянуть этот славный момент еще на пару деньков?
КЕХА вошла во двор.
Даша лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, прислушиваясь к тиканью часов в гостиной.
И как ей пришло в голову, что она без проблем проведет в одиночестве несколько ночей, пока муж не возвратится из командировки? Говорила же мама, пытаясь помириться, чтобы она осталась у них на ночь. Не надо было с ней вообще ссориться.
Спать не хотелось. Казалось, сейчас день, просто на улице темно. Солнечное затмение или как там это называется. Какое?то время Даша смотрела телевизор в надежде, что ее начнет клонить в сон, но это не помогло. Давно наступила ночь, поселок будто вымер, и ей пришлось выключить "ящик" и лечь в кровать, рассчитывая, что это подействует.
Не подействовало. Только хуже стало. Теперь ее уже ничто не отвлекало от собственных мыслей и… непонятной тревоги.
Еще днем ребенок тарабанил ножками в живот, чего раньше никогда не было. Если она не ошибалась, прежде он вообще не давал знать о своем существовании. Странно, Даша ждала этого — сколько раз она с завистью слышала, как женщины рассказывали, что ребенок бьет ножкой в животе, но почему?то радости это не принесло.
Даша лежала, понимая, что заснуть удастся нескоро, думала про ребенка, когда удар ножкой в животе заставил ее вскрикнуть.
Она села в кровати, глотая ртом воздух, словно ее только что пытались задушить. Действия ребенка в животе умиления не принесли. Наоборот. Неожиданность, резкость и сила удара вызвали тревогу.