Звук поворачиваемого в замке ключа не дает мне возможности ответить. Дверь распахивается, и в дом врывается Айлин. У нее красное лицо, она сильно взволнована и тяжело дышит. Замечаю, что она прихрамывает. Увидев в гостиной Рудольфа, корчит недовольную гримасу. Не здороваясь, направляется к лестнице. Вслед за ней вбегает Америго. Он выглядит растерянным. Собирается идти за ней, но, стоя на последней ступеньке, она останавливается и оборачивается к нему.
-– Спасибо, что проводил, но на этом все, – ее голос звучит решительно, но вместе с тем, без агрессии. – Уходи.
Что за метаморфозы произошли за эти несколько часов? Он все-таки стер ей память? От этого предположения меня передергивает. Хочется убить засранца на месте.
– Надо поговорить, – подходя ко мне, бесцеремонно произносит Америго, не обращая внимания на Вагнера, который с трудом сдерживает свое недовольство.
– И как после этого вы можете утверждать, что заботитесь об Айлин, – кивая в сторону Америго, спрашивает Вагнер, – позволяя этому недосуществу ошиваться у вас в доме?
Влияние Рудольфа на меня резко ослабевает. С появлением Америго его поведение резко меняется. Он него веет холодом, надменностью и страхом.
– Полегче со словами, недоумок, – тут же встает в позицию Америго, вытаскивая руки из карманов кожаного пальто.
– Из одной только вежливости по отношению к моему собеседнику сдерживаюсь, чтобы не убить тебя, – хватая его за ворот рубашки, сквозь зубы шипит Рудольф.
– Да кто ты такой вообще? – недоумевает Америго, отталкивая его. Тот пролетает через всю гостиную, ударяется спиной о дверь, сползает на пол. Но тут же вскакивает на ноги. Золотое пламя в его глазах становится агрессивным.
– Отец Айлин, – вскидывая руку вперед, произносит пару слов на каком-то странном языке. Америго издает вопль, и прижав руку к солнечному плетению, падает на колени. Его лицо перекошено от боли и ужаса. Изо рта льется кровь, заливая паркет. Вагнер смотрит на него, и на его губах появляется торжествующая улыбка. Потом переводит взгляд на меня.
– Надеюсь, господин Дорадо, вы оценили щедрость моего предложения и ответите согласием.
– Исцеление… Разве это возможно? – в свою очередь задаю вопрос я.
– Я могу больше, чем вы думаете, – говорит Рудольф. – Для меня нет границ, в которые вы могли бы вписать «невозможно».
Давно я не оказывался перед лицом столь дерзкого искушения. Сохранить жизнь Айлин, снова обрести бессмертие, освободиться от обязанностей опекуна. Для этого нужно всего лишь сказать «да» и нарушить обещание, данное мертвой. Смогу ли потом жить счастливо? Не сочту ли это самой главной ошибкой своей жизни?
Смотрю, как Америго корчится на полу от нестерпимых мук. У него начинается агония. Сколько дней или часов мне осталось до подобного состояния?
– Вы колеблетесь, – замечает Вагнер.
По телу Америго пробегает волна дрожи, и через мгновение он затихает. Сердце останавливается. Тело расслабляется и обмякает.
– Вы же сказали, что не убьете его, – поднимая глаза на Рудольфа, говорю я. – Но тем не менее, он мертв.
– Полноте, Дорадо. Я имел в виду истинную смерть. А то, что с ним сейчас, так, ерунда. Отдых. Вам ли этого не знать? – Рудольф белозубо скалится в улыбке. – Он заслуживает куда больших страданий.
– Каким бы гадом Америго ни был – он мой брат, – не могу понять: это влияние магии или моя кровная связь внезапно взяла верх надо мной? – И я не позволю вам над ним издеваться, чего бы он ни заслуживал.
– Как благородно! А ведь он обрек вас на мучительную смерть, – Рудольф с любопытством смотрит на меня. – Так мы с вами договорились?
– Нет. Я отказываюсь от вашего предложения, Вагнер. И не отдам вам Айлин, – твердо отвечаю я.
– Но вы же понимаете, что я все равно заберу ее у вас. Тогда вы останетесь и без Айлин, и со своими проблемами, – Рудольф не скрывает своего недовольства.
– В таком случае у меня будет шанс отвоевать ее силой.
– Ваше время заканчивается. Вы не сможете победить меня, – медленно, наслаждаясь каждым словом, произносит Рудольф.
– Если он не успеет, я сделаю это за него, – хрипло говорит Америго, приподнимаясь на локте. Быстро он пришел в себя, я даже не заметил, как.
– А вам милейший, уже подписан смертный приговор. Не думайте, что удастся пережить брата! – Рудольф снимает с вешалки пальто, перекидывает его на руку. На пороге оборачивается, смотрит на меня.
– Полагаю… До скорой встречи, Зотикус, – золотистое пламя исчезает из его глаз, возвращая им светло-голубой цвет.
– Надо было сломать позвоночник этой гниде в двенадцати местах. Как думаешь, еще не поздно это сделать? – плюхаясь в кресло, ноет Америго, прижимая руку к груди. Выглядит он плохо. Бледность с синевой разлилась по коже, на висках выступили трупные пятна.
– Может, тебе лучше убраться отсюда? От греха подальше? – предлагаю я.
– Не сейчас, – отмахиваясь от меня, тяжело дышит он. Но я не собираюсь щадить его. Моя злость на него растет, как снежный ком. Выдергиваю его из кресла. Он пролетает через всю комнату, врезается спиной в окно. Стекло разлетается на осколки. Америго оказывается на земле. Недолго думая выпрыгиваю следом. Не давая ему подняться, бью по лицу.
-– Ты стер Айлин память? – сжимая его горло руками, спрашиваю я. Брат слабо пытается разжать мои тиски, хрипит. – Думаешь, так я позволю тебе к ней приблизиться?
– Я не смог… Хотел, но не смог заменить одно насилие другим… – глухо отвечает Америго. У него нет сил защищаться, а я не могу сдержать свою ярость.
Наношу удары снова и снова. Его лицо разбито, из носа хлещет кровь. Заставляю его подняться на ноги – мой кулак врезается ему в грудную клетку, ломая ребра.
– Ты псих… – бормочет Америго разбитыми губами. Отпускаю его, и он падет на спину.
– Если ты еще раз приблизишься к Айлин, этот день станет последним в твоей жизни. Я убью тебя. Если у тебя все еще есть претензии ко мне, давай разбираться лично. Можно прямо сейчас, – мой ботинок тут же оказывается на его груди. Слышно, как хрустят кости. Америго стонет. Рывком хватает меня за щиколотку, и я падаю на землю. Он хочет напасть на меня, но слишком вымотан для этого. Успеваю подняться.
– Ты… Хреновый опекун, – вставая, говорит Америго, упираясь рукой в стену дома. – Хоть знаешь, что эти сволочи с ней сделали? Ты вообще дальше своего носа умеешь видеть?
– О чем ты?
– Сегодня проходил мимо школы, где учится Айлин, решил заглянуть… Эти твари, которые именуются детьми, на которых теперь нельзя поднять руку и отвесить подзатыльник, били ее по ногам, потому что она отказалась встать на колени, а потом отрезали ей клок волос. И, как я понял, подобное с ней происходит не один год, – Америго сплевывает кровь на землю и вытирает рот рукой. – Какого черта ты не можешь разобраться с этим, раз уж такой правильный, как Иисус?
– Ты сам ничуть не лучше этих ублюдков. Или у тебя спонтанная амнезия? – напоминаю я. Тот усмехается.
– Не переводи стрелки на меня. Я знаю, кто я, и не ищу оправданий. Меня удивляет твоя отстраненность от ее жизни на фоне такой идеальной заботы. Неискренне как-то выглядит. Словно ты играешь роль, слова в которой до конца не выучил.
– Догадываюсь, что ты просто так это не оставил…
– Конечно. Убил бы их всех, но Айлин не разрешила. Пришлось ограничиться мелким членовредительством и промывкой мозгов. Я даю тебе шанс самому принять меры, потому что ты ее опекун, и она любит тебя…
Его слова заставляют меня напрячься.
– Но, если ты ничего не сделаешь, – после пары глубоких вдохов продолжает Америго, – я решу проблему по-своему. И не буду церемониться.
– На Айлин наложено заклятье, которое заставляет других людей ее ненавидеть и причинять ей боль. Здесь ничего нельзя сделать, – приваливаясь спиной к стене, говорю я и вкратце рассказываю ему историю девушки.
– А найти того, кто снимет эту дрянь? Оградить от людей? Нанять ей учителя на дом? У тебя что, совсем с головой плохо? – Америго непонимающе смотрит на меня. – Вариантов масса!
– Ты многого не знаешь, – стоит ли ему объяснять, что жить ей осталось несколько дней, и нет смысла что-то менять?
– Так просвети меня. Я толковый, все понимаю, – с готовностью откликается Америго.
– Забудь о ней. Сделай ей такой подарок. Не ищи с ней встречи. Представь, что ее никогда не было в твоей жизни. Если она вдруг стала для тебя что-то значить, освободи ее от своего присутствия и того, ужаса, что с ним связан. Не будь эгоистом. Ты хотел отомстить мне, у тебя получилось. Оставь Айлин в покое. В следующий раз, если я увижу тебя рядом с ней, готовься к истинной смерти, – предупреждаю я и быстрыми шагами возвращаюсь в дом. Америго какое-то время топчется возле окна. Приводит себя в порядок. Потом нехотя идет к калитке. Толкнув ее, оборачивается и, задрав голову, смотрит куда-то вверх. Разворачивается и пьяной походкой удаляется прочь.
Несколько минут сижу в одиночестве. Думаю над тем, что он сказал мне про Айлин. Он не знает деталей и счастлив бороться за нее в своем неведенье. Даже завидую ему. У меня так не получится. Я выбираю для нее смерть – он ищет для нее спасение и защиту. И сейчас, как никогда, мне бы хотелось оказаться на его месте. Поднимаюсь на второй этаж. Дверь в комнату Айлин приоткрыта. Она сидит на кровати и, положив на колени альбом, рисует. Вид у нее сосредоточенный, брови нахмурены. Карандаш резкими движениями скользит по бумаге. Что она там создает? Какие образы из своего воображения сливает на чистый лист?
– Не хочешь рассказать, что случилось? – без стука входя к ней, спрашиваю я. Она бросает на меня короткий, колючий взгляд.
– Разве Америго не доложил тебе все в красках? – сердито спрашивает девушка.
– Нет, только в общих чертах. Ты в порядке?
– А ты сам как думаешь? Ты и твой брат путаетесь у меня под ногами, влезаете в мою жизнь, заставляете чувствовать себя уязвимой! Зачем он приперся? Или ему кажется, что если раз пришел, навалял всем, кому смог, что-то изменится? Мне туда завтра возвращаться. Моя участь станет слаще после таких подвигов? – негодует Айлин.
– Завтра мы пойдем туда с тобой вместе. И только для одного – забрать оттуда твои документы. Больше ты туда ходить не будешь, – сам не понимаю, когда я успел принять это решение.
– А как же учеба? – с недоверием спрашивает Айлин.
– В Лондоне доучишься.
– Ты это серьезно сейчас? – все еще не веря сказанному мной, уточняет моя подопечная. – Я столько просила об этом бабушку, но она была глуха к моим просьбам…
– Абсолютно. Что с ногой?
– Ерунда, небольшой синяк. Через пару дней заживет, – небрежно отвечает Айлин.
– Так что там устроил Америго?
– Побоище. Он раскидал всех, кто меня окружил, переломал им кости. Крики, стоны, кровь… На это был страшно смотреть. Твой брат был похож на разъярённого хищника. Но знаешь… Это было то, чего я желала всю жизнь – чтобы кто-то пришел и остановил все это. Конечно, Саб всегда пыталась защитить меня, но потом мне приходилось помогать ей спасаться. А здесь… Я стояла, смотрела на них и понимала, что они ничего мне не сделают. Потому что между нами стоит Америго.
– Он любит устраивать представления, – вздыхаю я, замечая в глазах Айлин блеск.
– Потом он что-то сказал им на непонятном языке, взял меня за руку и увел за собой, – прижимая ладонь к плечу, на котором выжжено клеймо, говорит Айлин. – Вот, пожалуй, и все.
– Только постарайся не переводить его в разряд героев, – заметив ее восторженное состояние, прошу я. – Это – все тот же Америго, которого ты так ненавидишь. Ничего не изменилось.
– Знаю. Ты не беспокойся, я все понимаю. Это пройдет, – заверяет меня Айлин, но я ей отчего-то не верю. – У меня в голове сейчас полный бардак… Такие страсти кипят, что ой.
Хлопает входная дверь, и кто-то, топая, поднимается по ступенькам. Несколько секунд – и в комнату врывается Сабина. Девушка чересчур румяна, выглядит взволнованной. Она попала под дождь, и ее волосы стали похожи на пружинки. Задерживает на мне холодный взгляд, бросает на пол куртку, садится на край постели Айлин.
– Рассказывай! – требует она, беря ее за руку. – Кто этот красавчик? Я видела, как вы, держась за руки, вышли из школы.
– Брат Зотикуса.
– Ничего себе! Я не знала этого. Ну, что, теперь по закону жанра ты в него влюбишься, да? – энергично спрашивает Сабина. С трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. – Он же твой спаситель. Знала бы ты, что творится сейчас в школе! Все стоят на ушах. С Адой случилась истерика. Ну так что, расскажешь о нем?
Айлин поднимает глаза и смотрит на меня. Пожалуй, мне пора уходить. Выхожу в коридор.
– Да нечего особо рассказывать… – смущенно говорит Айлин подруге, когда я иду к лестнице. – Я его всего пару раз до этого видела…
Глава 21
Пользуясь тем, что Сабина сейчас в гостях у нас дома, отправляюсь к ее матери. Застаю женщину за приготовлением ужина. В квартире творится прежний бедлам, но по сравнению с моим прошлым визитом стало чище, светлее. Катерина, так зовут родительницу Саб, выглядит замотанной и несчастной, но несмотря на это, соглашается со мной поболтать. Она беспечна и как-то особо не интересуется, кто я и зачем пожаловал к ней.
– Вы следователь по делам несовершеннолетних? – спрашивает Катерина, когда я говорю, что пришел поговорить о ее старшей дочери.
– Консультант, – на всякий случай уточняю я.
– Никогда не думала, что моя деточка выберет тот же путь, что и мой муж, – вздыхает она и кладет руки на живот.
– Расскажите подробнее. Мне важно знать, как можно больше деталей, только так я смогу помочь Сабине, – произвести впечатление на женщину не составляет никакого труда. Катерина усаживает меня за стол, наливает чашку крепкого чая, садится напротив.
– Где-то с полгода назад Саб стала пропадать по вечерам. Поздно приходила, иногда даже за полночь. Я очень волновалась за нее: девочка же еще совсем… А она мне: то «я у Айлин уроки делаю», то «уроки танцев беру». Я хотела ей верить, но сердце матери ведь не обманешь… Проследила за ней. Каждый вечер она бежала в гараж к моему брату, где они разбирали угнанные машины на запчасти, а потом перепродавали. Решила поговорить с ней на чистоту. Сказала, что знаю, что она спуталась с ворами, и это скорее всего плохо закончится, а дочка ответила мне, что у нее есть мечта уехать отсюда в другую страну вместе с Айлин и начать там новую жизнь. Мол, таким образом собирает деньги на светлое будущее вдали от дома.
– То есть пошла по стопам своего отца… Ведь когда родилась Сабина, он отбывал срок в тюрьме?
– Да, дурная наследственность, – опуская глаза, подтверждает Катерина.
– Вы мне лжете. Ее отец – Рудольф Вагнер? – пользуясь внушением, спрашиваю я.
– Увы, да… – отвечает женщина и тут же оглядывается по сторонам.
– Почему же – увы?
– Он знать не хочет ничего о своей дочери. Я, дура глупая, взяла и рассказала об этом Сабинке, она пошла к нему, а этот мерзавец выгнал ее, назвав самозванкой. Хотя, когда я была беременна, знал, что ребенок от него. Умолял сохранить малыша, даже деньгами помогал, пока Матвей сидел.
– Как это восприняла Сабина?
– Расстроилась сильно. Обидно ведь, когда родной отец такое говорит. Стала еще больше пропадать в гараже, потом начала участвовать в гонках, пару раз приносила хорошие деньги. Правда, муж их отобрал у меня и пропил.
– Последнее время не замечали за ней ничего странного?
– Нет… Странность – это ее обычное поведение. Спортом вот начала заниматься активно. В спортзал ходит, по утрам бегает. А раньше позаниматься не заставишь… Парень у нее появился, да такой, что как зыркнет, мурашки по всему телу табуном бегут.
– Кто он? Чем занимается?
– Да кто же его знает… Монгол какой-то. Никогда не причешется. Волосы, вечно распущенные по спине болтаются. Неприятен он мне. А она влюбилась в него до беспамятства.