— Бабушка Мэдди, я только хотела узнать, жил ли…
— Да-да-да. Экономку звали Гладиола Лэнгдон, и в начале девяностых она жила в комнате твоей мамы, — перебила меня бабушка Мэдди. — Кажется, ты удивлена? Вопреки расхожему мнению, твоя бабушка отлично соображает, у неё прекрасный, острейший ум! В остальных комнатах на этом этаже изредка останавливались гости, но большую часть времени эти помещения пустовали. А Гладиола была туговата на ухо. Так что можешь без колебаний залезать в свою машину времени и мчаться обратно в 1993-й год, — она захихикала. — Ох уж эта Гладиола Лэнгдон, никогда нам, наверное, не забыть её фирменный яблочный пирог. Она не считала нужным чистить яблоки и клала в пирог даже огрызки, настоящая была праведница.
Из-за моего выдуманного гриппа маму явно мучили угрызения совести. После обеда ей позвонил Фальк де Виллер собственной персоной, он передал ей предписания доктора Уайта: мне следовало оставаться в постели и пить много горячего чая. Мама очень переживала, что не прислушалась к моим жалобам сегодня утром. Она своими руками выжала мне сок из трёх лимонов. Затем полчаса сидела у моей постели, чтобы удостовериться, что я выпила всё до последней капли. Кажется, я немного перестаралась, стуча зубами якобы от озноба, и мама принесла мне ещё два одеяла, подоткнула мне их со всех сторон, а в ногах положила тёплую грелку.
— Из меня получается такая плохая мать, — сказала она, гладя меня по голове. — Именно сейчас, когда тебе так сложно, я не в состоянии по-настоящему помочь.
Да, тут она была полностью права. Мне действительно было сложно. В основном из-за страшной жары, я потела как в настоящей бане, а на моём животе можно было, наверное, поджарить яичницу.
На несколько секунд я уступила и прониклась невероятной жалостью к самой себе.
— Ты замечательная мама, — всё же ответила я.
Вид у мамы стал ещё более озабоченным, насколько это вообще было возможно.
— Я очень надеюсь, что они не заставят тебя совершать никаких опасных поступков, эти сумасшедшие престарелые любители секретов.
Я быстро сделала четыре глотка горячего лимонного напитка. Меня как всегда терзали сомнения — может, стоит посвятить маму во все тайны? Не так-то приятно было постоянно врать ей и утаивать от неё по-настоящему важные вещи. Но мне не хотелось бы волновать её слишком сильно, и уж точно настолько, чтобы она вступила из-за меня в схватку с хранителями. К тому же, не думаю, что ей понравилось бы, если она узнает, что украденный хронограф я прячу дома, да ещё и без присмотра прыгаю с его помощью в прошлое.
— Фальк заверил меня, что ты просто сидишь в каком-то там подвале и делаешь домашнее задание, — сказала она. — И беспокоиться мне нужно лишь о том, что ты слишком редко бываешь на воздухе.
Я всё ещё колебалась, но уже через секунду криво улыбнулась маме и сказала:
— Тут он совершенно прав. Там темно и ужасно скучно.
— Вот и хорошо. Не хотелось бы мне, чтобы ты пережила такие же приключения, как тогда Люси.
— Мам, а что именно тогда произошло? — далеко не впервые за эти две недели я задавала этот вопрос, и ещё ни разу мне не удалось получить на него подробный ответ.
— Ты ведь и сама знаешь, — мама снова погладила меня по голове. — Ох, бедный мой мышонок! Такая высокая температура, ты просто горишь.
Я аккуратно убрала её руку. Да уж, горю, что верно, то верно. Но только температура тут ни при чём.
— Мамочка, я и правда очень хочу знать, что тогда произошло, — сказала я.
Она замешкалась, а потом снова пересказала мне то, что я давно уже знала: Люси и Пол считали, что Круг Двенадцати не должен замкнуться, а вот хранители их взглядов не разделяли, поэтому Люси и Пол украли хронограф и скрылись вместе с ним.
— Уйти от хранителей практически невозможно, у них наверняка есть свои люди и в Скотланд Ярде, и в Секретной службе США, поэтому Люси и Полу ничего другого не оставалось, кроме как прыгнуть вместе с хронографом в прошлое, — продолжила я вместо мамы, и незаметно растолкала ногами одеяла, чтобы хоть немножко остыть. — Ты только не знаешь, в каком именно году они скрываются.
— Именно так. Поверь, им было очень непросто решиться на это — покинуть всех и всё здесь, — казалось, мама вот-вот расплачется.
— Но почему они считали, что Круг Двенадцати не должен быть завершён? — о Боже, как же мне было жарко! И зачем я только наговорила маме, что меня знобит и лихорадит?
Мама смотрела куда-то в пустоту мимо меня.
— Мне известно лишь то, что они не верили в благие намерения графа Сен-Жермена и считали, будто в основе тайны хранителей — ложь. Сейчас я и сама жалею, что не хотела тогда узнать больше… но, мне кажется, Люси поступила правильно, что не рассказала мне слишком много. Она не хотела подвергать опасности ещё и меня.
— Хранители считают, что тайна Круга Двенадцати является чем-то вроде панацеи от всех болезней. Лекарство, которое поможет всем больным мира, — сказала я, и по маминому выражению лица поняла, что эта информация не была для неё новостью. — Зачем Люси и Полу пытаться помешать изобретению такого чудо-лекарства? Почему они были против?
— Потому что… им показалось, что цена слишком высока, — мама перешла на шёпот. Слеза сорвалась из уголка её глаза и покатилась по щеке. Она торопливо отёрла её тыльной стороной ладони и встала.
— Попробуй немного поспать, солнышко моё, — нормальным голосом сказала она. — Я уверена, ты скоро согреешься. Пока что лучшим лекарством всё ещё считается сон.
— Спокойной ночи, мамочка, — при других обстоятельствах я бы обязательно попыталась выудить у неё ещё хоть что-нибудь, но сейчас я еле дождалась того момента, когда дверь за мамой закрылась. Одним рывком я скинула с себя одеяла и распахнула окно, да так быстро, что две голубки (а, может, это были голубки-привидения?) испуганно вспорхнули с карниза. Когда Химериус вернулся со своего контрольного облёта дома, я уже успела поменять насквозь промокшую от пота пижаму на новую, сухую.
— Все уже разбрелись по кроватям, даже Шарлотта. Но она не спит, а пялится в потолок и делает упражнения для растяжки икроножных мышц, — отрапортовал Химериус. — А ты выглядишь будто какая-нибудь недоваренная сосиска.
— Я и чувствую себя точно также, — вздохнув, я закрыла на засов дверь в комнату.
Никто, а уж особенно Шарлотта, ни в коем случае не должен зайти сейчас сюда.
Я открыла шкаф и глубоко вздохнула.
Пробираться на животе сквозь дырку было очень непросто, пришлось порядком попотеть и надышаться пыли, пока я добралась, наконец, до крокодила, внутри которого, заботливо присыпанный древесной стружкой, был спрятан хронограф. Моя только что надетая пижама сразу же приобрела на боках грязноватый оттенок, по сторонам на ней болталась паутина. Ужасная гадость.
— Тут у тебя… э-э-э… кой-какой пустячок, — сказал Химериус, когда я также на четвереньках, но с хронографом подмышкой, вылезла, наконец, из шкафа.
Он указал мне на грудь. Пустячок оказался огромным пауком, размером с ладонь моей Кэролайн (то есть, примерно). И лишь нечеловеческим усилием воли мне удалось удержаться и не заорать, да так сильно, что проснулись бы не только обитатели дома, а, наверное, и всего района.
Паук, которого я с себя стряхнула, поспешил найти более-менее уютное убежище и заполз на мою кровать, прямо под одеяло (ну не ужас ли, и как только они так быстро бегают своими восемью ножками?).
— Фу-фу, — повторяла я ещё минуту, а то и больше. Меня всё ещё трясло от отвращения, когда я присела настраивать хронограф.
— Да ладно тебе, попустись, — сказал Химериус. — Есть пауки, которые вообще раз в двадцать больше.
— Это где ж такие? На планете Ромул, что ли? Ну, это я бы ещё поняла.
Я поставила хронограф на сундук и, опустившись на колени, просунула палец в отверстие под рубином.
— Увидимся через полтора часа. А тебе тем временем задание — глаз не сводить с этого тарантула.
Я прощально помахала Химериусу фонариком Ника и глубоко вздохнула.
Он трагическим жестом приложил лапку к груди:
— Уходишь ты? Ещё не рассвело…
— Ах, Джульетта, заткнись, пожалуйста, — сказала я и крепко вдавила палец в иглу.
Когда я решилась снова вздохнуть, во рту у меня почему-то оказался кусок байковой ткани. Я поспешно выплюнула эту тряпку и включила фонарик. Прямо перед моим лицом висел купальный халат, именно его я и попробовала на вкус. Шкаф вообще был доверху забит одеждой, она висела в два ряда, и мне понадобилось некоторое время, пока я сумела хотя бы выпрямиться в куче всего этого тряпья.
— Что это? Слышишь? — раздался из комнаты женский голос.
О нет, только не это.
— Что я должен был слышать, любимая? — спросил мужской голос. Звучал он очень, очень нерешительно.
Я замерла на месте от страха.
— В шкафу зажёгся свет, — пробрюзжал женский голос, и звучал он, напротив, очень даже решительно. Точнее, он звучал точь-в-точь как голос моей тёти Гленды.
Вот чёрт! Я выключила фонарик и осторожно втиснулась во второй ряд висящих платьев, пока не упёрлась спиной в заднюю стенку шкафа.
— Может, это…
— Нет, Чарльз! — голос теперь зазвучал ещё более властно. — Я что, похожа на сумасшедшую? Я имела в виду именно то, что сказала, и ничего другого.
— Но я…
— В шкафу только что горел свет, так что, будь добр, встань, и посмотри, что там такое. Иначе тебе придётся переночевать в швейной мастерской.
Шипение, вне всяких сомнений, Шарлотта унаследовала от тёти Гленды.
— Хотя нет, погоди, там не получится. Ведь тебя может заметить миссис Лэнгдон, и тогда мама начнёт расспрашивать меня о нашем с тобой браке, не настал ли у нас кризис супружеских отношений, а это последняя тема, на которую мне хотелось бы с ней говорить, потому что у меня, например, никакого супружеского кризиса нет, слышишь, у меня — нет, даже если ты и взял меня в жёны лишь из-за того, что твоему отцу хотелось получить дворянский титул.
— Но Гленда…
— Передо мной можешь не притворяться! Как раз недавно леди Пресдемер рассказала мне… — и на несчастного супруга снова посыпались упрёки тёти Гленды, но о свете в шкафу она при этом абсолютно забыла. К сожалению, она забыла и о том, что час уже довольно поздний, и продолжала свои нарекания и нравоучения битых часа два. Чарльз лишь изредка боязливо попискивал в ответ. Не удивительно, что они развелись. Как они только успели произвести на свет милашку-малышку Шарлотту…
В какой-то момент Гленда обвинила мужа в том, что он лишает её законного сна, тут же заскрипели кровати и всего через каких-нибудь две минуты в комнате раздался храп. Ну да, некоторым, например, от бессонницы помогает молоко с мёдом. А вот тёте Гленде, кажется, для здорового сна требовалось как следует позанудствовать.
Проклиная на чём свет стоит бабушку Мэдди с её феноменальной памятью, я на всякий случай подождала ещё полчаса и осторожно открыла дверцу шкафа.
Я просто не могла себе позволить просиживать драгоценное время в этой каморке, дедушка наверняка уже был сам не свой от беспокойства. В комнате казалось немного светлее, чем в шкафу, во всяком случае, света хватило, чтобы различить, где стоит мебель и ни на что не наткнуться.
Так тихо, как только могла, я прокралась к двери и нажала на ручку. И в тот же самый момент тётя Гленда взвыла снова:
— Говорю тебе, Чарльз, там кто-то есть!
Я решила не дожидаться, пока бедняга Чарльз проснётся и включит свет, поэтому просто распахнула дверь и пустилась бежать по коридору и вниз по лестнице так быстро, как только могла. Затем я пересекла коридор на третьем этаже, не обращая никакого внимания на скрипящие ступеньки. Я и сама толком не понимала, куда бегу, но меня преследовало странное чувство дежавю, неужели когда-то мне уже довелось это пережить?
На втором этаже я наткнулась на кого-то, но после нескольких секунд оцепенения я поняла, что этот кто-то был моим дедушкой. Он беззвучно схватил меня за плечи и потащил в библиотеку.
— Ты зачем так шумишь? — зашептал он, когда дверь за нами закрылась. — И почему ты пришла так поздно? Я уже все ноги отстоял перед портретом пра-пра-прадедушки Хью, и уж, было, подумал, не приключилось ли с тобой чего.
— Вообще-то приключилось. Благодаря бабушке Мэдди я угодила прямиком в спальню тёти Гленды, — пропыхтела я, пытаясь прийти в себя после этой пробежки. — Боюсь, она успела меня заметить. Возможно, в эту самую минуту она уже звонит в полицию.
Вид Лукаса произвёл на меня сильнейшее впечатление. Он снова предстал передо мной тем самым дедушкой, которого я знала маленькой девочкой. От молодого Лукаса с напомаженной причёской не осталось и следа.
Как я ни старалась скрыть свои чувства, но на глаза мне снова навернулись слёзы.
Дедушка этого не заметил. Он прислушивался к тому, что творилось за дверью библиотеки.
— Подожди здесь, я посмотрю, что там в коридоре, — он с улыбкой быстро обернулся ко мне.
— Там вот тарелка с бутербродами, мало ли что. А если кто-то зайдёт…
— … то я твоя кузина Хейзл, — перебила я.
— То ты лучше спрячься! Там, под письменным столом.
Но все предосторожности оказались излишними. Через несколько минут Лукас вернулся. За это время я немного пришла в себя и проглотила один бутерброд, а затем даже попыталась просчитать, сколько минут у меня осталось до прыжка обратно.
— Нам нечего волноваться, — сказал он. — Она как раз пилит Чарльза за ночные кошмары, которые приходят к ней по его милости с самого дня их свадьбы, — он покачал головой. — Непросто поверить в то, что единственный наследник династии владельцев крупного отельного бизнеса может позволить так над собой издеваться! Да что там, оставим Гленду в покое, — он улыбнулся. — Дай-ка я на тебя погляжу, внучка. Ты выглядишь точь-в-точь такой, как я тебя запомнил, только, наверное, ещё немного симпатичней. Что случилось с твоим халатом? Вид у тебя такой, будто ты только что прочистила несколько печных труб.
Я кивнула.
— Не так-то легко было добраться сюда. В 2011 году я больше не могу просто так нести хронограф по дому, потому что Шарлотта что-то подозревает и только и ждёт момента, чтобы напасть, словно какой-нибудь затаившийся хищник. Может, минут через десять она взломает замок в моей комнате, знаешь, это меня вовсе не удивит. А сейчас нужно очень спешить, потому что я простояла уйму времени там наверху в платяном шкафу, — я раздражённо прищёлкнула языком. — А если я снова прыгну не в свою комнату, то окажется, что я закрылась сама от себя, просто отлично! — я, постанывая, плюхнулась в кресло. — Прямо неудача за неудачей! Надо нам будет договориться ещё раз. И опять же перед этим проклятым балом. Предлагаю встретиться на крыше! Это единственное место во всём доме, где, как мне кажется, нам никто не помешает. Например, завтра в полночь, что скажешь? Или у тебя не получится пролезть на крышу незамеченным? Есть потайной ход через камин, если верить Химериусу, но я не знаю…
— Погоди, погоди, — сказал дедушка и улыбнулся. — У меня-то было несколько годков, чтобы как следует поразмыслить, поэтому я кое-что приготовил, — он указал на стол, на котором рядом с тарелкой бутербродов лежала книга — довольно внушительный кирпич.
— Это что, «Анна Каренина»?
Дедушка кивнул.
— Открой-ка!
— Ты что, спрятал внутри какой-нибудь шифр? — предположила я. — Как в «Зелёном всаднике»?
Неужели он это серьёзно! Тридцать семь лет Лукас потратил лишь на то, чтобы выдумать мне загадку посложнее? Может, мне придётся теперь дни и ночи напролёт только и делать, что высчитывать нужные буквы.
— Знаешь, давай-ка лучше ты мне просто расскажешь, что там внутри. Несколько минут у нас всё-таки ещё есть.
— Не стоит делать поспешных выводов. Прочти сначала первое предложение, — подначивал меня дедушка.
Я перелистала книгу на начало.
— «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.»