— Это похоже на…
— Японский кухонный нож. Овощи и сырую рыбу разрезает одним движением.
Я вздрогнула.
— Исключительно на крайний случай, — добавила Лесли. — Только чтобы ты чувствовала себя увереннее. Это единственное оружие, которое мне удалось достать в такой спешке и без специального разрешения.
Сейчас этот нож лежал в футляре для очков, который Лесли позаимствовала у своей мамы. В последний момент Лесли засунула мне в рюкзак ещё моточек скотча, уверяя, что он ещё сослужит мне добрую службу.
Водитель резко развернулся, Химериус не успел уцепиться лапками за кожаное сидение и съехал в сторону, прямо на Шарлотту. Он поспешно взобрался обратно на своё место.
— Прямо колонна какая-то, — буркнул он в сторону Шарлотты, покосившись на неё исподлобья. Химериус отряхнулся и расправил крылья.
— Так чё, нам целый день с ней таскаться?
— Увы, да, — сказала я.
— «Увы» — что? — спросила Шарлотта.
— Жалею, что опять не попала на обед, — сказала я.
— Сама виновата, — упрекнула меня Шарлотта. — Но вообще-то, тебе не помешает избавиться от парочки лишних килограммов. Тебе ведь придётся надевать то платье, которое мадам Россини пошила для меня, — она крепко сжала губы, и во мне шевельнулось что-то вроде сочувствия. Она ведь, наверное, искренне радовалась тому, что будет носить этот пышный наряд, который придумала мадам Россини. А потом появилась я и всё испортила.
Не специально, конечно, но тем не менее.
— Платье, которое я надевала на встречу с графом Сен-Жерменом, висит дома в шкафу, — сказала я. — Если хочешь, можешь его надеть, когда Синтия в следующий раз устроит костюмированную вечеринку. Все обалдеют, вот увидишь.
— Платье тебе не принадлежит, — сухо возразила Шарлотта, — это собственность хранителей, и ты ею распоряжаться не в праве. Дома в твоём шкафу ему делать совершенно нечего.
Она снова отвернулась к окошку.
— Бе-бе-бе, злюка какая, — сказал Химериус.
Полюбить Шарлотту действительно было непросто, она всегда была такой колючей. Но именно сейчас от этой холодности с её стороны мне стало отчего-то невероятно тяжело на душе. Я попыталась исправить ситуацию:
— Шарлотта…
— Мы скоро будем на месте, — перебила она. — Так хочется увидеть кого-нибудь из Внутреннего Круга, — от её угрюмого настроения не осталось и следа. — Ну, то есть, кроме тех, кого мы уже знаем. Это же так интересно. В эти дни в Темпл съедутся настоящие легенды. Известные политики, лауреаты Нобелевской премии, широко известные учёные — все они соберутся в этих стенах, втайне от всего мира. Приедет Коппе Йотланд, ох, и Джонатан Ривес-Хевиленд… Вот бы подойти к нему и пожать руку.
Кажется, Шарлотта действительно была в полнейшем восторге.
Я же не имела ни малейшего представления, о чём она говорит.
Я вопросительно посмотрела на Химериуса, но тот только пожал плечами.
— Прости, о таких чуваках не слышал, — сказал он.
— Ну, всё на свете знать невозможно, — ответила я и понимающе улыбнулась.
Шарлотта вздохнула:
— Так-то оно так, но пролистать какое-нибудь серьёзное новостное издание нам с тобой не повредит. Надо быть в курсе последних политических событий. Ну конечно, для этого придётся заставить мозг немного поработать… хотя у некоторых это вряд ли получится.
Я же говорю — любить такую, как Шарлотта, ой как непросто.
Марли галантно распахнул перед нами дверцу. С шарлоттиной стороны, кстати.
— Мистер Джордано ожидает вас в старой трапезной, — сказал мистер Марли. Мне показалось, он еле сдержался, чтобы не поклониться. — Мне поручено вас сопроводить.
— Я знаю, как туда пройти, — сказала Шарлотта. — Вылезай скорее!
— Интересно, почему всем так нравится тобою помыкать? — сказал Химериус. — Мне пойти с вами?
— Да, пожалуйста, — сказала я. Мы, тем временем, юркнули в одну из узких улочек Темпла. — Когда ты рядом, я чувствую себя увереннее.
— Купишь мне собаку?
— Нет!
— Но ты же меня полюбила, правда ведь? По-моему, мне стоит почаще исчезать!
— Или придумать, как ты можешь приносить пользу, — сказала я и подумала о том, что предложила Лесли. Химериус может стать твоим тайным оружием. А она права. Не часто встретишь друга, который умеет проходить сквозь стены.
— Ты чего там копаешься? — крикнула Шарлотта.
Они с мистером Марли успели уйти на несколько метров вперёд. Я вдруг заметила, насколько они друг на друга похожи.
— Бегу-бегу, — пробормотала я.
~~~
Глава пятая
Скажу сразу, урок с Шарлоттой и мистером Джордано оказался в сто раз ужаснее, чем я ожидала. А всё потому, что моя кузина и мистер Джордано старались научить меня всему и сразу. Мало того, что я изо всех сил старалась запомнить мелкие шажки менуэта, хотя ноги мои при этом страшно заплетались (на мне был кринолин в красную полоску, который в сочетании со школьной блузкой цвета картофельного пюре смотрелся просто чудовищно). В то же время мне растолковывали разницу между политическими воззрениями тори и вигов,[9] показывали, как правильно держать веер, и объясняли, к кому надо обращаться «Ваша Светлость», к кому «Ваше Сиятельство», а к кому — «Ваше Высочество». Через час вместо того, чтобы научиться открывать веер семнадцатью разными способами, я заработала жуткую головную боль, и перестала понимать, где у меня правая рука, а где — левая.
Тогда я решила перевести всё в шутку:
— Может, прервёмся ненадолго, а то я набралась уже такой светлости…
Но никто даже не улыбнулся.
— Это не смешно, — прогнусавил Джордано, — ты глупая девчонка.
Старая трапезная представляла собой огромное помещение на первом этаже. Здесь были высокие окна, выходившие во внутренний дворик. Мебели не было почти никакой, лишь пара стульев у стены и рояль в дальнем углу. Химериус взобрался на люстру и, аккуратно сложив крылышки, свесился оттуда вниз головой.
Мистер Джордано представился так:
— Джордано, просто Джордано. Кандидат исторических наук, известный кутюрье, мастер японских духовных практик, дизайнер украшений, знаменитый хореограф, адепт третьего уровня, специалист в области XVIII и XIX веков.
— Жуть, — сказал Химериус, — кое-кого, кажется, в детстве слишком часто подбрасывали. И однажды не успели поймать.
В ответ я могла только промолчать в знак согласия. Мистер Джордано, ой, то есть, просто Джордано, напоминал мне какого-то сумасшедшего ведущего в телемагазине. Он гнусавил так, будто нос его был зажат большой прищепкой. Говорил он быстро и взахлёб, поэтому казалось, что под столом за лодыжку его постоянно покусывает маленькая собачка. Он был похож на продавца тёрок и сковородок с одного канала. Мне всё казалось, что Джордано вот-вот расплывётся в улыбке и скажет: «А сейчас, дорогие телезрители, давайте посмотрим на следующую модель — это домашний фонтанчик высочайшего качества, маленький оазис счастья, всего за двадцать девять фунтов, звоните прямо сейчас, я сам приобрёл себе несколько таких…»
Вместо этого он (так и не улыбнувшись) развернулся к нам и сказал:
— Шарлотточка, зайка, приветики-приветики, — он чмокнул воздух сначала возле правого шарлоттиного уха, а потом возле левого. — Слышал-слышал, что произошло, и знаешь, это просто кош-мар-но! Столько лет упорных тренировок и такой талант — коту пол хвост! Ай-ай, просто ужас, какой скандал, так несправедливо… Это она, да? Твоя замена? — изучающим взглядом он окинул меня с головы до пят, поджав при этом пухлые губы.
Я не могла сдержаться и уставилась на него в ответ. У мистера Джордано была очень своеобразная причёска, напоминающая атомный взрыв. Она крепко держалась на голове с помощью невероятного количества геля и лака. Нижнюю часть его лица, будто реки на карте местности, пронизывали маленькие чёрные бороздки. Брови его были тонко выщипаны и подведены чем-то вроде чёрного карандаша. Кажется (но тут я могла и ошибиться) он, вдобавок ко всему, напудрил нос.
— Вот это через два дня должно органично смотреться на суаре в 1782-ом? — сказал он?
«Этим» он обозвал меня. «Суарой» — что-то другое. Интересно, что.
— Ой-ой, кажется, этот губошлёп тебя неслабо обидел, — сказал Химериус. — Если ты подыскиваешь ругательство посмачнее, чтобы как следует его достать, можешь на меня рассчитывать, помогу, чем смогу.
По-моему, «губошлёп» вполне сойдёт для начала.
— «Суаре» — это французское слово, обозначает что-то вроде вечерней сходки. Все собираются вместе после ужина, играют друг дружке всякую всячину на пианино и пытаются не уснуть. Скукота. Ну, это я так, вдруг ты не в курсе.
— О, спасибо, — сказала я.
— Всё ещё не верится, что они решились на такой риск, — сказала Шарлотта и повесила пальто на спинку стула. — Выпустить Гвендолин на люди — значит свести на нет всю многовековую конспирацию. На неё только глянешь, и сразу закрадывается подозрение, что тут что-то не так.
— Ты просто мысли читаешь! — выкрикнул губошлёп. — Но граф всегда отличался резкой сменой настроений. Тут и кроется её легенда. Прямо волосы дыбом становятся, вот прочти.
Моя… что? Последний раз я имела дело с легендами, когда ещё читала сказки. Или когда рассматривала карты на уроке географии.
Шарлотта подошла к роялю, взяла с него папку и пролистала несколько страниц.
— Она представится подопечной виконта Баттона? А Гидеон — его сыном? Какой риск! Ведь на вечере может присутствовать какой-нибудь человек, знакомый с виконтом и его семьёй. Почему они не остановились на французском дворянине в изгнании?
Джордано вздохнул:
— Дело даже не в скудных знаниях французского. Наверное, граф просто решил устроить проверку, сумеем ли мы превратить эту девчонку в даму из восемнадцатого века. Мы обречены! — он заломил руки.
— А мне кажется, если у Киры Найтли это получилось, то и у меня тоже выйдет, — уверенно сказала я.
Кира Найтли, по-моему, самая современная девушка на планете, а в исторических фильмах она выглядит так естественно, даже если ей приходится играть в самых уродливых париках.
— Кира Найтли? — чёрные брови подпрыгнули чуть ли не до его роскошной причёски. — Может, для кино этого достаточно, но в восемнадцатом веке она не продержалась бы и десяти минут, её бы вычислили тут же. Когда она улыбается, то показывает зубы, когда смеётся — закидывает голову назад и широко открывает рот. Ни одна женщина в восемнадцатом веке такого бы себе не позволила!
— Вы же не можете знать наверняка, — сказала я.
— Что-о-о?
— Я говорю, вы же не можете…
Глаза губошлёпа гневно сверкнули.
— Кажется, нам пора установить первое правило. Оно звучит так: то, что говорит Мастер, не подлежит обсуждению и принимается безоговорочно.
— А Мастер — это кто? О, понимаю… это вы… — сказала я и немножко покраснела. Химериус зашёлся от хохота. — Ага, значит, когда смеюсь — не показывать зубы, запомнила, — это, наверное, получится.
Не думаю, что во время этого званого ужина в восемнадцатом веке у меня будет повод посмеяться.
Брови мастера губошлёпа вернулись на место, трагически вздохнув, он начал занятие. Он-то не слышал, как Химериус пробурчал с потолка:
— Вот это у чувака заскоки!
Мистер Джордано попытался выяснить, что мне известно о политической ситуации, литературе, нравах и обычаях 1782 года. Мой ответ («Я знаю, что в то время ничего не было, например, нормальных туалетов и права голоса у женщин») заставил его на несколько секунд замереть, при этом мистер Джордано закрыл лицо руками.
— Сейчас умру от смеха, — закудахтал Химериус. И — о ужас — он заразил своим смешливым настроением и меня. Я еле сдержалась, чтобы не расхохотаться.
Шарлотта нежно сказала:
— О Джордано, я думала, они объяснили тебе, что она совершенно не подготовлена.
— Но я… хотя бы элементарные знания…
Мастер в возмущении убрал руки от лица. Я не решалась взглянуть в его сторону. Если вся его краска сейчас размазалась по лицу, я не виновата.
— Музыкальные способности есть? Поёшь? Играешь на пианино? На арфе? А как у тебя с бальными танцами? Ну, простому менуэту а дё, в паре, я тебя научу, а вот как у тебя с другими танцами?
Арфа? Менуэт а дё? Ну конечно! Каждый вечер упражняюсь! Тут я не смогла больше сдержаться и беззвучно захихикала.
— Как прекрасно, что хоть кому-то из нас весело, — растерянно сказал губошлёп. Наверное, именно в этот момент он решил для себя, что будет муштровать меня до той поры, пока не выбьет всю смешливость до последней капли.
Вообще-то, это случилось довольно скоро.
Уже через пятнадцать минут, несмотря на все старания Химериуса, я почувствовала себя последней тупицей и предателем.
— Давай, Гвендолин, покажи этим двум садистам, что ты уже всё умеешь!
Как бы мне этого хотелось! Но я, к сожалению, умела далеко не всё.
— Тур де мен,[10] левая рука, ты, глупая девчонка. Левая рука, но идёшь вправо. Корнуоллис[11] побеждён, и в марте 1782-го лорд Норт[12] пошёл на попятную.[13] Это привело к тому, что… Поворот вправо — нет, вправо! Какой кошмар! Шарлотта, будь добра, покажи ей ещё раз!
И Шарлотта показывала. Нужно отдать ей должное, танцевала Шарлотта восхитительно, казалось, это ей ни капельки не сложно.
Идёшь сюда, потом туда, потом вокруг, при этом постоянно улыбаешься, но зубы не показываешь. Где-то в стенах были вмонтированы колонки, из них лилась странная музыка, честно говоря, это была не такая мелодия, от которой ноги сами пускаются в пляс.
Наверное, я бы запомнила движения немного лучше, если бы губошлёп не бубнил мне на ухо.
— Итак, в 1799-ом, то есть, после войны с Испанией… а сейчас вращение, пожалуйста, четвёртого танцующего придётся просто вообразить, и реверанс, именно так, немного изящнее, пожалуйста. Ещё разок вперёд, улыбаемся, не забываем, голову прямо, подбородок вверх… и только Северная Америка потерпела поражение, о нет, направо, рука на уровне груди, резкий шаг в другую сторону, не разговаривать во время танца, ты же француженка, это непатриотично… Не смотри ты на свои ноги! Их всё равно не видно под этими юбками.
Шарлотта ограничилась странными вопросами («Кто правил в 1782-ом в Бурунди?»). Она постоянно покачивала головой, и от этого мне становилось ещё более не по себе.
Через час Химериусу стало откровенно скучно с нами. Он слетел с люстры, махнул мне на прощанье лапкой и вышел сквозь стену. Мне бы очень хотелось, чтобы он разузнал, чем там занимается Гидеон, но необходимость в этом отпала сама собой, потому что через четверть часа в наш танцевальный класс зашли мистер Джордж и Гидеон.
Они ещё успели насладиться этим чудным зрелищем, когда Шарлотта, губошлёп, я и четвёртый воображаемый танцор отплясывали фигуру, которую губошлёп назвал «лё шэн»,[14] и я должна была подать невидимке руку.
Увы, я опять ошиблась.
— Правая рука, правое плечо, левая рука, левое плечо! — рассерженно выкрикнул губошлёп. — Неужели это так сложно? Посмотри на Шарлотту, у неё получается замечательно!
Замечательная Шарлотта танцевала себе дальше, хотя давно заметила, что за нами наблюдают. А я Пристыженно остановилась — как бы мне хотелось в тот момент провалиться сквозь землю.
— О, — сказала Шарлотта, всем своим видом показывая, что только-только заметила Гидеона и мистера Джорджа. Она присела в грациозном реверансе, который, как я теперь знала, был чем-то вроде поклона, его исполняли в начале и в конце менуэта, а иногда и во время танца. По идее, Шарлотта должна была при этом выглядеть просто отвратительно, ведь вдобавок ко всему, она до сих пор была одета в школьную форму. Но вид у неё был почему-то очень… милый.