— Входи, — его раздраженный тон развеял самые призрачные чаяния.
Потупившись, покорно сложив руки на животе, я переступила порог и опустилась на колени — все равно потребует это сделать. Глаза вперились в бардово-золотой ворс ковра, выхватив краешек растительного узора.
— Изображаешь покорность? — он подошел и вскинул мой подбородок, заставив посмотреть на себя. — Раскаянья я не вижу. Похоже, ты совсем не сожалеешь о случившемся. Наказание было слишком мягким? Зеленоглазка, я задал вопрос!
Я вздрогнула и испуганно взглянула на него, нервно облизнув губы: во второй руке норна была та самая плеть. Видимо, сейчас он изобьет меня повторно, без свидетелей и с большей жестокостью.
— Советую отвечать, когда я спрашиваю, — виконт больно запрокинул мне голову. — Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Оскорбила моего гостя. В моем доме. В моем присутствии. Будучи моей торхой. Часть тени этого оскорбления ложится и на меня, как на твоего хозяина. Знаешь, что я должен был с тобой сделать?
Свист рассекаемого плетью воздуха заставил меня закрыть глаза. Но удара не последовало.
— Ты не имеешь права в чем-то упрекать, обвинять, а, тем более, оскорблять норна. Любого норна. За публичное оскорбление аверда тоже полагается наказание, — хозяин отпустил меня и начал расхаживать по комнате, поигрывая плетью. — Ты должна молчать, что бы они говорили и ни делали. Законом тебе дозволяется сопротивляться только в двух случаях: если кто-то из них попытается овладеть тобой силой или покалечить. Но и здесь ты должна позвать на помощь кого-то из моих людей. Тебе повезло, что ты не причинила Анафу никакого вреда, а то бы познакомилась с моим палачом. Кричала бы так, что в соседней деревне было слышно. И не факт, что после этого осталась бы торхой. Между прочим, — он остановился напротив меня, — за оскорбление торхой норна положено от десяти до сорока ударов плетью, а ты отделалась семью. К тому же их смягчала одежда, хотя пороть тебя следовало обнаженной. Цени мою доброту.
Я покорно поцеловала подставленную руку.
Сорок ударов плетью я бы не вынесла…
— Надеюсь, подобное больше не повторится?
— Да, хозяин, — прошептала я.
— Свободна!
Не веря, что так легко отделалась, я встала и, поклонившись, выскользнула за дверь.
Через неделю после моего наказания должен был состояться праздник в честь начала уборки урожая, я планировала пойти туда вместе со слугами, даже со дня на день хотела попросить разрешения у хозяина, но теперь, похоже, на моих походах на деревенский рынок и по другим служебным надобностям можно было поставить крест. А я-то так хотела побывать в городе, вернее, скажем иначе — мне периодически жизненно необходимо было бывать в городе. Да и на праздник хотелось: все там будут, а я останусь сидеть в своей башне, призраком бродить по замку. Даже виконт к себе не позовет: через два дня он куда-то уезжает, мельком обмолвился. А вдруг возьмет с собой, он ведь говорил, что торха должна повсюду следовать за хозяином.
Перестилая постель в спальне норна, тщательно смахивая пыль с мебели, меняя полотенца в ванной и доливая благовония (Сара выдавала их под личную ответственность, специальным нестираемым мелком ставила зарубку на сосуде, а потом строго проверяла, не поддалась ли служанка соблазну украсть немного для своих нужд), я думала, стоит ли вообще заводить разговор на тему праздника.
Хозяин не звал меня несколько дней, что-то писал ночами в своем кабинете. Один раз вроде бы желал со мной уединиться, но, видимо, мой изможденный вид отбил всякую охоту. Я была ему благодарна: спина болела, я одна-то спала с трудом. Много плакала, чувствовала себя разбитой, да еще эти ежемесячные мучения, на нервной почве пришедшие раньше срока…
Заслышав шаги, я вздрогнула, прижав к груди стопку полотенец.
Я не смогу, не умею я просить. Да и страшно. Может, и не стоит вовсе? Ничего, посижу в башне одна, подумаю о своей горестной жизни…
Снова встало перед глазами лицо матери, вспомнился дом… Если бы не война, я бы уже окончила школу, к свадьбе готовилась. Мы бы с Иахимом ели ягодное мороженое, любовались закатами. Он бы меня в первый раз поцеловал… Всего этого меня безжалостно лишили. Хорошо, хоть я не любила Иахима, просто привязалась, как к другу, а то бы точно наложила на себя руки.
Всхлипнув, я положила полотенца на место, наклонилась, поправляя баночки на полочках, проверила, до блеска ли оттерли ванную хыры.
Тоска, мертвой хваткой вцепившись в горло, не отпускала. Не выдержав, я села и, уткнувшись в бортик ванной, разрыдалась. Беззвучно, я привыкла, что здесь можно плакать только так, не привлекая внимания своими рыданиями.
Кевар, как я хочу обратно в Кевар! Я не желаю быть вещью, чьей-то игрушкой, я хочу к отцу, маме, подругам! Хочу стоять за прилавком в папиной лавке, щупать отрезы тканей, вдыхать их запах, хочу печь вместе с нашей кухаркой яблочно-ягодный пирог, хочу поехать с компанией друзей загород, покататься на лодке, посидеть среди высокой травы, намазывая на хлеб взбитый с малиной творог. Я хочу домой!!!
— Зеленоглазка? Лей? — при звуке его голоса я разрыдалась еще больше.
Что ему нужно от меня, зачем он меня мучает? Неужели в Арарге так мало женщин, что требуется похищать их у родных, надевать на них ошейники, унижать, принуждать быть ласковыми? Почему они не делают это с араргками, есть же, в конце концов, женщины, которые сделают за деньги все, что хочет мужчина. Я как-то видела одну такую, да и в городе были такие дома, в которые ходили, чтобы развлечься, а нам, девушкам, строго-настрого запрещали даже проходить мимо.
Зачем ему я????
— Что случилось?
Я вздрогнула, когда хозяин обнял меня и поднял на ноги. Потянулась за мешком с грязным бельем, чтобы откланяться и уйти, сбежать в прачечную, но виконт буквально выволок меня из ванной и усадил на кровать.
Нет, я не желаю, чтобы он успокаивал меня подобным образом!
Но виконт просто налил и протянул мне стакан воды:
— Выпей и успокойся. Что там у тебя случилось?
Вроде бы норн не сердится, вроде бы беспокоится. Но не обо мне — о своей игрушке, на меня ему наплевать.
— Ничего, хозяин, простите. Я сейчас быстро закончу уборку. Если угодно, я могу прийти позже, — сделав несколько глотков, я встала, прошла в ванную и тщательно вымыла стакан.
— Мне угодно знать, почему ты плакала. Кто-то тебя обидел?
Я отрицательно покачала головой.
Может, стоит спросить его о празднике? У него хорошее настроение, он может позволить…
— Хозяин, а можно мне… Наверное, мне отныне запрещено покидать стены замка? — упавшим голосом вымолвила я, заранее приготовившись к положительному ответу.
— Так вот в чем дело! — рассмеялся Тиадей и привлек меня к себе. — Хочешь вместе со всеми на праздник начала сбора урожая? Это очень хорошо, что ты понимаешь, что не достойна пойти туда и должна быть наказана.
Я кивнула, безропотно позволяя ослабить шнуровку платья. Ну да, столько дней воздержания… И ему, наверняка, абсолютно плевать на мои желания, на то, что у меня болит живот и что я только что постелила новые простыни. Надеюсь, ему хоть противно станет, когда он увидит, что со мной сегодня спать нельзя?
Но хозяин ограничился моей грудью и, запустив пальцы под бюстье, неожиданно произнес то, чего я не ожидала услышать:
— Я ведь могу и отпустить тебя. А, зеленоглазка, ты очень хочешь на праздник? Попроси!
Виконт отпустил меня и, отойдя, сел в кресло.
Поправив сползшее белье и заново зашнуровать платье (теперь я знала, почему для него был выбран именно такой фасон: все для удобства и услаждения хозяина), я подошла к Тиадею, опустилась перед ним на колени и прикоснулась губами к руке:
— Хозяин, смиренно прошу Вас отпустить меня. Обещаю не делать ничего, что могло бы опорочить Ваше имя.
Теплая ладонь легла мне на макушку:
— Я отпускаю тебя, Лей.
Не веря своему счастью, я подняла на него глаза: нет, не шутит.
— А из-за чего же ты все же плакала? — он усадил меня к себе на колени. — Из-за праздника?
— Нет, — раз уж обещала быть честной, придется сказать. — Я вспоминала родину.
— Ну да, ты еще совсем ребенок… Со временем пройдет, привыкнешь. Поверь, тебе могло быть намного хуже.
Я знала. Попади я к Шоанезу, не дожила бы до этого лета. А так не хыра, а единственная торха в доме, да и хозяин не зверь, на праздник, вот, отпустил…
— Держи-ка! — не снимая меня с колен, норн извлек из кошелька на поясе несколько серебряных монет и вложил в мою ладонь. — Купи себе что-нибудь, отвлекись. У тебя когда день рождения?
— Осенью, — я крепко сжала монетки, будто боясь, что их отнимут.
— Будешь хорошо себя вести, получишь цейх. А теперь иди, работай.
Виконт мягко подтолкнул меня, я встала, еще раз поклонилась, поблагодарила за доброту и, прихватив узелок с грязным бельем, ушла.
Хозяин уехал, и моя жизнь перестала чем-либо отличаться от жизни служанок. Помню, впервые попав в их среду, я полагала, что меня постараются от них изолировать, всячески подчеркнуть разницу нашего положения, но нет. Так же, как они, по утрам я выслушивала инструкции Сары, получала совместные задания, ела и пила вместе со всеми, вот, даже на праздник пойду.
Праздник начала сбора урожая выпал на субботу. Уже накануне никто из нас толком не работал, так что хырам пришлось взять на себя дополнительные обязанности, чтобы замок сиял чистотой. Экономка смотрела на все спустя рукава, а в пятницу вечером и вовсе, довольная и счастливая, упорхнула на третий этаж, прихватив с собой бутылку вина из хозяйского погреба. Разумеется, в восемь часов утра, когда все мы, наряженные, предвкушающие веселье, собрались на кухне, Сара не появилась. По идее, она должна была спуститься сюда еще полчаса назад, но, видимо, видела сладкие сны в чьей-то уютной компании. Девушки, хихикая, делали ставки, кому же предназначалась бутылка вина, большинство склонялось к тому, что управляющему: маг не стал бы заводить отношения с экономкой. Странно, но никто еще ни разу не подловил ее. Или просто не считал нужным делиться пикантными подробностями в моем присутствии.
Среди прочих девушек я чувствовала себя 'белой вороной': на всех пестрые платья, кокетливые шляпки, а на мне все то же серое платье. Хорошо, хоть отыскала в комоде ленты, вплела в волосы — хотя бы что-то.
С собой взяла холщовую сумку, куда уложила плащ с капюшоном: погода на границе лета и осени нестабильна, с утра светит солнышко, а к вечеру соберется дождь. Кошелек с пятью серебряными монетками — моим скудным капиталом — предусмотрительно не пристегнула к поясу, а повеселила на шею: законом не запрещалось грабить торх.
— Тебе очень идут эти ленты, Иалей, к глазам подходят, — я приветливо улыбнулась Маизе. Маиза была одной из немногих девушек, которые не боялись поддерживать со мной дружеские отношения. Невысокая чуть полноватая блондинка с голубыми глазами. Я бы назвала ее красавицей, если бы не острый птичий нос. Она частенько напрашивалась в пару со мной, помогая и показывая, как и что нужно делать. Наверное, я могла бы назвать ее подругой, если в замке Тиадея у меня вообще были подруги.
А ленты и впрямь были зеленые. Изумрудные. Как-то вечером вернулась в комнату, а они лежали на столе. День у меня тогда выдался ужасный, устала, как собака, а тут кто-то порадовал. Приятно.
Снель демонстративно прошла мимо меня, сделав вид, что не замечает. Потом все-таки не удержалась от ядовитого:
— А хозяин-то разве тебя отпустил?
— Вернется, сама у него спроси.
— Ничего, выйдем за ворота, по браслетику проверим.
Это была еще одна особенность браслета торхи: когда хозяин уезжал и по каким-то причинам не брал ее с собой (я-то радовалась, что смогу несколько деньков пожить без него), он активировал еще одно заклинание, сигнализировавшее приглушенным алым сиянием о нарушении торхой дозволенных ей границ. Все казалось мне слишком сложным: как браслет мог знать, разрешил мне хозяин покидать замок или нет, но потом я поняла, что с заклинание реагировало не на разрешение, а на запрет. Нужно было взять торху за руку, провести по какой-то руне на браслете и произнести специальную формулу границ. Но ничего подобного виконт со мной не делал, даже не попрощался, просто накануне поставил перед фактом и изъявил надежду, что во время его отсутствия я буду вести себя примерно. Естественно, я заверила его, что буду образцовой торхой. Не лгала, так как не планировала ничего такого, что ему бы не понравилось. Ну, разве что поговорить кое с кем. Тиадей хмыкнул и отпустил меня спать. Не знаю, поверил ли он. Теперь полагаю, что поверил. И верит до сих пор: за прошедшие три года заклинание границ не было активировано ни разу.
Мы шумной толпой вышли во двор и, пожелав удачного дня оставшимся мыкаться на постах солдатам, вышли за ворота. Я шла между Маизой и еще одной женщиной, отвечавшей за гардероб хозяина. Маиза что-то весело напевала, взахлеб рассказывала мне о вещах, которые можно купить на деревенской ярмарке, и своем ухажере — приказчике из близлежащего городка. Как я понимаю, эти две служанки должны были стать моим 'конвоем', то есть пристально следить за поведением торхи. А, может, я была слишком подозрительна, ведь отпускали же меня одну за покупками? Да и не станет Маиза шпионить за мной.
Никогда бы не подумала, что прогулка по обычной проселочной дороге может доставить столько удовольствия! Мне казалось, что я свободна, снова та Иалей, которой была в Кеваре, а рядом со мной мои подруги. Позвякивание серебряного браслета на руке вернуло меня к реальности, но натолкнуло на мысль, что я не желаю весь остаток жизни провести вещью. А если так, то у меня есть два пути: либо попытаться привязать к себе хозяина, чтобы перестать быть служанкой и стать любовницей, либо найти способ бежать из Арарга. Располагайся королевство на континенте, все было бы проще, насколько вообще просто это может быть в моей ситуации, но оно раскинулось на островах. Допустим, я найду способ избавиться от браслета или, не снимая, как-то сбежать от погони, но в море меня непременно поймают. Драконы быстры, им ничего не стоит догнать корабль, да и как я попаду на корабль? Никто не согласиться взять на борт беглую торху, меня тут же с радостью за вознаграждение вернут хозяину.
Заметно погрустнев, взглянула на ровные стога сена по обеим сторонам дороги — лучше бы я стала крестьянкой, сельские жители намного счастливее меня. Да, тяжелый труд — но разве в замке у меня частенько не болит спина, разве мне позволяют спать до полудня? Потом вспомнила о хырах, которые встают до рассвета и ложатся позже заката, и укорила себя за жалобы: им намного хуже, чем мне. Беспросветная короткая черная жизнь.
Мы посторонились, попуская повозку. Правивший ею парнишка улыбнулся нам, попытался завязать ненавязчивый разговор, но служанки его проигнорировали.
А вот и деревня. Как же здесь многолюдно и пёстро!
И опять напоминание о рабстве: привязанная к коновязи пара хыров. Сидят на корточках в пыли, уронив голову на руки. Грязные, босые, костлявые. Балахоны в нескольких местах порваны и, судя по всему, не стирались месяцами. Еще один раб стоит у поилки для лошадей и по-собачьи пьет воду. Он практически наг, в одной набедренной повязке. Мускулистое тело покрыто темным загаром и сетью красноватых рубцов — следов побоев. Хыра удерживает прикрепленная к ошейнику короткая цепь и пара веревок на руках. Значит, боятся, что убежит. Особо буйных привязывали за все пять колец: на шее и конечностях. Эти же кольца использовали при исполнении наказаний, например, при распятии на специальном столе на солнцепеке.
Над рабами кружили мухи, садились на потные лица, и хыры то и дело дергались, сгоняя их.
— Бедные, — невольно вырвалось у меня, — они же голодные! Давайте что-нибудь им принесем?
— Иалей, ты чего? — Маиза дернула меня за рукав, заставляя пройти мимо. — Это же хыры.
— И что? Поэтому их не нужно кормить?