Компьютер быстро выдал результат расчетов – и все задрожало у меня внутри. Ракета по-прежнему была на орбите, ничего с ней не случилось… Она находилась в зоне радиовидимости и я мог прямо сейчас нащупать ее локатором и попытаться связаться по радио с той, которая, возможно, до сих пор…
Меня все еще продолжало трясти, когда я увидел светлую точку, медленно перемещающуюся по экрану. Включив связь, я пригнулся к микрофону и сиплым голосом произнес:
– Борт, это Станция Солярис, это Станция Солярис… – я сглотнул и продолжал: – Борт, отвечайте Станции… Отвечайте Станции…
Ответом мне была тишина, которую нарушал только еле слышный непрерывный шорох. Я провел языком по пересохшим губам и повторил:
– Борт, отвечайте Станции Солярис.
Только едва уловимый шорох – и больше ничего…
Надежда стремительно таяла, надежда испарялась, надежда сгорала, превращаясь в мертвый пепел разочарования – печальное содержимое погребальных урн, – но я был намерен идти до конца. Даже если путь заканчивается тупиком, ты должен наверняка знать, что там именно тупик… и искать другие пути!
Включив питание пульта дистанционного управления, я, сверяясь с подсказками, появившимися на дисплее, согнулся над клавиатурой, приступив к работе по снятию ракеты с орбиты и ее возвращению сюда, на стартовую площадку. Я старался не думать о том, чем все это может закончиться.
Поглощенный манипуляциями с клавишами, я не замечал ничего окружающего, и только выполнив последнюю операцию и откинувшись на спинку кресла, вдруг почувствовал на затылке чей-то взгляд. Это не очень приятное ощущение было таким отчетливым, что я, с силой оттолкнувшись подошвами от пола, резко развернулся вместе с креслом.
И увидел Снаута.
Снаут стоял на верхней ступени эскалатора, соединяющего ракетодром с нижними помещениями Станции. Он был все в той же сетчатой майке и заляпанных пятнами полотняных брюках и, кажется, трезв. Не сводя с меня хмурого взгляда, он сказал бесцветным голосом:
– Я догадался, что ты обязательно попробуешь и это. Продолжаешь свои эксперименты, Кельвин?
Я молча развернул кресло в обратную сторону. Мне не хотелось с ним разговаривать – этот разговор был не нужен. По крайней мере, сейчас не нужен.
Устроившись поудобнее, я положил руки на подлокотники кресла и закрыл глаза. И ощутил себя измотанным до предела. В запасе у меня оставалось около двух часов и нужно было постараться хоть немного подремать. Никаких неприятных ощущений в затылке больше не возникало, и мне было все равно, продолжает ли Снаут оставаться на том же месте или он вернулся в недра Станции. Меня это совершенно не волновало.
Меня волновало другое…
Не знаю, о чем я думал, и думал ли о чем-нибудь вообще. Я то и дело погружался в какой-то беспокойный полусон, наполненный расплывчатыми незнакомыми образами, потом, вздрагивая, на несколько секунд выныривал на поверхность, к яви, – и вновь проваливался в серый туман. Возникший вдруг словно ниоткуда Снаут, уже успевший переодеться в свой черный свитер, склонился надо мной и, неприятно улыбаясь, произнес:
– А ведь ты проспал, Кельвин. Я немного подкорректировал траекторию спуска, и она уже упала… в океан.
– Что?! – я дернулся в кресле и в очередной раз очнулся. Никакого Снаута, конечно, рядом не было. Мне было жарко, а пульс частил так, словно я не сидел в операторском кресле, а со всех ног куда-то бежал.
Я бросил взгляд на часы: до расчетного времени посадки оставалось пятьдесят шесть минут. Ракета уже вошла в атмосферу над другим полушарием Соляриса и начала постепенно догонять Станцию. Не знаю почему, я чувствовал страшный голод – вероятно, от постоянно подавляемого волнения и смутных опасений, грызущих меня изнутри подобно каким-нибудь термитам. Времени у меня было еще предостаточно и, поколебавшись немного, я решил спуститься вниз и перекусить.
Сидя за столом на кухне, расположенной в конце нашего коридора, я уже доедал седьмой или восьмой бутерброд, запивая его холодным чаем, когда дверь открылась и на пороге возник Снаут. Увидев меня, он поднял брови и, помедлив, протиснулся между холодильником и разделочным столом и оказался за моей спиной. Я слышал, как он гремит чайником, но не оборачивался.
– Решил подкрепиться перед встречей? – спросил он, звякая ложкой в стакане. – Ну-ну…
Его тон мне не нравился, но я продолжал молча жевать.
– Кельвин, не делай этого, – тихо сказал он. – Даже если там действительно окажется… лучше тебе не будет. Поверь старому Хорьку.
Я со стуком поставил стакан, поднялся и повернулся к нему. Он перестал размешивать сахар и глядел на меня с сожалением, как на неразумное дитя.
– Доктор Снаут, я не нуждаюсь в советах, – ровным голосом произнес я.
– Считайте мои действия научным экспериментом. Я включил его в свой рабочий план.
– Это эксперимент на себе, – заметил Снаут, качая головой. – Как допотопные врачи.
Я не собирался вступать с ним в дискуссию. Я молча сполоснул свой стакан и вышел из кухни.
Все оставшееся до посадки ракеты время я не мог усидеть на месте. Я кругами ходил вокруг стартовой площадки, не слыша ничего, кроме бешеного стука крови в висках. За две минуты до момента «ноль-ноль» я опустил защитный полутемный экран и, упираясь локтями в пульт, обхватил ладонями горящие щеки.
Заслонки в куполе с резким щелчком открылись, и сквозь серебристую воронку выбрасывателя ринулся вниз огненный столб, сопровождаемый громким гулом. Экран мгновенно стал непроницаемым для света. Пол у меня под ногами ощутимо дрогнул, так что я чуть не упал грудью на пульт, потом мелко завибрировал – реже, реже – и наконец успокоился.
Гул и скрежет металла о металл стихли, сменившись размеренным негромким гудением компрессоров, отсасывающих дым и остатки ядовитых газов. Экран вновь прояснился, и я увидел вертикально стоящий посреди освещенной прожекторами стартовой площадки серый корпус ракеты, покрытый налетом гари.
Прошло еще несколько минут – я уже не торопил время! – и экран автоматически поднялся, открывая мне доступ на стартовую площадку.
Захватив приготовленный универсальный ключ, я на негнущихся ногах подошел к ракете. Руки у меня слегка дрожали, и я не сразу сумел насадить трансформирующийся цилиндр ключа на первый из болтов обшивки люка. Тонко взвыл мотор – и болт нехотя полез из своего гнезда.
Когда последний, пятый болт упал мне под ноги, я принялся за задвижки. Пришлось довольно долго повозиться, прежде чем они сдвинулись со своих мест. Теперь ничто не мешало мне открыть крышку люка, но я медлил. Мое тело словно онемело, я не мог поднять руки, а ноги мои просто приросли к закопченному металлу. Компрессоры уже смолкли и на ракетодроме было очень тихо.
Не знаю, сколько бы я простоял так, без движения, но вдруг раздался легкий скрежет – и крышка люка начала открываться, словно на нее нажимали изнутри…
Хотя онемение тела не прошло, мне все же каким-то образом удалось попятиться от ракеты. Под ногой загремел, откатываясь в сторону, болт, чуть не заставив меня подпрыгнуть. Впрочем, вряд ли бы мне удалось это сделать – страх вновь полностью парализовал меня. Страх перед тем, ЧТО должно было сейчас появиться в проеме люка.
Крышка люка открылась еще шире и я наконец увидел, почему она движется. Ее толкала обыкновенная человеческая рука.
– Крис, мы куда-то летим?
Хари в синем, мешковато сидящем на ней комбинезоне выскользнула из люка и подошла ко мне.
– Я там, кажется, заснула, – смущенно сказала она. – Что с тобой, Крис?
Из меня словно выпустили воздух. Пошатнувшись, я медленно осел на еще теплое покрытие ракетодрома, прямо на угловатый универсальный ключ.
Фигура Хари стала нечеткой, и все вокруг расплылось, словно я смотрел в расфокусированный бинокль.
– Хари… – выдавил я. – Хари…
– Тебе плохо, Крис? – ее ладонь легла мне на лоб. – Ты весь горишь!
– Мне хорошо, Хари…
…Я почти не запомнил, как мы добрались до моей кабины. Кажется, я шел, обняв Хари за плечи, и она что-то спрашивала у меня, и я что-то отвечал… В душе моей крепла уверенность в том, что теперь у нас с ней все будет хорошо… не так, как в прошлый раз. И, разумеется, я не думал посвящать Хари в историю ее появления на Станции и вообще ни во что, и намеревался просить о том же и Снаута, и Сарториуса.
Впрочем, вряд ли бы им пришло в голову что-то ей рассказывать. Я собирался познакомить ее с кибернетиком и физиком, не спрашивая их согласия. Да, она была созданием океана – но человеком; человеком не в меньшей мере, чем я и они. Океан был истинным Творцом, и мне, пожалуй, следовало возносить благодарственные молитвы именно ему, а не Господу, какой бы кощунственной не казалась такая мысль…
В комнате я помог Хари расстегнуть застежки комбинезона. Когда она предстала передо мной обнаженной – с небольшими холмиками грудей и трогательным темным пушком в низу живота – у меня пересохло в горле.
Ее тело было знакомо мне до мельчайших подробностей, родное тело…
– Можешь принять душ, – сказал я, отодвигая шкаф, эа которым находился вход в ванную комнату.
Смущенно опустив глаза под моим взглядом и слегка покраснев, Хари покорно направилась туда, а я открыл шкаф и достал одно из двух одинаковых белых платьев с красными пуговицами, шов которого был аккуратно распорот ножницами. Потом подошел к столу и сел спиной к ванной комнате, так, чтобы меня можно было видеть оттуда. До рассвета было еще далеко, и темнота за окном скрывала Творца, способного создавать почти идеальные копии…
Возвращение Хари могло свидетельствовать о том, что источник стабилизирующего поля находится именно в теле «гостя», и таким образом, «гость» независим от океана и может существовать на любом расстоянии от Соляриса. Даже на Земле… К сожалению, это было вовсе не очевидно – возможно, источник все-таки располагался где-то в глубинах океана; просто орбита удаленностью в тысячу километров от поверхности планеты входила в сферу его досягаемости. Для проверки нужно было бы, как минимум, вывести… объект за пределы данной звездной системы. Я знал, что никогда не решусь на подобную проверку.
Был и второй вопрос, на который я хотел бы получить ответ: на какой срок рассчитано существование «гостя»? И есть ли вообще такой срок…
Мне стало неприятно от мысли, что я рассматриваю Хари как объект возможных исследований – и тут же мне в голову пришла другая мысль.
Черная Афродита Гибаряна. Наверное, ее можно было бы отправить за границы звездной системы. И посмотреть, что из этого получится. А в случае успеха – даже переправить на Землю…
Меня покоробило от собственных размышлений, отдающих цинизмом; пожалуй, я всегда был о себе лучшего мнения.
– Крис, о чем задумался?
Я слегка вздрогнул и обернулся. Хари, обмотавшись полотенцем, стояла на пороге ванной комнаты. Ее мокрые волосы были взъерошены – видно было, что она вытирала их, но не расчесывала. Я встал из-за стола, подошел к ней и обнял за плечи. Она замерла под моими руками.
– Что-то серьезное, Крис?
– О чем ты?
– Ну… моя болезнь… То, что у меня с памятью.
Я должен был постоянно помнить, что эта Хари ничего не знает… в отличие от второй.
– Нет, все уже позади, – сказал я. – Теперь ты в полном порядке.
Память постепенно восстановится.
Хари подняла ко мне лицо. В ее серых глазах отразился свет ламп.
– Почему мы здесь, Крис?
Я пригладил ее волосы.
– Это моя работа. А ты здесь для того, чтобы я не скучал без тебя.
Теперь ты будешь моей неизменной сопровождающей. Или даже ассистенткой. Хочешь быть моей ассистенткой?
– Угу, – кивнула она. – А что нужно делать?
– В данный момент – ложиться спать, – я поцеловал ее в кончик носа. – Сейчас я приготовлю постель. А потом тоже ополоснусь.
Я выпустил ее из объятий и начал раскладывать откидную кровать. Хари наблюдала за мной, прислонившись спиной к шкафу.
– Ложись, – сказал я, раздеваясь. – Я сейчас.
Она послушно подошла и села на кровать. И задумчиво проговорила, глядя в пол:
– Что-то случилось со мной в ракете… Не помню… Мне было очень плохо…
Я замер. Потом бросил рубашку на стул и привлек ее к себе.
– Все прошло, Хари. Все прошло.
Наши губы встретились. Она обхватила меня руками за шею и, откидываясь на спину, повлекла за собой…
5
Сердце сжалось от всепоглощающей безбрежной тоски, я рванулся и отчаянно закричал, стараясь освободиться от невидимых прочных пут, – и проснулся от собственного крика. Тут же на лоб мне легла прохладная ладонь.
– Приснилось что-то нехорошее?
Хари, привстав, с беспокойством смотрела на меня. В комнате было светло, за окном виднелось небо, сплошь затянутое грязно-серой облачной пеленой; сейчас оно было очень похоже на земное.
Я осторожно снял ее руку со лба, оторвал голову от мокрой подушки, сел на кровати и вытер простыней шею. Повернулся к Хари и провел кончиками пальцев по ее округлому гладкому плечу:
– Пустяки. Затекшая рука может стать причиной кошмара. Наши сновидения – та же физиология, не более.
В течение десяти последних лет я просыпался в одиночестве. Океан избавил меня от этого одиночества. Теперь мы были вдвоем, поистине неразлучные и неразрывные… Можно было даже считать это неким подобием симбиоза.
– Мне всегда нравится, как ты рассуждаешь, – Хари вновь легла и закинула руки за голову. – Ты очень уверенно рассуждаешь. Этакий знаток всех истин на свете.
По спине у меня побежали мурашки. Мне были знакомы эта интонация и этот чуть ироничный взгляд.
– Без уверенности жить на свете трудновато, – сказал я, подавив смутный душевный трепет. Потом встал и, поцеловав Хари, направился в ванную.
Стоя под прохладным душем, я с силой тер кожу, словно старался смыть с себя нечто липкое, не желающее отделяться от моего тела. Я с беспокойством понял, что настроение у меня вовсе не такое уж и приподнятое. Возможно, виной тому был бесформенный ночной кошмар.
Чтобы искоренить ростки неприятного тяжелого чувства, я начал думать о том, чем же, собственно, буду заниматься, какое направление исследований разрабатывать. И тут мне в голову пришла одна неплохая, по-моему, мысль.
Я продолжал обдумывать ее, бреясь перед зеркалом, в котором, кроме моего лица, отражалась часть комнаты с сидящей на кровати Хари, уже успевшей вновь завернуться в длинное полосатое полотенце.
Для воплощения этой идеи требовалась помощь Сарториуса, и я решил, что поделюсь с ним своими соображениями. Да и со Снаутом тоже.
Хари сменила меня в ванной, а я принялся одеваться, потом убрал постель и закрепил кровать на стене, стараясь побольше шуметь, чтобы эти звуки доносились до Хари. Когда она вернулась в комнату, я кивнул на приготовленное белое платье:
– Надень вот это.
У меня было готово объяснение насчет того, куда подевалась ее одежда, однако оно не понадобилось. Хари молча взяла платье, равнодушно взглянув на распоротый шов. Когда она оделась, я достал из ящика стола кусок медной проволоки – там, как и в других ящиках, лежало множество давно запримеченных мною разных нужных в хозяйстве предметов – и, проткнув ткань в нескольких местах, стянул шов. Хари приняла это как должное, словно именно так и нужно было «застегивать» платья.
Мы вышли в пустой коридор и я повел Хари в сторону кухни. Но на полпути остановился и, пробормотав; «Забыл! Подожди меня здесь, я сейчас», – быстро, почти бегом, вернулся в комнату. Вновь выдвинул тот же ящик стола, присел возле него на корточки и стал ждать.
Я чувствовал себя садистом, но мне нужно было убедиться в том, что все осталось по-прежнему и Хари все так же не может обходиться без меня. В глубине души тлела слабая надежда на то, что океан-Творец внес коррективы в свое создание – ну что ему стоило сделать это? В голове вдруг отчетливо прозвучал голос Снаута: «Продолжаешь свои эксперименты, Кельвин?»
По-другому я просто не мог. Мне нужна была полная ясность.
Ждать пришлось недолго. Из-за неплотно закрытой двери донеслось приближающееся быстрое шлепание босых ног – и Хари с искаженным лицом буквально влетела в кабину.
– Я здесь, Хари, – уныло сказал я и поднялся. – Забыл одну нужную штуковину.
Она резко остановилась, увидев меня. Лицо ее раскраснелось, грудь часто вздымалась. Спустя несколько мгновений взгляд ее стал осмысленным и тут же в нем возник испуг. Хари неуверенно подошла ко мне и уткнулась лбом в мое плечо.