Гед не понял, что тот имел в виду, но почему-то сразу почувствовал расположение к Ветчу и был рад, когда он после обеда остался с ними.
Они все вместе спустились в город, и Гед смог наконец повнимательнее рассмотреть его. Короткие и немногочисленные улочки Твилла так извивались и поворачивали под такими немыслимыми углами среди домов с высокими крышами, что заблудиться было немудрено. Странный это был город, и странные люди жили в нем. На первый взгляд они казались обычными рыбаками, ремесленниками, землевладельцами, но, живя в постоянной атмосфере волшебства Острова Мудрости, сами стали наполовину магами. Как Гед уже убедился на собственном опыте, они всегда говорили загадками, и ни один из них не моргнул бы и глазом, если бы увидел, как, например, мальчик превращается в рыбу, или дом взмывает в небо. Горожане сразу догадались бы, что это проделки безответственного юнца-студента и продолжали бы как ни в чем не бывало чинить ботинки или рубить баранину.
Выйдя из Задней Двери, ребята прошли через сад Большого Дома и, перейдя по деревянному мостику через чистую и быструю речку Твиллберн, зашагали по петлявшей среди лугов и рощ тропинке на север. Они прошли мимо дубового леса, в глубине которого, несмотря на яркое солнце, прятались густые черные тени. Впереди они увидели рощу, которую Гед никак не мог толком рассмотреть. До нее было, казалось, рукой подать, но они, сколько ни шли, не приближались к ней ни на шаг. Гед не мог даже разобрать, что за деревья там растут. Ветч сказал тихо:
– Это Вечная Роща. Мы не сможем даже приблизиться к ней…
На залитых обжигающими лучами солнца лугах вовсю цвели какие-то желтые цветы.
– Искрянка, – сказал Джаспер. – Она растет там, где ветер развеял пепел горящего острова Илиен, когда Эррет-Акбе оборонял Внутренние Острова от Огненного Лорда. – Он сорвал один увядший цветок, подул на него, и семена, подобно огненным искрам, взлетели вверх.
Через некоторое время тропа привела их к высокому, круглому холму, поросшему яркой зеленой травкой. Именно этот холм и увидел Гед с корабля, когда тот вошел в зачарованные воды острова Рокк. Джаспер остановился на склоне холма.
– Дома, на Хавноре, я много слышал об искусстве волшебников Гонта, и всегда о них говорили с похвалой. Мне давно хотелось познакомиться с их манерой плести заклинания. Теперь и у нас появился гонтиец, и мы стоим на склонах Холма Рокка, чьи корни доходят до центра Земли. Все заклинания имеют здесь огромную силу. Сделай что-нибудь, Сокол. Покажи нам свой стиль.
Застигнутый врасплох и сконфуженный, Гед не нашелся, что ответить.
– Потом, Джаспер, – сказал Ветч в своей обычной прямой и открытой манере. – Пусть он сначала немного освоится.
– У него есть и мастерство, и сила, иначе Привратник не впустил бы его. Почему бы ему не показать себя? Верно, Сокол?
– Правильно, у меня есть и то и другое, – сказал Гед. – Объясни, чего ты хочешь от меня.
– Иллюзий, конечно – разных трюков, обмана зрения. Например, как этот!
Вытянув палец, Джаспер произнес несколько странных слов и в том месте, куда он указывал, среди зеленых стеблей травы появилась тонкая струйка воды. Вскоре из склона Холма забил родник. Гед опустил в него руку – казалось, это настоящая вода, чистая и прохладная. Но ею не утолить жажды – то была всего лишь иллюзия. Еще одним словом Джаспер остановил поток и все стало как прежде, даже трава не намокла.
– Теперь ты, Ветч, – сказал он с холодной улыбкой.
Ветч угрюмо почесал затылок, взял в руки немного земли и начал что-то, фальшивя, напевать себе под нос. Пальцы его в это время мяли, гладили, раскатывали комок земли, придавая ему какую-то форму, и внезапно тот превратился в маленькое насекомое – не то в шмеля, не то в мохнатую муху. Посидев немного на руке Ветча, оно с жужжанием улетело прочь.
Гед совершенно упал духом. Что он знает, кроме деревенского колдовства? Он умеет лишь созывать коз, лечить бородавки, перетаскивать мешки, да чинить протекающие горшки.
– Я не занимаюсь такими фокусами, – сказал он.
Для Ветча этого было вполне достаточно, но Джаспер тут же спросил:
– А почему?
– Волшебство – не забава. Мы, гонтийцы, не играем в волшебников для собственного удовольствия, – ответил Гед высокомерно.
– А для чего же? – вкрадчиво осведомился Джаспер. – Ради денег?
– Нет… – но он так и не смог придумать, что бы еще сказать, дабы скрыть свое невежество и спастись от позора. Джаспер беззлобно рассмеялся и повел их дальше вокруг Холма. Гед плелся сзади, понимая, что вел себя как глупец, и виня во всем Джаспера.
В эту первую ночь, когда Гед, закутавшись в плащ и вслушиваясь в заполнившую Большой Дом Рокка тишину, лежал на соломенном матраце в своей темной и холодной каменной каморке, мысль о всех тех заклинаниях и заклятиях, которые звучали в этих стенах, леденила его душу. Тьма сомкнулась над ним, по коже мальчика пробежали мурашки. Как ему хотелось сейчас оказаться где-нибудь вдали от Рокка! Но в этот момент в дверь постучал Ветч и спросил, можно ли ему зайти и немного поболтать с ним. Над его головой покачивался голубоватый огонек-обманка, освещавший ему путь. Он присел и стал расспрашивать Геда о Гонте, а потом с любовью заговорил о своих родных островах в Восточном Пределе. Ветч рассказывал, как по вечерам слабый ветерок носит дым деревенских очагов между островами с забавными именами: Корп, Холп и Копп, Венвей и Вемиш, Иффиш, Коппиш и Снег. Чтобы Геду было понятнее, он пальцем рисовал на каменном полу их очертания, и проведенные им линии некоторое время светились тусклым серебристым светом. Ветч проучился в Школе уже три года и скоро должен был стать волшебником – и он пользовался магией так же непринужденно, как птица – крыльями. Но он владел еще одним искусством, которому нельзя было научиться – добротой. В эту ночь Ветч предложил Геду свою дружбу, спокойную и открытую, и Гед не мог не ответить ему тем же.
Правда, Ветч дружил и с Джаспером, который в первый же день заставил Геда показать себя на Холме Рокка круглым дураком. Гед помнил об этом, да и Джаспер, который всегда разговаривал с ним очень вежливо, но постоянно усмехаясь, явно не забыл о его позоре. Это больно задевало Геда. Он поклялся в один прекрасный день показать Джасперу, да и всем остальным, среди которых тот был заводилой, насколько в действительности велика его сила. Ведь не эти мелкие фокусники спасли деревню, и ни об одном из них Огион не написал, что он станет величайшим волшебником Архипелага.
Итак, подхлестываемый задетой гордыней, Гед усиленно налег на науки, которым учили носящие серые плащи Мастера Рокка – их звали Девять Мудрых.
Каждый день часть своего времени он проводил с Мастером Сказителем, впитывая Деяния героев и Пути мудрости, начиная с самой древней баллады «Сотворение Эа». Потом, с дюжиной других студентов, он практиковался с Мастером Ветров в умении управлять ветрами и погодой. Весной и ранним летом они все погожие дни проводили в бухте Рокка, учась управлять маленькой легкой лодкой при помощи слов, усмирять волны, разговаривать с настоящим ветром и поднимать ветер магический. Это очень тонкое искусство, и Гед частенько получал синяки и шишки, не успевая увернуться от гика, когда ветер внезапно начинал дуть в другую сторону. Или вдруг его лодка сталкивалась с другой, хотя вся бухта была в их распоряжении; или он вместе с двумя товарищами оказывался в воде, когда огромная, невесть откуда взявшаяся волна переворачивала их утлое суденышко. Более спокойными были пешие походы с Мастером Целителем, вводившим их в мир растений. Мастер Руки учил фокусам, жонглированию и азам искусства Перевоплощения.
Наука давалась Геду легко, и уже через месяц он обогнал ребят, проведших в Школе целый год. Особенно хорошо получались у него иллюзии. Казалось, этот дар заложен в нем с рождения и теперь он лишь вспоминает что-то давно забытое. Мастер Руки, мягкий и добрый человек, был бесконечно влюблен в то искусство, которое преподавал. Гед сначала благоговел перед ним, но вскоре это чувство прошло, и он начал одолевать старика вопросами. Мастер всегда улыбался в ответ и показывал Геду все, что тот хотел. Но однажды, желая наконец посрамить Джаспера, Гед сказал Мастеру:
– Сэр, подобные заклинания все на одно лицо, если знаешь одно, можно сказать, что знаешь их все. Но в конце концов любая иллюзия исчезает. Если я превращу камешек в алмаз, – и он быстро сделал это, взмахнув рукой и произнеся какое-то слово, – что я должен сделать, чтобы он навсегда остался алмазом? Как заставить заклинание длиться вечно?
Мастер Руки внимательно посмотрел на драгоценность, которая сверкала на ладони Геда, словно гордость коллекции какого-нибудь дракона. Затем произнес одно лишь слово: «Толк», и алмаз вновь стал невзрачным серым осколком скалы. Мастер взял его и поднес поближе к глазам.
– Этот камень, – сказал он, мягко глядя на Геда, – на Истинном Языке называется «Толк». Осколок гранита, из которого сложен наш остров, частица суши, на которой живут люди. Он – часть нашего мира. Пользуясь заклинаниями Изменения, можно придать ему облик алмаза, цветка, пчелы, глаза или огня. – Камень последовательно превращался в те предметы, которые он называл, а затем вновь становился самим собой. – Но все это только видимость. Иллюзия обманывает чувства смотрящего, она заставляет его видеть, слышать и чувствовать превращение какого-либо предмета. Но она не изменяет самой вещи. Чтобы сделать из этого камня настоящую драгоценность, ты должен дать ему другое Имя. А для этого, сынок, необходимо изменить сам мир, частью которого является камень. Это действительно можно сделать. Ты научишься этому у Мастера Изменения, когда будешь к этому готов. Но ты не должен изменять ни единой песчинки, пока не будешь точно знать, что последует за твоим действием – добро или зло. Мир находится в равновесии, но заклинания Изменения или Вызова могут поколебать его. Это очень опасно. Такие поступки обязательно должны опираться на знания и служить определенной цели. Когда зажигаешь свечу, появляются тени…
Он вновь взглянул на камешек.
– Знаешь, камень – тоже неплохая штука. Если бы острова Земноморья были сложены из алмазов, у нас была бы трудная жизнь. Наслаждайся иллюзиями, паренек, а камни пусть остаются камнями. – Он улыбнулся, но Геда не удовлетворил его ответ. Стоит только попытаться выудить из мага его секреты, он обязательно начинает разглагольствовать, подобно Огиону, о равновесии, опасности, тьме. Гед был уверен, что настоящий маг, прошедший весь путь от этих детских трюков с иллюзиями до секретов Вызова и Изменения, может делать все, что ему заблагорассудится. Он может сбалансировать мир как ему нравится и отодвинуть тьму своим собственным светом.
В коридоре юноша встретил Джаспера, который в последнее время, прослышав об успехах Геда, разговаривал с ним, казалось, более дружелюбно, но, на самом деле, с еще большей издевкой.
– Почему у тебя такой унылый вид, Сокол? Не получается что-нибудь?
Стараясь, как всегда, не уронить себя в глазах Джаспера, Гед ответил, не обращая внимания на насмешливый тон:
– Я сыт по горло жонглированием, меня мутит от иллюзий и всех этих трюков, годных только для развлечения скучающих Лордов в их замках. Из всего, чему я здесь научился, только малая часть действительно полезна. А все остальное – просто глупости!
– Даже глупости опасны, – ответил Джаспер, – в руках глупца.
Геду вздрогнул, будто его ударили, и шагнул к Джасперу. Но тот только улыбнулся, как бы показывая, что не хотел никого оскорбить, и, как обычно, легонько кивнув на прощание, пошел дальше.
Клокоча от ярости и глядя вслед Джасперу, Гед поклялся, что превзойдет его, и не в каком-нибудь пустячном состязании, а в настоящем деле. Он покажет себя, унизит Джаспера, и не позволит никому смотреть на него сверху вниз.
Геду не давал покоя вопрос: почему Джаспер ненавидит его? Он лишь знал, в чем причина его ненависти к Джасперу. Другие студенты давно поняли, что им трудно тягаться с Гедом. Они говорили о нем – кто с похвалой, а кто и со злобой: «Гонтиец – прирожденный волшебник, и не позволит никому превзойти себя». Один только Джаспер не хвалил, но и не избегал его. Он просто смотрел на Геда сверху вниз, слегка улыбаясь. И поэтому Джаспер оставался его единственным соперником, которого любой ценой необходимо было поставить на место.
Гед не видел или не хотел видеть, что в этом противоборстве, ставшем частью его жизни, таятся те самые опасности, о которых предостерегал его Мастер Руки.
Когда ярость не затмевала разум Геда, он понимал, что ему еще далеко до Джаспера или до других старших студентов, и продолжал учиться. К концу лета напряжение в работе немного спало, так что оставалось время и для развлечений – лодочных гонок в бухте, состязаний в мастерстве владения иллюзиями во двориках Большого Дома, игр в прятки долгими вечерами, где водящий и игроки были невидимы, и только веселые юные голоса звенели среди деревьев, сопровождаемые юркими шариками-светлячками. Потом пришла осень, и все с новыми силами взялись за учебу. Словом, первые месяцы в Школе пролетели для Геда незаметно, наполненные новыми впечатлениями.
Зима принесла перемены. Вместе с еще семью студентами его послали на другой конец острова, на Северный мыс, где стояла Башня Уединения. Там в одиночестве жил Мастер Имен. Имя у него было странное – Курремкармеррук, ни в одном из языков Архипелага не встречалось такого слова. На несколько миль от Башни не было ни единого поселения. Уныло возвышалась она над прибрежными утесами. Серы были облака над суровым зимним морем, и бесконечны были списки Имен, которые следовало выучить. На высоком стуле в огромном зале Башни в окружении своих учеников сидел Курремкармеррук, записывая слова, которые следовало запомнить до темноты, потому что в полночь чернила исчезали, и пергамент вновь становился чистым. Здесь царил полумрак, а также холод и тишина, которая нарушалась только скрипом пера Мастера, да иногда вздохом бедного студента, которому предстояло до полуночи вызубрить название каждого мыса, бухты, фарватера, канала, гавани, мели, рифа и скалы на берегах Лоссоу, крохотного островка в Море Пелн. На жалобы студентов Мастер обычно не отвечал, но удлинял список. Иногда он говорил:
– Тот, кто хочет стать Чародеем Моря, должен знать Настоящее Имя каждой капли воды.
Гед хоть и вздыхал порою, но не жаловался. Он понимал, что в этой пыльной и беспросветной зубрежке Имен каждого места, предмета и существа и заключена, как бриллиант на дне высохшего источника, та власть, к которой он стремится. Ведь вся магия и состоит в том, чтобы назвать каждое место, вещь или существо их Настоящими Именами. Так сказал Курремкармеррук в их первый вечер в Башне. Он больше не повторял этих слов, но Гед их запомнил.
– Много великих волшебников потратили всю жизнь на то, чтобы найти Имя одной-единственной вещи, одно-единственное забытое или скрытое Имя. Но списки наши далеко не полны. И они не будут завершены никогда. Послушайте меня, и вы поймете, почему. В мире под солнцем, и в другом мире, где нет солнца, есть много такого, что не имеет ничего общего с людьми и людской речью, и есть силы, по сравнению с которыми силы людей – ничто. Но магия, истинная магия, подвластна лишь тем, кто говорит на языке Хардик, или на Древнем Наречии, из которого он вырос.
На Древнем Наречии говорят драконы, на нем говорил Сегой, сотворивший острова Архипелага, на этом языке мы поем баллады и песни, произносим заклинания и заклятия. Слова его разбросаны и скрыты среди привычных нам слов. Например, мы зовем пену на волнах «сакиен». Это Слово составлено из двух слов Древнего Наречия: «сак» – перо, и «иниен» – море. Перо моря – вот что такое пена. Но нельзя заколдовать пену, назвав ее «сакиен»; вы должны использовать ее Настоящее Имя – «эсса». Любая колдунья знает несколько Слов Древнего Наречия, маг знает их много. Но часть Слов забыта, некоторые известны только драконам и Древним Силам земли, а некоторых не знает никто… И ни один человек не может знать их все, ибо им нет конца.
Вся загвоздка – в следующем. Например, Слово для моря – «иниен». Что ж, прекрасно. Но то, что мы называем Внутренним Морем, имеет свое название на Древнем Наречии. Так как ничто не имеет двух Настоящих Имен, Слово «иниен» может означать только «все море, кроме Внутреннего». Но оно, конечно, не означает даже этого: ведь существуют бесчисленные заливы, бухты и проливы, у которых тоже есть Имена… Если какой-нибудь маг окажется достаточно глуп, чтобы попробовать наложить чары на шторм, или успокоить весь Океан, в его заклинаниях должны звучать названия каждого фута моря, не только в Архипелаге, но и за Внешними Пределами – везде, где волшебство имеет силу. Таким образом, как раз то, что позволяет нам заниматься магией, одновременно ограничивает наши возможности. Маг может управлять только тем, что находится рядом с ним, и что он может назвать точно и полно. И это хорошо, иначе какой-нибудь извращенный или капризный маг давным-давно попытался бы изменить то, что не может быть изменено, и Равновесие нарушилось бы. Разбушевавшееся море затопило бы острова, где мы живем, и похоронило бы в бездонной пучине все голоса и Имена.