— Вы меня, наконец, пропустите или будете и дальше всячески препятствовать работе?
Я посторонилась, но извиняться не стала. Интересно, какую работу имел в виду мистер Бернис, учитывая, что хозяев дома не было, а прислуга и так была занята делом и не нуждалась в его понуканиях?
Дворецкий поднялся на крыльцо, бросив на меня последний осуждающий взгляд, и скрылся в доме, а я подошла к воротам и взялась за прутья. Они были влажными от тумана, а ещё шершавыми, потому что краска кое-где сошла, обнажив нижние слои. Всё внутри опустилось.
Я повернулась, чтобы вернуться в дом, когда заметила около кустов какое-то яркое пятно. Это оказалось крепкое красное яблоко, насаженное на остроконечный прут изгороди, как голова на пику. Настроение мгновенно улучшилось. Это было послание: точно такое же яблоко я видела в руках Греты. Я сняла его, отерла о подол и вдохнула запах. Плод был очень ароматным. Бывают красивые и сочные яблоки, но при этом абсолютно безвкусные — как будто жуешь прессованные листья, накачанные сиропом. Но это пахло так, что рот тут же наполнился слюной.
Размышляя над тем, зачем Ваухан приходил, я вспомнила о танцах, которые были назначены на послезавтра, и вот уже в который раз пожалела, что отказалась от его предложения. А потом в очередной раз отругала себя за то, что думала о танцах в то время, как единственное, что должно было меня волновать, — это судьба Мэтти.
Скрипнувшая боковая калитка прервала мои размышления. Я стояла в тени рододендронов, а потому мистер Фарроуч меня не заметил. Быстро оглянувшись на дом, он поднял воротник, прикрыв шею и уши, и нырнул в туман. Отлучка камердинера из замка в отсутствие хозяев показалась мне подозрительной. Ещё больший интерес вызывала осторожность, с которой это было сделано. Минуту я колебалась, не зная, как поступить: пойти за ним или вернуться в дом и отыскать комнату Мэтти, как и собиралась. Наконец, рассудив, что комната может подождать, я сунула яблоко в карман и последовала за ним.
Раньше я никогда не преследовала людей, и выяснилось, что это не так-то просто. Отчасти моему предприятию способствовал туман, ухудшавший видимость и заглушавший шаги. Я кралась за мистером Фарроучем на расстоянии, достаточном, чтобы не потерять его из вида, но недостаточном, чтобы он мог меня услышать. Порой его фигура, обволакиваемая жемчужно-серыми клубами, почти полностью исчезала из поля зрения, превращаясь в тёмное пятно, и тогда мне казалось, что я иду за каким-то фантомом. В следующую секунду туман резко расступался, и тогда я сбавляла шаг, чтобы остаться незамеченной. Конечно, я шла не прямо по дороге, а старалась держаться деревьев и кустов, но здесь их было не так много. Чем дальше мы отходили от замка, тем прозрачнее становилась дымка, как будто все эти пары расползались из его подвалов или многочисленных кастрюль Симоны и рассеивались на открытом пространстве.
Вскоре я поняла, что, продолжая преследование в том же духе, рискую быть замеченной. Когда мы были примерно в полумиле от замка, внизу показалась речка. Я решила спуститься по холму и идти вдоль её русла. Склон немного нависал над берегом, скрывая меня от мистера Фарроуча. Время от времени я поднимала голову и осторожно выглядывала, дабы убедиться, что не упустила его из виду. Но я напрасно волновалась: дорога была здесь одна, сворачивать просто некуда. И в тот момент, когда я подумала, что он, должно быть, идёт в деревню, мистер Фарроуч повернул к мосту. Заметь я это секундой позже, и он бы меня увидел, но я успела спрятаться в зарослях под насыпью. Это было то самое место, где мы останавливались вчера с Вауханом. Я даже узнала камень, на котором сидела. Теперь он блестел от влаги и оказался не чёрным, а покрытым зеленым бархатом мха.
Мистер Фарроуч меж тем поднялся на мост. На той стороне не было ничего, кроме заброшенной часовни, кладбища и «шепчущихся любовников», и я недоумевала, что ему могло там понадобиться. Старый кряжистый мост был из тех, какие часто встретишь на открытках с изображением глухих уголков и затерянных в безвременье деревушек. Он был похож на каменную ногу великана, решившего однажды перейти речку, да так и застрявшего в ней. Бурный поток врезался в мощные арочные опоры, словно стремясь их сокрушить. Но каменные глыбы оставались неподвластны стремительному течению.
Здесь туман стелился над водой, оставляя тот берег на обозрении. Что заставило мистера Фарроуча пуститься в такой нелёгкий для него путь? Он прошёл мимо «шепчущихся любовников», и я подумала, что он держит путь в часовню. Но он обогнул её и свернул к кладбищу. Открыл дверцу в низенькой ограде, вошёл и снова прикрыл её за собой. Немного попетляв среди надгробий, он наконец остановился возле одного из них.
Пошарив на груди, он что-то вытащил, и я узнала ярко-жёлтые нарциссы. Камердинер аккуратно положил их перед собой, а потом опустился на землю и так замер. И тут до меня дошло, что он всего-навсего пришёл сюда, чтобы навестить кого-то из почивших родственников.
Мне стало ужасно неловко, будто я подглядывала в замочную скважину. Но, постояв так немного, мистер Фарроуч вдруг пошевелился, сгреб и отшвырнул в сторону цветы. Потом вонзил обе руки в землю, погрузил их в плотную влажную почву едва не по локти и принялся остервенело рыть и разгребать её. Комья и грязь полетели в разные стороны. Несколько минут он работал так без остановки, стоя на коленях, похожий на зверя, раскапывающего добычу. Казалось, он готов был и зубами в неё вцепиться, если бы это помогло.
Я представила, как он, стоя в могиле уже по пояс, вытаскивает на поверхность мертвеца, и мне стало дурно. Потом я вспомнила, что людей принято хоронить в гробах, а мистер Фарроуч едва ли в силах голыми руками раскопать шесть футов земли. Тут он прервал своё ужасное занятие и замер, всё ещё стоя на коленях и будто приходя в себя. А потом начал сгребать разворошенную землю и ссыпать её обратно.
Прежде волнение от тайного преследования, боязнь быть застигнутой врасплох и жгучий интерес к происходящему подогревали мою кровь, невзирая на пронизывающий ветер и повисшую в воздухе влагу. И только сейчас я наконец почувствовала, насколько замерзла, и, не удержавшись, чихнула. Я тут же в испуге зажала себе рот, но мистер Фарроуч на том берегу, к счастью, не услышал. Похоже, он уже полностью успокоился и теперь утаптывал землю, чтобы скрыть следы своего недавнего помешательства. В том, что это было помешательство, я даже не сомневалась. Кто в здравом уме станет раскапывать голыми руками могилу? Похоже, там покоится кто-то очень близкий ему. Надо будет выяснить личность этого родственника.
Я поднялась и поспешила наверх, к дороге, чтобы вернуться в замок раньше него. Весь обратный путь я ёжилась, чихала и корила себя за беспечность, из-за которой забыла о теплой одежде. Мне в спину летел какой-то сухой тренькающий звук. Я так и не поняла, откуда он исходил, — казалось, отовсюду одновременно. И я пришла к выводу, что звенит у меня в голове.
Может, это, что называется, первый звоночек простуды?
ГЛАВА 20
Поскольку мне уже не приходилось подлаживаться ни под чей шаг, вернулась я быстро. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы искать комнату: я переполошила бы чихом весь замок. Да и пальцы озябли настолько, что подвижность им вернула только чашка горячего брусничного чая, которую Симона сунула мне в руки.
— Вот уж удумали гулять в такую погоду без плаща, — покачала она головой и тут же вернулась за помешивание гуляша. — Лаврушки достаточно? А то уже ничего не чую.
Кларисс, которой был адресован вопрос, сняла пробу и молча кивнула.
— Я забыла про платок и перчатки, а возвращаться уже не хотелось.
— Нечего мне уши пудрить, — хитро прищурилась Симона, и я едва не вылила на себя чай.
Неужели она видела, как я следила за мистером Фарроучем?
— Лапшу на уши вешать, — буркнула Кларисс, не отрываясь от мытья посуды.
— А?
Девушка повернулась и назидательным тоном пояснила:
— На уши вешают лапшу, а пудрят мозг.
— Вот ещё учить она меня будет! — возмутилась Симона. — А то я не знаю, куда и что вешают. Где это вы видели, чтобы мозг пудрили? Он же здесь! — она постучала костяшками по своей голове, чтобы показать, где именно. — Экая ерунда!
Женщина обернулась в поисках поддержки ко мне и Иветте. Я уклонилась от ответа, прикрывшись чашкой, а Иветта что-то неразборчиво пробормотала (я не разобрала, что именно, но было очень похоже на «оно, конечно, Кларисс дело говорит, но высказывать против вас себе дороже выйдет»).
Симона, помахивая большой деревянной ложкой, с довольным видом вернулась к гуляшу.
— О чём бишь это я? А, так вот: всё это ерунду говорите, что, мол, забыли. Сейчас вся молодёжь такая: девушки сплошь и рядом норовят про подштанники с начесом запамятовать, мол, немодно, и без шляпок, прости господи, на улицу выбежать — всё, чтоб только перед парнями волосьями трясти. А те и рады, и никто не думает о том, какие дети слабые потом родятся. Вот взглянуть хотя бы на вас, — она обвиняюще указала на меня половником, которым уже помешивала рыбный суп. — Вот разве вы сможете вязанку хворосту на спине унести? А моя покойная бабка, светлая ей память, бывало, и три за раз утаскивала. Ооот такие бабы были в наше время!
Я не осмелилась перебивать её, чтобы поинтересоваться, для чего гувернантке таскать хворост, и она ещё долго продолжала в том же духе. А под конец почти насильно влила в меня безымянное чудодейственное средство по рецепту всё той же бабки. Горло обожгло так, будто мне внутрь залили камфорный спирт, — аж слезы на глазах выступили. Но пах сироп чудесно: черничным мармеладом и масляными слойками. Мои страдания были не напрасны. Уже через пять минут я перестала чихать, а через десять меня перестало знобить.
Тут в кухню спустилась Беула, и я спросила, как чувствует себя леди Эрселла.
— Миледи гораздо лучше. Она даже пустила Нору убраться в комнате, согласилась вымыть личико и справлялась о вас. Мне кажется, она хочет вас видеть.
— Спасибо, Беула, я чуть позже загляну к ней.
Признаться, недавняя вспышка леди Эрселлы уже не казалась мне такой пугающей. Девочка была расстроена из-за содеянного. А это только лишний раз доказывает, что у неё доброе сердце, в котором нет места злонамеренности, в отличие от её брата. Трудно даже представить, чтобы того взволновала судьба каких-то тропических бабочек.
— Кстати, мисс Кармель, — спохватилась Иветта, — ещё в обед из деревни приходил посыльный от миссис Сьюэлл и просил передать, что завтра можете забрать платья.
— О, спасибо, Иветта, это очень кстати. И ещё раз благодарю, Беула, за платье. Завтра я тебе его верну.
— Да не стоит благодарности, — отмахнулась та, хотя я прекрасно понимала, что сундуки служанок не ломятся от нарядов на все случаи жизни. — Можем, если хотите, втроём в деревню пойти. Ой, может, и ты пойдёшь, Кларисс? — спохватилась она.
— Ещё чего, — буркнула та, даже не поднимая головы.
— Да-да, — подключилась Иветта, — заберём ваши платья, потом поужинаем в таверне, а после уже мы с Беулой пойдём на танцы. Бы как, не передумали?
— Даже не знаю, — вздохнула я и поняла, что действительно колеблюсь.
Хотя сейчас это было совсем уж неразумно. Да и что подумал бы Ваухан: сначала отказалась идти с ним, а потом всё-таки заявилась. Впрочем, всё к лучшему: уверена, Иззи и Иветта вовсе не обрадовались бы моему появлению под руку с ним. А я здесь не для того, чтобы сеять раздор.
Иветта по-своему истолковала моё задумчивое молчание:
— Если насчёт того, что не с кем пойти, — прощебетала она, — то не беспокойтесь. Найдём вам кавалера на месте.
— Но только не Галена, с ним иду я, — подмигнула Беула.
— А я иду с Кираном, — помрачнела Иветта.
Это имя я уже слышала и, чуть подумав, вспомнила долговязого смуглого юношу, напарника Дага.
— А что так? — поинтересовалась Симона, которая уже успела тонко раскатать круг из пресного теста и теперь ловко нарезала его на полоски для будущей лапши, — как же Ваухан?
— А что Ваухан? Не сошёлся свет на нём клином, — огрызнулась Иветта.
— Что, не пригласил?
— Не пригласил, — вздохнула Иветта и печально уткнулась в суфле из лосося, которое раскладывала по порционным формочкам.
— С Иззи идёт?
— А мне почем знать? — разозлилась та и шлёпнула суфле мимо розетки. — Я ему не сторож.
— Эгей, полегче, рукастая, лососей-то не переводи! — прикрикнула на неё Симона.
— Да нет, — отозвалась вдруг Кларисс ко всеобщему удивлению, — говорят, он и её не звал.
От изумления Иветта кинула следующую порцию суфле в мою чашку.
— Кто это говорит? Ты это точно знаешь? — тут же загорелась она.
Но Кларисс только плечами пожала.
— Значит, ничейный на танцах будет, — повеселела Иветта, — сам виноват.
На её лице проступил хищный оскал, и я поняла, что Ваухан совершил страшную ошибку, не выбрав партнёршу. Теперь ему не отвертеться.
Я отставила чашку в сторону.
— А вам ведь мы прочили Дакса, — вспомнила Беула.
— Но это совсем необязательно, — поспешила вставить Иветта. — Он, наверное, и не пойдёт — в его-то возрасте.
— Ему двадцать семь, — возмутилась Симона.
— Вот и я о том же, — согласно закивала Иветта, отщипнула кусочек сырого теста и отправила себе в рот.
В шестнадцать лет ей это, верно, представлялось порогом старости.
Симона тут же шлепнула её по руке.
— Потише ты, руками в господскую лапшу лезть. И от сырого теста в животе червяки заводятся, не знала разве?
— Но оно же самое вкусное, — протянула Иветта со вздохом и тут же с довольным видом наполнила последнюю розетку. — Вот.
Я решила увести разговор с темы танцев, а заодно проверить свою догадку.
— А… гмм, мистер Фарроуч давно здесь работает? У него, верно, и близкие тут были…
Симона на минутку задумалась, припоминая.
— Да нет вроде… То есть работает-то давно, но о родственниках его ничего не слыхала.
— А как же старый граф? — возразила Иветта. — Говорят, он его любил очень.
— Во-первых, старший граф, а во-вторых: тебе-то откуда знать? Он ещё до твоего рождения отправился туда, — Симона воздела палец к потолку.
— В обеденную залу? — нахмурилась Иветта, но тут же сообразила, что имелось в виду, и неуместно захихикала.
— Записывать мистера Фарроуча в родственники графу это, конечно, чересчур, но тот и впрямь его привечал, — пояснила старшая кухарка.
Вот теперь всё встало на свои места: если предыдущий хозяин Ашеррадена был едва ли не единственным, проявлявшим доброту к мистеру Фарроучу, то он наверняка и был тем самым «родственником», которого тот сегодня навещал.
— Только непонятно, за что, — ворвалась в мои мысли Иветта.
— А мистер Фарроуч всегда был таким, как сейчас? — поинтересовалась я.
Симона раскрыла рот, чтобы ответить, но не успела, потому что раздался чудовищный грохот. Мы все обернулись к Иветте, которая умудрилась уронить разделочную доску так громко, что, несомненно, обрушила бы шахты гномов, находись они под замком.
— Так это правда, — прошептала она, глядя на меня глазами, круглыми как виноград сорта «коттон кэнди».
— Что правда? — не поняла Симона.
— Вы влюблены в мистера Фарроуча!
Я решила, что ослышалась.
— Иветта, это просто нелепо, — попыталась урезонить её я, но та уже не слушала, прыгая по всей кухне в упоении от своей догадки.
— Да-да, влюблены, даже не отпирайтесь! Сначала про ногу спрашивали, потом про родственников, а теперь каков он из себя — ну явно влюбились!
Я обернулась к остальным женщинам в надежде, что кто-то урезонит болтушку, но наткнулась на любопытные взгляды.
Неужели и они поверили в эту чушь?
— Иветта, пожалуйста, тише, — взмолилась я. — Это вовсе не так.
— Ага, именно так и есть! — обрадовалась она моему смущению. — Поэтому и на танцы не хотели идти: потому что только с ним танцевать хотите. А я вот сейчас побегу наверх и всем-всем расскажу, — заявила она и метнулась к лестнице, заливаясь звонким смехом.