Луг ещё на палубе начал осенять себя священным крестом, а на берегу немедленно преклонил колени, поцеловал чёрные камни и зашептал, славя своего Бога… Насмешники-викинги успели дать монаху прозвище: Босоногий.
Хельги дружески хлопнул его по плечу:
— Не горюй, Луг, теперь мы поймаем тюленя и справим тебе хорошие сапоги.
Ирландец поднял глаза, и Хельги увидел, что они были счастливыми и подозрительно влажными. Луг мечтал сподобиться Господних чудес, и теперь они представали ему одно за другим. Дай волю, он и здесь примется искать своих святых, ходивших на кожаных кораблях. И уж поистине найдет о чём поведать, возвратившись домой!..
— Стало быть, вот он и Свальбард, — сказал Оттар. — А помнишь, отец, сколько советчиков предостерегало тебя?
Ракни не спеша оглядел берег, отлого начинавшийся у воды и постепенно всё круче устремлявшийся кверху. Потом прищурился и начал рассматривать другую сторону фиорда. Там подпирал тучи утёс, весь белый от птичьего помёта, и ни расстояние, ни ветер не могли заглушить множества пронзительных голосов…
Ракни сказал:
— Похоже, однако, что Утгард и вправду отсюда недалеко. Вагн велел высматривать гору с остроконечной вершиной. Он говорил, там виден кусок каменной ограды, которой великаны обнесли когда-то весь мир!
Хельги однажды спросил Оттара, что сделает конунг, если Вагн не появится. Оттар удивился: Вагн говорил о поездке как о деле решённом, и Вагн не из тех, кого могло бы остановить известие о замыслах Ракни…
— Мало кто зовет меня трусом, но у меня и то ёкало сердце, пока мы сюда добирались. А Вагн шёл первым и не знал, найдёт ли что-нибудь, кроме холодного моря. Вот если бы удалось побеседовать с ним перед сражением!..
Как ни хотелось конунгу скорее найти становище Вагна, для поисков нужна была по крайней мере ясная погода. Однако небо не спешило очищаться от туч, и немудрено — совсем неподалеку кипел прославленный котёл, в котором Эгир варил морские ненастья. Серая мгла ползла по воде, и бухту окутывал густой плотный туман. Временами он скрывал даже корабль, стоявший у берега на якорях. Неторопливо кружившееся солнце просачивалось наземь каким-то прощальным скорбным мерцанием, озаряя исполинские чертоги, воздвигнутые в облаках… Посреди лета тлели нескончаемые осенние сумерки, и никто не мог взять в толк, за что же Вагн Мореход хвалил эту страну.
Хельги с детства не любил вечеров, наводивших его на мысль о прощании. Он завидовал Оттару, который сохранил и смешливый нрав, и привычку окатываться холодной водой. Ручей, протекавший возле палатки, брал начало из ледника, и после умывания в нём ветер с мелким дождём казался почти ласковым. Может, в том и было всё дело: не унывает от холода знающий, что бывает куда холодней…
Однажды Хельги показалось, что его рубашка стала очень уж грязной и заскорузлой от пота. Он неумело принялся за стирку и вспомнил, что дома это всегда делала мать, и ловко же у неё получалось!.. Он вдруг увидел её идущей к нему по каменистому берегу: вот она садится на выброшенную морем корягу, и можно обнять её, уткнуться в мягкие колени лицом… Так часто бывало, когда он маленьким закидывал прутик-удочку с прибрежных камней, а мать приходила спросить, велик ли улов и не пора ли ставить на угли сковороду…
Отгар спугнул видение, сказав:
— А что, отец, может, в этих местах совсем и не бывает добрых деньков?
Тот нестоящий викинг, кто не носит на кончике языка множества весёлых и насмешливых слов. Мореходы частенько забавлялись, подначивая друг дружку; однако на всем корабле только Оттар решался трогать вождя.
— Бывают! — отрезал Ракни угрюмо. — Вагн утверждал, что бывают!
— Я полагаю, — продолжал Оттар невозмутимо, — он говорил также, будто в ясную погоду здесь очень красиво…
Ракни понял наконец, что приёмный сын нарочно его поддразнивал.
— Ну вот что, — распорядился он по-прежнему хмуро. — Раз тебе не сидится, сходи на охоту. Если я съем ещё одного баклана, у меня у самого вырастут перья!
До тех пор он никому не позволял далеко отлучаться
Оттар вооружился луком и копьём, позвал двоих крепких парней и ушёл. Хельги огорчённо смотрел ему вслед: вот и опять не придется похвастаться сноровкой и доказать, что с него может быть толк… пятнадцати зим от роду разве поймешь, что о тебе позаботились, удержали вдали от опасности, стерегущей за ближним холмом!
Охотники вернулись достаточно быстро. Друзья Оттара волокли подстреленного оленя, а сам он нёс на плече двух лебедей.
— Смотри, какие красавцы! — показал он их конунгу. — Тор свидетель, они и не думали улетать.
Олень, по его словам, тоже вёл себя словно ручной: подпустил их вплотную и с любопытством смотрел, как в него целились из лука. Олень был невелик ростом, поменьше тех, на которых ездили финны, но крепок и очень пушист. Ракни нагнулся над ним, долго рассматривал уши и рога, не нашёл никаких меток и сказал:
— Это дикий олень. Значит, люди вправду тут не живут.
Он велел отрезать рогатую голову зверя и принести с корабля деревянных Богов, без которых ни один разумный человек не пускается в путь. Викинги собрались вокруг разведённого костра, а Ракни принялся греть священные изваяния и мазать их жиром из распоротого оленьего брюха:
— Я одолел неблизкий путь, чтобы ублажить тебя, Один, местью за родича. Не годится тебе, одноглазый, останавливать меня перед порогом судьбы!
Морской конунг то ли испрашивал милости у Отца Богов, то ли угрожал. Если бы Один вдруг появился здесь, у костра, в развевающемся синем плаще, с копьем Гунгнир в руке и с воронами, каркающими на плечах, Ракни навряд ли опустил бы глаза…
По фиорду плыли белые и голубые льдины — течение и ветер тащили их в открытое море. Оттар ловко поймал багром одну из них, близко подошедшую к берегу. Голову оленя положили на эту льдину, и Ракни, подумав, добавил к ней лебедя, того, что был покрупнее. Могучие крылья птицы почти касались воды…
Отлив подхватил льдину, и скоро она уже плыла в сторону моря, кружась и постепенно пропадая в тумане. Хельги показалось, будто она двигалась чуть-чуть быстрее других. Он сразу понял, что это был знак. Вот только не у кого было спросить, хороший или плохой!
На другое утро — и это действительно было утро — он проснулся оттого, что Оттар встряхнул его за плечо:
— Ветер переменился, вставай!
Хельги босиком выскочил из палатки, на ходу поддёргивая штаны. Тучи разорвались над фиордом, и видна была огромная гора, вонзавшаяся в синеву белым ослепительным рогом. Грудь горы покрывал панцирь разноцветных скал, сизых, чёрных, красноватых. Пятнами проступала зелень. Меж скалами начинались осыпи, простиравшиеся до подножия, как плащ.
Если северные горы вправду были исполинами, окаменевшими в начале веков, то один из них определённо стоял здесь, сверху вниз глядя на Хельги. Облака расползались всё больше, с небес обрушивались потоки неистового света, и вода, только что угрюмо-стальная, вспыхивала серебром. Птицы, тысячами носившиеся над фиордом, закричали пронзительнее, ныряя за рыбой и снова взмывая в тучах огненных брызг…
Викинги торопливо натягивали одежду, сворачивали спальные мешки и одеяла, снимали деревянные подпорки палатки. Прилив позволил подвести корабль к самому берегу, и погрузку кончили быстро.
— Так!.. — сказал Ракни с нескрываемым торжеством. — Похоже, эту-то гору Вагн увидел с моря за полсуток пути. Значит, нас вынесло туда же, куда и его. Поднять парус! Мы пойдём на запад вдоль берега, и пусть вылезет моя борода, если придётся долго искать!
Полосатый парус разгорелся над ними, как пламя: до чего же хорош он был в синем небе, среди крутых, изломанных, заснеженных гор!
— Посмотри внимательнее на берег, Луг, — толкнули в бок ирландца. — Не забыл ли ты чего-нибудь на сей раз?..
18. Вагн не обогреется у очага
Мать рассказывала Хельги, что в Гардарики земля была тёплая, ласковая, живая. Уютный кров и обильный стол всякому доброму гостю!.. Мать полагала, что даже прекрасная и щедрая земля Норэгр не шла с её родиной ни в какое сравнение. Это Хельги собирался когда-нибудь проверить сам. Но если он надумает ещё раз съездить на Свальбард, он не возьмет с собой ни Вальбьёрг, ни мать, как бы они ни просились.
Величавые гористые берега, вдоль которых шёл корабль, ошеломляли чужой, пугающей красотой. Этот край был полон холодного света, он жил сам по себе и никого не звал в гости… Ай да Вагн! Немало надо решимости, чтобы без спроса войти в такие чертоги!
Ракни неожиданно повернул руль, правя мористее, и Хельги увидел на берегу язык ледника, нежившийся в каменной долине. Белое чудовище тянулось к воде, словно желая напиться, горбатую спину покрывали трещины и длинные груды камней… Чего боялся Ракни сэконунг?
Когда ледник остался уже за кормой, воздух в долине вдруг задрожал, и невидимая лавина стремительно вырвалась в море. Крутые вспененные волны перекатились через ещё заметный след корабля… Хельги так и услышал треск паруса, раздираемого внезапным ударом, увидел запрокидывающуюся палубу и нависшую зелёную стену воды, а на берегу — инистого великана, заходящегося грохочущим смехом…
— Вагн рассказывал, эти вихри здесь очень сильны, особенно в фиордах, — задумчиво проговорил рядом Оттар. И добавил почти зло: — И чего им понадобилось драться там, в Скирингссале, этому родичу Вагна с внуком нашего Ракни!.. Тоже мне, не поделили мехового плаща!.. Пошли бы, выпили пива, да и помирились, как подобает мужам!..
Наверное, Вагн Мореход в самом деле хотел, чтобы идущие следом легко нашли его дом. В ясную пору заблудиться здесь было решительно невозможно:
Ракни уверенно называл то приметную гору, то островок, а потом без колебаний миновал устье фиорда, бросив коротко:
— Не этот!
Хельги всё время казалось, что Вагн незримо был среди них на корабле, предупреждая, указывая дорогу…
А на берегах хлопотало стремительное свальбардское лето. В глубине фиордов открывались долины, полные яркой зелени и цветов. Олени спокойно паслись на склонах, нагуливая тело: они никогда не знали ни хищных волков, ни мерзкого гнуса. И не было слышно прибоя за гомоном птиц, тучами срывавшихся с утёсов. А там, где скалы отступали от моря, сменяясь широкими галечными отмелями, голубой воздух сотрясал низкий рокочущий рёв и землю прятали бурые туши бесчисленных моржей… Ракни далеко обходил лежбища, не видя толку попусту беспокоить зверьё. Но и поодаль от берега рядом с кораблём то и дело всплывали изумлённые нерпы, а ещё дальше из волн поднимались столбы воды и теплого пара — дыхание могучих китов…
И надо всем этим сияли вечные ледники и высились зубчатые пики, кутавшиеся в снеговые плащи. Острые горы не заросли не то что лесом, даже кустарником. Летняя зелень вскипала на осыпях лишь там, куда часто заглядывало солнце и редко — холодные ветры. Но таких мест было немного. Боги выковали Свальбард из морозного серебра, и, должно быть, могущественные силы хранили покой этой земли…
Потом ветер начал стихать, а по вершинам гор серыми змеями потянулся туман. Ракни велел взяться за вёсла и стал с беспокойством вглядываться вперёд, ища укромную бухту или отлогий берег, не занятый моржами, куда корабль можно было бы вытащить на катках. Нет ничего хуже шторма возле чужих берегов, а здесь и посреди лета могла нагрянуть пурга!
Однако им повезло. За очередным мысом по левому борту открылась в море низменная земля, а вдоль правого распахнулся фиорд, столь широкий, что его едва не приняли за пролив. Приметы совпали: именно о таком рассказывал Вагн. Теперь следовало идти вдоль южного берега до бревна, утверждённого в куче камней. За ним-то покажется рукав фиорда, где Вагн Мореход выстроил себе дом.
Ракни, казалось, на время позабыл даже о тучах, чёрной стеной надвигавшихся с юго-востока. Жильё врага было совсем рядом, и он войдет в него уже нынче. Это будет славное дело, достойное памяти и рассказов. Ракни не считал, что проявлял отвагу, пересекая грозное море, безошибочно выводя к Свальбарду послушный корабль. Отвага — это не показать спину в бою, хотя бы на тебе живого места не было от ран… А ходить по морю, где веками рождались, кормились и умирали поколения предков, — кто же сосчитает это за подвиг, кому вздумается рассказывать об этом сагу, складывать песнь?