У входа в пещеру он обо что-то споткнулся и, приглядевшись, увидел, что его снаряжение лежит на полу. Все было аккуратно сложено — седло, седельные сумки, шпаги и кинжалы. Он потянулся за шпагой, неслышно вытащил ее из ножен и вышел из пещеры.
В лицо ему полыхнул жар большого костра, разложенного неподалеку. Над огнем был сооружен вертел, а на нем поворачивалась огромная туша фламинго, ощипанного, выпотрошенного, без головы и когтей. Поворачивая вертел при помощи сложного приспособления из кожаных ремней, которые он время от времени смачивал, стоял коренастый человечек, ростом раза в два меньше Хокмуна.
Когда Хокмун приблизился, человечек повернулся, увидев в руке Хокмуна шпагу, взвыл и отпрыгнул от костра. Герцог Кельнский был изумлен — лицо человечка было покрыто рыжими волосами, и более густой мех того же цвета покрывал, казалось, все его тело.
Он был одет в кожаные штаны и такую же куртку, перепоясанную широким ремнем. На ногах были сапоги из мягкой оленьей кожи, а в шапочку на голове были воткнуты четыре или пять самых красивых перьев фламинго, выдернутых, без сомнения, из хохолка птицы, когда он ее разделывал.
Он пятился от Хокмуна, подняв руки ладонями вверх в умиротворяющем жесте.
— Простите меня, господин. Мне очень жаль, что так получилось, поверьте мне. Если бы я только знал, что на птице кто-то сидит, я, конечно, никогда не стал бы стрелять, Но для меня — это был обед, который мне не хотелось упустить…
Хокмун опустил шпагу.
— Кто ты? Или даже вернее, что ты?
Он схватился рукой за голову. Жар от огня и недавние переживания утомили его, и он ощущал легкое головокружение.
— Я — Оладан из Горных Великанов, — начал отвечать человек. — Хорошо известный в этих местах…
— Великанов? Великанов!
Хокмун хрипло рассмеялся, покачнулся и упал, снова потеряв сознание.
Когда он очнулся в следующий раз, в нос ему ударил нежный запах жарящейся дичи. Рот непроизвольно наполнился слюной, и с большим трудом он понял, что этот запах может означать. Он лежал около самого входа, шпаги его нигде не было видно. К нему нерешительно подходил маленький человек, предлагая кусок мяса.
— Поешьте, господин. Вы почувствуете себя гораздо лучше, — сказал Оладан.
Хокмун взял мясо.
— Думаю, теперь это уже не имеет значения, — произнес он, — потому что ты почти наверняка лишил меня всего, чего я желал.
— Вы так любили эту птицу?
— Нет… но я в смертельной опасности, а фламинго был моей единственной надеждой на спасение.
Хокмун начал жевать жесткое мясо птицы.
— Значит, кто-то вас преследует?
— Не кто-то, а что-то, необычная и отвратительная судьба…
И внезапно Хокмун принялся рассказывать этому существу все по порядку, не совсем понимая, почему он вдруг ни с того, ни с сего решил довериться Оладану. Было что-то очень решительное в этом получеловеческом лице, что-то мужественное, когда он чуть склонял голову, внимательно, с расширяющимися глазами вслушиваясь в каждую новую деталь повествования — и естественная осторожность и недоверчивость Хокмуна исчезли.
— И вот я здесь, — закончил он, — и ем ту самую птицу, которая, возможно, могла меня спасти.
— Какая нравоучительная история, — вздохнул Оладан, вытирая жир с подбородка, — и как печально мне слышать, что это мой желудок привел к такому несчастью. Завтра я сделаю все, что смогу, чтобы исправить свою ошибку, и попытаюсь найти для вас средство передвижения, чтобы вы смогли продолжить свой путь.
— Какую-нибудь птицу?
— К сожалению, нет. Я подразумевал всего лишь козла.
Раньше, чем Хокмун смог ответить, Оладан снова заговорил:
— Я обладаю кое-каким влиянием в этих горах, потому что все здесь считают меня явлением любопытным. Видите ли, я родился в результате сомнительной связи искателя приключений — волшебника в своем роде — и Горной Великанши. Увы, сейчас я сирота, потому что в одну из тяжелых зим мамаша съела папашу, а потом мамашу, в свою очередь, сожрал дядя Баркиос — ужас этих мест, самый свирепый и самый большой из всех Горных Великанов. С тех пор я живу один, компанию мне составляют лишь книги моего отца. Я — отверженный, слишком странный, чтобы меня признал народ моего отца или моей матери — живу только благодаря своей находчивости. Если бы я не был таким маленьким, меня, несомненно, давно тоже бы съел дядюшка Баркиос…
Меланхолическое лицо Оладана выглядело настолько комично, что Хокмун вообще больше не мог испытывать по отношению к нему раздражения. От жара костра и от сытного ужина он разомлел.
— Достаточно, друг Оладан. Забудем старое и давай как следует выспимся. Утром придется поискать какое-нибудь животное, на котором я смогу продолжить свой путь на Восток в Персию.
И они заснули и проснулись лишь с наступлением зари, и увидели, что огонь еще слабо горит, а вокруг костра сидит отряд людей, закутанных в меха и вооруженных, доедая остатки их ужина.
— Разбойники, — вскричал Оладан, в тревоге вскакивая с места. — Мне следовало погасить костер!
— Куда ты спрятал мою шпагу? — спросил его Хокмун, но двое, от которых несло прогорклым животным салом, направлялись к ним, вытаскивая короткие шпаги.
Хокмун медленно поднялся на ноги, готовясь защищать себя как можно лучше, но Оладан заговорил:
— Я знаю тебя, Рекнер, — указал он на самого большого из разбойников. — И ты тоже должен знать меня, Оладана из Горных Великанов. Теперь, когда ты насытился, уходи или моя родня придет и убьет вас всех.
Рекнер ухмыльнулся, нимало не озаботившись предупреждением, и продолжал ковырять в зубах грязным сломанным ногтем.
— Я действительно слышал о тебе, кроха-великан, и я не вижу, чего мне бояться, хотя мне и говорили, что деревенские жители этой местности тебя сторонятся. Но крестьяне — это одно, а разбойники, храбрые разбойники — совсем другое. А теперь помолчи, а то мы убьем тебя не быстро, а медленно.
Оладан, казалось, поник, но продолжал пристально смотреть на главаря разбойников. Рекнер засмеялся.
— Ну, так что за сокровища вы храните в своей пещере?
Оладан начал раскачиваться из стороны в сторону, словно в смертельном страхе, бормоча что-то себе под нос. Хокмун посмотрел на него, потом на главаря разбойников, вновь на Оладана, задумавшись на мгновение, успеет ли он быстро попасть в пещеру и вовремя отыскать свое оружие. Монотонное бормотание Оладана стало громче, напевнее, и Рекнер остановился. Улыбка застыла на его лице, а глаза как бы остекленели под пристальным взглядом Оладана. Внезапно человечек поднял вверх руку, протянул ее в сторону разбойника и холодно произнес:
— Спи, Рекнер!
Рекнер рухнул на землю, его люди, ругаясь, бросились к нему, потом остановились, когда Оладан вновь поднял руку.
— Бойтесь моего могущества, негодяи, потому что Оладан — сын волшебника.
Разбойники заколебались, глядя на своего распростертого на земле главаря. Хокмун в изумлении смотрел на это крохотное мохнатое создание, которое повелевало разбойниками, потом быстро нырнул в пещеру и увидел, что шпага его, или вернее, меч, оказались на месте. Он быстро застегнул пояс, к которому было прикреплено его оружие, включая и кинжал, выхватил меч из ножен и вернулся к Оладану. Чуть скривив губы, тот пробормотал уголком рта:
— Захватите все свои припасы. У подножья горы стреножены их лошади. Нам придется ими воспользоваться, потому что Рекнер может проснуться в любую минуту, а после этого мне уже их не удержать.
Хокмун вернулся в пещеру за своими сумками, и они с Оладаном принялись пятиться с холма, иногда оскальзываясь на мелких камешках. Рекнер зашевелился. Он застонал и сел. Люди его наклонились, помогая ему подняться.
— Скорее! — крикнул Оладан и повернулся, бросившись бежать.
Хокмун последовал его примеру и у подножья холма увидел, к своему удивлению, не лошадей, как ожидал, а с полдюжины козлов размером с небольших пони, на каждом их которых лежало седло из овечьей шкуры. Оладан вскочил на ближайшего и протянул уздечку другого животного Хокмуну. На секунду герцог Кельнский замер в нерешительности, затем натянуто улыбнулся и вскарабкался в седло. С холма к ним бежали Рекнер и его люди. Ударом меча Хокмун перерубил привязи оставшихся животных, и те разбежались в разные стороны.
— За мной! — вскричал Оладан, понукая своего козла идти к горной тропинке.
Но люди Рекнера уже достигли Хокмуна, его ярко сверкающий меч отражал удары их коротких шпаг. Одного разбойника он убил ударом в сердце, второго ранил в бок, Рекнера уложил на землю просто ударом кулака, а потом подхлестнул козла, который странными прыжками бросился за ускакавшим вперед человечком. Ругань и рев разбойников остались позади.
Козел двигался прыжками, и с непривычки у Хокмуна заболели все мышцы, но тем не менее они быстро добрались до горной тропинки, ведущей вниз, и ехали по ней вокруг горы, а крики разбойников слышались все глуше. С победной усмешкой Оладан повернулся к Хокмуну.
— Вот нам и есть на чем ехать, лорд Хокмун, а? Даже легче, чем я предполагал. Добрый знак! Следуй за мной. Я выведу тебя на дорогу.
Не желая того, Хокмун все же улыбнулся. Компания Оладана была ему приятна, а его любопытство в отношении этого крохотного человечка вместе с растущим, уважением, которое он начал к нему испытывать, почти заставили его забыть, что именно он был причиной его неожиданных неприятностей.
Оладан настоял на том, чтобы ехать с ним несколько дней, пока он не проведет Хокмуна через горы. Когда горы кончились, он остановился неподалеку от большой желтой долины и, указав на нее, сказал:
— Вот туда вы должны ехать.
— Спасибо тебе, — ответил Хокмун, глядя уже в направлении Азии. — Мне очень жаль, что мы должны расстаться.
— Ага! — улыбнулся Оладан, ероша рыжий мех на своем лице. — С этим я согласен. Ну, ладно, поехали, я составлю вам компанию через эту равнину, чтобы не было вам скучно.
И с этими словами он подстегнул своего козла, понукая его идти вперед.
Хокмун засмеялся, пожал плечами и поехал следом.
Глава 2
Караван Агоносвоса
Не успели они доехать до долины, как пошел дождь, и козлы, что так хорошо передвигались по горным тропинкам, не умели идти по ровной мягкой земле и потому несли их вперед очень медленно. Они путешествовали примерно месяц, плотно заворачиваясь в плащи, дрожа от сырости, которая, казалось, пронизывала до костей, и у Хокмуна часто болела голова. Когда в ней начинало пульсировать, он не мог разговаривать с веселым Оладаном, а обхватывал голову руками и его измученные глаза на бледном лице ничего не видели в такие минуты. Он знал, что там, в Замке Брасс, жизненная сила Черного Камня ломает постепенно те цепи, которыми сковал ее граф Брасс, и Хокмун отчаялся увидеть Ийссельду вновь.
Дождь все шел, дул холодный ветер, и сквозь пелену воды Хокмун видел перед собой все ту же равнину, на которой изредка попадались кривые деревья. Он не знал, где они находятся, потому что почти все время облака закрывали небо. Единственной грубой вехой был кустарник, неизбежно росший с наклоном на юг. Хокмун никак не ожидал, что на Восток так далеко простирается земля, и он понял, что ее однообразие — результат того, что произошло когда-то в Трагическое Тысячелетие.
Хокмун откинул с глаз мокрые волосы и ощутил твердую поверхность Черного Камня, вросшего в его голову. Он задрожал, поглядел на мокрое жалкое лицо Оладана и отвернулся. Впереди виднелась темная линия, может быть, лес, где они смогут укрыться от дождя. Раздвоенные копыта козлов с трудом ступали по мокрой травянистой почве. Висок у Хокмуна начало дергать, и он вновь ощутил тупую боль в мозгу и тошноту. Он судорожно вздохнул, прижав ладонь к голове, а Оладан взглянул на него с глубоким сочувствием.
Наконец они достигли леса. Деревья были невысокими, причудливой формы. Здесь они продвигались вперед еще медленней, объезжая большие лужи, наполненные темной водой. Стволы и ветви деревьев были покалечены, они стлались по земле, а не возвышались над ней. Кора была темной или темно-коричневой, а листвы в это время года не было вообще. Несмотря на это, лес казался густым и пробираться сквозь него было чрезвычайно трудно. В неглубокой канаве, которая как бы защищала деревья, блестела вода.
Копыта козлов вязли в грязной воде, когда они въехали в лес, низко наклоняясь, чтобы не касаться ветвей. Даже здесь почва была болотистой, и у оснований деревьев собирались лужицы воды. Искать убежища от дождя здесь не было возможности.
В этот вечер им удалось разбить лагерь на относительно сухом месте, и хотя Хокмун и сделал попытку помочь Оладану разжечь костер, он вскоре был вынужден прилечь, опершись спиной о ствол дерева, тяжело дыша и хватаясь временами за голову, пока крохотный человечек справлялся со всеми делами.
На следующее утро они продолжили продвижение через лес, и Оладан вел козла Хокмуна в поводу, потому что герцог Кельнский лежал в седле на шее животного. Поздним утром они услышали голоса людей и повернули в их направлении.
* * *Это был караван, с трудом пробиравшийся по грязи и воде через лес. Около пятнадцати фургонов с намокшим шелковым верхом красного, желтого, голубого и зеленого цветов. Мулы и быки с трудом тащили фургоны, оскальзываясь в жидкой грязи, и мышцы их напрягались и перекатывались под кожей, когда погонщики хлестали их бичами или погоняли вперед бранью. У колес фургонов потели другие люди, помогая их вертеть, а сзади тоже толкали изо всех сил.
И тем не менее, несмотря на все усилия, фургоны почти не двигались.
Но не столько эта картина заставила удивиться наших путешественников, сколько люди в фургонах. Затуманенными глазами глядел на них Хокмун и не знал, что и думать.
Люди, все без исключения, были уродцы. Лилипуты и карлики, великаны и непомерные толстяки, люди, с ног до головы покрытые мехом (как Оладан, но смотреть на них было неприятно), люди бледные, на которых вообще не было никаких волос, мужчина с тремя руками, другой — всего лишь с одной, двое — мужчина и женщина — с ногами, как раздвоенные копыта, дети с бородами, гермафродиты, люди с чешуйчатой, как у змеи, кожей, кое-кто — с хвостом, изуродованными конечностями и скособоченными телами, с лицами, на которых не было определенных черт, либо они были неизмеримо преувеличены, некоторые с горбами, другие без шеи, многие с очень короткими руками и ногами, а один — с пурпурными волосами и рогом, торчащим из середины лба. И только в глазах у них было какое-то сходство, потому что в них сквозило тупое отчаянье, в то время как караван все также медленно продолжал тащиться по грязи.
Было такое ощущение, что Хокмун и Оладан попали в ад и там рассматривают его обитателей.
Лесные запахи сырой коры и мокрой почвы смешались с другими, трудно поддающимися определению. Пахло людьми и зверями, резкими духами и специями, но кроме того стоял неуловимый запах, что перебивал все остальные. От этого запаха Оладана затрясло. Хокмун приподнялся с шеи своего козла и стал принюхиваться, как голодный волк. Он посмотрел на Оладана и нахмурился. А деформированные существа, казалось, не замечали посторонних, продолжая работать все так же молча. Раздавался лишь скрип фургонов, хрип животных и плеск воды под их копытами.
Оладан приподнял поводья, как бы намереваясь проехать мимо, но Хокмун не последовал его примеру. Он продолжал задумчиво разглядывать странную процессию.
— Поехали, — сказал Оладан. — Я чувствую здесь опасность, лорд Хокмун.
— Нам надо выяснить, где мы находимся и долго ли еще нам пересекать эту равнину, — хриплым голосом ответил Хокмун. — Кроме того, у нас почти кончились съестные припасы…
— В лесу нам, возможно, удастся поймать какую-нибудь дичь.
— Нет, — покачал головой Хокмун. — Кроме того, по-моему, я знаю, кому принадлежит караван.
— Кому?
— Человеку, о котором я слышал, но никогда не видел. Мой соотечественник — даже родственник, который ушел из Кельна примерно девять веков назад.
— Девятьсот лет? Невозможно!
— Неверно. Агоносвос бессмертен или почти бессмертен. Если это он, мы сможем получить помощь, потому что я до сих пор являюсь его законным монархом…
— И он хранил преданность Кельну на протяжении этих девятисот лет?