— Пять!
Вопли Марли будут стоять у меня в ушах до конца моих дней. Я никогда в жизни не слышала ничего подобного. Как и тошнотворное эхо торжествующего рева толпы, смакующей зрелище расправы, словно это какое-то развлечение. Как и молчание Максона, который позволил всему этому случиться. Как и плач остальных девушек, которые смирились со всем происходящим.
Единственным, кто не давал мне окончательно потерять надежду, был Картер. Весь в испарине от напряжения и дрожащий от боли, он пытался поддержать Марли.
— Скоро… все закончится, — выдавил он.
— Шесть!
— Я… люблю… тебя.
Это было невыносимо. Я хотела расцарапать своего охранника, но плотная ткань мундира надежно защищала его от моих ногтей. Он лишь сильнее сжал меня, и я завизжала.
— Уберите руки от моей дочери! — рявкнул мой отец и схватил гвардейца за локоть.
Воспользовавшись этой возможностью, я вывернулась и изо всех сил ударила гвардейца в пах.
Он приглушенно вскрикнул и отшатнулся, так что едва не упал, но папа вовремя подхватил его.
Я перескочила через ограду, путаясь в подоле длинного платья и спотыкаясь в туфлях на высоком каблуке.
— Марли! Марли! — закричала я и бросилась к помосту.
Уже у самой лестницы меня перехватили два дюжих Гвардейца.
Справиться с ними не стоило и рассчитывать.
Отсюда было хорошо видно, что голая спина Вудворка уже располосована до мяса, а кожа свисает клочьями. Кровь ручьями стекала на то, что осталось от его когда- то парадных брюк. Во что же превратились руки Марли?
От этой мысли со мной случился новый приступ истерики. Я закричала и забилась в руках гвардейцев, но лишь потеряла туфлю.
Меня уволокли внутрь под возглас глашатая, объявившего очередной по счету удар, и я не знала, радоваться этому или нет. С одной стороны, я не могла больше смотреть на все это, но с другой — у меня было такое чувство, как будто я бросила подругу в самый худший момент ее жизни.
Если бы я была ей настоящей подругой, разве не придумала бы что-нибудь?
— Марли! — в отчаянии закричала я. — Марли, прости меня!
Но толпа так неистовствовала, а Марли так плакала, что вряд ли она могла услышать мой крик.
Глава 10
Всю дорогу я вырывалась и визжала. Гвардейцам пришлось скрутить меня с такой силой, что непременно должны были остаться синяки, но мне было все равно. Я не могла не сопротивляться.
— Где ее комната? — спросил один из них у кого-то.
Я извернулась и увидела незнакомую служанку, которая шла по коридору. Меня она явно знала. Девушка проводила гвардейцев до двери моей комнаты. Донеслись протестующие возгласы моих служанок, возмущенных таким обращением со мной.
— Успокойтесь, мисс, так себя не ведут, — буркнул один из гвардейцев, когда меня бросили на кровать.
— Выметайтесь к чертовой матери из моей комнаты! — завопила я в ответ. Служанки, все в слезах, подбежали ко мне. Мэри попыталась отряхнуть грязный подол моего платья, но я оттолкнула ее. Они знали. С самого начала все знали и не предупредили меня!
— И вы тоже! — заорала я на них. — Вон отсюда, все трое! Живо!
Девушки отшатнулись от неожиданности. По щуплому телу Люси прошла волна дрожи. Я почти пожалела о своей несдержанности. Но мне необходимо было остаться в одиночестве.
— Нам очень жаль, мисс, — сказала Энн и потянула остальных прочь. Они знали, как близки мы были с Марли. Марли…
— Уйдите, пожалуйста, — прошептала я и уткнулась лицом в подушку.
Как только дверь за ними захлопнулась, я сбросила уцелевшую туфлю и свернулась в клубочек. Значит, вот в чем заключался секрет, которым Марли боялась со мной поделиться. Она не хотела оставаться, потому что не любила Максона, и не хотела уезжать, ведь это означало расставание с Картером. В одно мгновение десятки ее маленьких странностей вдруг нашли свое объяснение. Вот почему она подолгу стояла в каких-то определенных местах или смотрела на двери. Дело было в Картере. Он всегда оказывался где-то поблизости. Когда на приеме в честь короля и королевы Свендвея она отказалась уйти с солнцепека… Картер. Это Марли он поджидал, когда я налетела на него на выходе из уборной. Картер всегда безмолвно присутствовал рядом, надеясь украдкой сорвать поцелуй — другой в ожидании, когда они смогут наконец быть вместе по-настоящему.
Как же сильно она его любила, если забыла всякую осторожность, пошла на такой риск! Неужели все это вообще могло происходить наяву? Такое в голове не укладывалось. Я понимала, что за подобный проступок должно было последовать какое-то наказание, но то, что это случилось с Марли, что ее больше не будет рядом… Я просто не могла в это поверить.
Меня замутило. Если бы мы с Аспеном не были так осторожны или кто-нибудь подслушал наш вчерашний разговор во время танца, на месте Марли с Картером могли бы оказаться мы.
Я никогда больше ее не увижу? Куда ее сошлют? Неужели родные от нее отрекутся? Я не знала, кем был Картер до того, как призыв вознес его до Двойки, но подозревала, что он из Семерок. Семерки были второй снизу кастой, но даже между Семерками и Восьмерками пролегала целая пропасть.
У меня в голове не укладывалось, что Марли стала Восьмеркой. Это не могло быть правдой. Будут ли у Марли работать руки после экзекуции? Сколько нужно времени, чтобы зажили такие раны? А Картер? Вдруг он теперь вообще не сможет ходить? На его месте мог быть Аспен. На ее месте могла быть я.
Мне было невыносимо тошно. Сложно не радоваться, что это случилось не с нами, и от стыда за эту радость невозможно дышать. Что же я за человек такой? Что за подруга? Я была сама себе отвратительна. Только и оставалось, что плакать.
Все утро и большую часть дня я провела в постели, свернувшись клубочком. Служанки принесли обед в комнату, но я к нему не притронулась. К счастью, они не стали меня уговаривать и оставили наедине с моим горем.
Я никак не могла взять себя в руки. Чем больше думала о случившемся, тем муторней становилось на душе. В ушах стояли крики Марли. Интересно, забуду я их когда-нибудь?
В дверь нерешительно постучали. Служанок в комнате не оказалось, а мне не хотелось шевелиться. И тем не менее после недолгой паузы дверь приоткрылась.
— Америка? — послышался негромкий голос Максона.
Я ничего не ответила.
Он прикрыл за собой дверь и подошел к постели:
— Прости. У меня не было выбора.
Я лежала неподвижно, не в силах выдавить из себя ни слова.
— Альтернатива — казнь. Журналисты засняли их вчера ночью, снимки просочились в прессу без нашего ведома.
Максон немного помолчал, наверное думая, что, если он подождет, у меня найдется что ему сказать.
В конце концов он присел рядом на корточки:
— Америка! Милая, посмотри на меня.
От этого ласкового обращения к горлу подкатила тошнота. Но я все-таки вскинула на него глаза.
— У меня не было иного выхода. Поверь.
— Как ты мог спокойно сидеть и смотреть на это? — Собственный голос показался мне чужим. — Как ты мог не протестовать?
— Я уже говорил тебе, что мое положение требует сохранять внешнее спокойствие, когда на самом деле никакого спокойствия нет и в помине. Мне волей-неволей пришлось этому научиться. И тебе тоже придется.
Я нахмурилась. Неужели принц всерьез полагал, что после всего произошедшего я захочу остаться? Похоже, именно так он и считал. Думаю, выражение лица у меня было достаточно красноречивое, потому что вид у него стал совершенно потрясенный.
— Америка, я знаю, ты расстроена, но послушай. Я же сказал: ты моя единственная. Пожалуйста, не нужно.
— Максон, — произнесла я медленно, — прости меня, но я не думаю, что способна на это. Я никогда в жизни не смогла бы спокойно сидеть и смотреть, как человека истязают, зная, что это происходит по моей милости. Я не смогу быть принцессой.
Он судорожно вздохнул. Пожалуй, из всего того, что мне доводилось видеть в его исполнении, это было нечто наиболее похожее на проявление искренней грусти.
— Америка, ты сейчас принимаешь решение относительно всей своей будущей жизни, основываясь на пяти минутах жизни другого человека. Подобные вещи случаются совсем не часто. Тебе не придется принимать такие решения.
Я уселась в постели, надеясь, что это поможет мне взглянуть на происходящее более трезво.
— Просто… Я просто не в состоянии сейчас ни о чем думать.
— И не надо, — настойчиво произнес он. — Давай не будем принимать никаких решений, которые затронут нас обоих, когда ты так расстроена.
Отчего-то мне почудился в его словах какой-то подвох.
— Пожалуйста, — горячо прошептал он, сжимая мои руки. В его голосе прозвучало такое отчаяние, что я против воли подняла на него глаза. — Ты дала слово, что будешь со мной. Не отказывайся от него, тем более вот так. Прошу тебя.
Я со вздохом кивнула.
— Спасибо. — Его облегчение было прямо-таки ощутимым.
Максон сидел на корточках, цепляясь за мою руку, как утопающий за соломинку. Вчера все было совершенно по-иному.
— Я знаю, — начал он, — знаю, что тебя смущают королевские обязанности. Я всегда отдавал себе отчет в том, что тебе трудно будет с ними примириться. Понимаю, что все произошедшее только осложнило твой выбор. Но… но как же я? Ты все еще уверена в своих чувствах в отношении меня?
Поежившись, я с трудом ответила:
— Я же сказала, что не в состоянии сейчас ни о чем думать.
— Понятно. — Он был совершенно подавлен. — Ладно, не буду больше тебя донимать. Поговорим позже.
Максон наклонился ко мне, как будто хотел поцеловать. Я продолжала смотреть в пол, и он кашлянул.
— До свидания. — С этими словами он скрылся за дверью.
И я немедленно разрыдалась снова.
Не знаю, сколько времени прошло, когда вернулись служанки и обнаружили меня катающейся по кровати с рыданиями. Я вскинула на них глаза, и они верно истолковали мою мольбу.
— Ох, миледи! — воскликнула Мэри и бросилась ко мне, чтобы обнять. — Давайте-ка мы вас разденем.
Люси с Энн захлопотали вокруг меня, расстегивая многочисленные пуговицы на платье, а Мэри умыла и расчесала волосы.
Слезы продолжали литься потоком. Служанки тщетно пытались меня утешать. Я хотела объяснить, что дело не в одной Марли. Тошно еще и из-за Максона. Вот только стыдно признаваться, как сильно он был мне небезразличен и как я в нем ошибалась.
И тут я получила еще один удар, когда спросила про моих родителей и Энн ответила, что всех родственников быстренько выпроводили вон. Мне не дали даже с ними попрощаться.
Энн гладила меня по волосам, искренне пытаясь успокоить. Мэри сидела в ногах, сочувственно поглаживая по коленям. А Люси лишь прижимала руки к сердцу, как будто моя боль была и ее болью тоже.
— Спасибо вам, — прошептала я, хлюпая носом. — И простите, что накричала на вас утром.
Девушки переглянулись.
— Вам не за что извиняться перед нами, мисс, — отозвалась Энн горячо.
Я хотела возразить, потому что действительно повела себя не лучшим образом, но тут в дверь снова постучали. Я попыталась сообразить, как бы повежливее сказать, что не хочу сейчас разговаривать с Максоном, но, когда подскочившая Люси открыла дверь, я увидела лицо Аспена.
— Простите за беспокойство, дамы, но я услышал плач и хотел убедиться, все ли в порядке.
Он подошел к моей постели, что, учитывая события этого дня, было довольно смелым поступком.
— Леди Америка, мне очень жаль, что все так случилось с вашей подругой. Я слышал, она чудесная девушка. Если вам что-нибудь понадобится, я рядом.
В его глазах я прочитала столько всего разом: что он готов пожертвовать чем угодно, лишь бы облегчить мою боль, а еще что он желал бы повернуть все вспять, хотя бы только ради меня.
Какой же идиоткой я была: едва не предала единственного человека в мире, который по-настоящему меня знал и любил. Мы с Аспеном по кирпичику строили нашу будущую совместную жизнь, а этот Отбор чуть не разрушил все, что мы успели построить.
Аспен — моя надежная гавань и незыблемая опора.
— Благодарю вас, — отозвалась я тихо. — Ваша доброта очень много для меня значит.
Аспен улыбнулся мне одними глазами. Я видела, как ему хотелось остаться со мной, и сама тоже этого хотела, но, разумеется, при служанках это было невозможно. Мне вспомнилось, как позавчера я считала, что Аспен всегда будет рядом, и я с радостью подумала, что это чистая правда.
Глава 11
Привет, котенок!
Мне очень жаль, что нам не удалась попрощаться. Король, похоже, решил от греха подальше как можно быстрее отправить всех родственников по домам. Я пытался прорваться к тебе, честное слово. Но у меня ничего не вышло.
Хочу сообщить, что добрались мы благополучно. Король позволил нам оставить себе всю одежду, так что Мэй теперь в свободное время просто не вылезает из роскошных нарядов. Подозреваю, она втайне надеется не вырасти больше ни на дюйм, потому что рассчитывает идти под венец в своем бальном платье. Это очень поднимает ей настроение. Не знаю, прощу ли я когда-нибудь королевское семейство за то, что по их милости двое моих детей были вынуждены стать свидетелями этого изуверства, но ты ведь знаешь, какой неунывающий характер у нашей Мэй. Я куда больше беспокоюсь за тебя. Напиши нам, как сможешь.
Возможно, не стоит говорить такие вещи, но я хочу, чтобы ты знала: я никогда в жизни не гордился тобой так, как в тот миг, когда ты бросилась к помосту. Ты всегда была красивой и талантливой. Теперь я знаю, что твои моральные ценности тоже на высоте и ты не станешь спокойно смотреть, как на твоих глазах творится несправедливость… Как отец, я ничего большего и желать не могу.
Америка, я люблю тебя. И очень-очень тобой горжусь.
Папа
Каким образом папа всегда умудрялся сказать именно то, что нужно? Хотелось, чтобы кто-нибудь заставил эти слова зажечься на небе. Мне необходимо, чтобы они большими буквами были написаны в том месте, где я могла бы видеть их всякий раз, когда на душе становилось муторно. «Я люблю тебя. И очень-очень тобой горжусь».
Став Элитой, мы получили право при желании завтракать у себя в комнате, и сегодня я им воспользовалась. Видеть Максона я пока что была не готова. К обеду сумела кое-как взять себя в руки и решила ненадолго спуститься в Женский зал. Там, по крайней мере, есть телевизор, а мне совсем не мешало отвлечься. Мое появление, похоже, стало для остальных девушек неожиданностью, что, впрочем, было неудивительно. Я имела обыкновение время от времени от всех прятаться, и сейчас момент как нельзя более располагал к этому. Селеста валялась на диване, лениво листая какой-то журнальчик. В Иллеа нет газет, которые, как я слышала, были в других странах. У нас — «Вести». В журналах время от времени печатали новости, но люди вроде меня никогда не могли себе позволить такие издания. У Селесты же почти всегда был с собой то один, то другой журнал, и сегодня почему-то это меня взбесило. Крисс с Элизой пили чай за столом и разговаривали, а Натали в одиночестве стояла поодаль и смотрела в окно.
— О, глядите, — произнесла Селеста, не обращаясь ни к кому в отдельности. — И тут тоже моя реклама.
Селеста была моделью. Мысль о том, что она разглядывает собственные фотографии, вывела меня из себя еще больше.
— Леди Америка?
В углу сидела королева в окружении придворных дам. Она, похоже, была занята вышивкой.
Я сделала книксен, и она поманила меня к себе. Наверное, это из-за моего поведения на вчерашней экзекуции. У меня засосало под ложечкой. Оскорбить ее я ни н коем случае не хотела и ужасно испугалась, что именно так она это и восприняла. Взгляды всех девушек устремились на меня. Обыкновенно королева разговаривала со всеми нами вместе и очень редко — один на один.
Я приблизилась и сделала еще один книксен:
— Ваше величество.
— Присаживайтесь, леди Америка, — ласково сказала она и кивнула на пустое кресло напротив. — (Я с опаской подчинилась.) — Вчера вы устроили изрядный переполох.