Маред появилась на девятнадцатой минуте. Слишком точно, чтобы быть случайностью. Мимоходом Алекс сделал заметку, что надо бы подарить ей часы. Фониль, конечно, показывает время, но пусть у девочки будет хоть одна непрактичная и красивая вещь. И раз уж кандалы прочно вышли из моды, часы он ей подарит не на цепочке, а наручные, чтобы можно было заказать браслет с гравировкой. Изнутри, разумеется…
Представив пару вариантов этой надписи, Алекс усмехнулся.
Маред, конечно, приняла его усмешку на свой счет, сверкнула глазами, но промолчала. Только покосилась на уже разобранную кровать и большую шкатулку на столике рядом с сидящим в кресле Алексом. Тревожно кинула взгляд на старинные напольные часы, занимающие весь угол до потолка: стрелки едва виднелись в полумраке. Тугие локоны чуть влажных волос развились, упали на плечи и спину крупными кольцами. Зачем только она убирает их в такую тугую прическу? Затем же, зачем так плотно сжимает губы и двигается, словно стыдясь собственного тела.
— Вы очень точны, — мягко подтвердил Алекс. — Хорошо. Раздевайтесь. Молча. Разговаривать можно, только если я разрешу.
Он откинулся на спинку кресла, скрестив вытянутые ноги в щиколотках, взял со столика дублон. Маред вздрогнула — внимательная! — не отводя взгляда от крутящегося в пальцах Алекса золотого кругляша, принялась расстегивать пуговички на лифе.
— Не торопитесь…
Все-таки оторвав взгляд от дублона и в упор глядя Алексу в глаза, Маред скинула платье, аккуратно повесила его на спинку свободного кресла, оставшись в корсете и рубашке. Длинные пальчики пробежались по крючкам корсета, и освободившаяся грудь приподняла тонкое полотно. Тьена Маред носила не полупрозрачное кружевное белье, а настоящие старомодные рубашки, глухой броней укрывающие ее от шеи до середины стройных лодыжек. Даже летом, вот ужас!
Немного наклонившись, она подхватила подол, потянула его вверх с решительностью отчаяния и осталась перед Алексом в одних только панталончиках, тоже — кто бы сомневался! — плотных и ниже колена. Белоснежная ткань и тонкая полоска кружева на смуглой коже, мягко обрисованные линии бедер… Во рту пересохло — Алекс взял заранее приготовленный стакан с водой, глотнул. Узкие ладошки зацепили широкий пояс, потянули его вниз еще торопливее. Спустив панталоны, Маред переступила с ноги на ногу, подняла и пристроила их рядом с рубашкой, сложив так же бережно. Алекс молча смотрел, как девушка стоит в мягком золотистом сиянии светильника: нагая, напряженно замерев, развернув плечи и стремительно краснея под его пристальным взглядом.
— Иди сюда, — позвал он, радуясь, что голос не дрожит. А мог бы! Еще как…
Ступая по ковру так, словно он усыпан колючками, она подошла. Алекс протянул руку, не глядя, положил дублон и нащупал в приоткрытой шкатулке шелковый платок.
— Встань на колени. Ближе, девочка, ближе.
Он заглянул в упрямые тоскливые глаза. Маред послушно опустилась, как и было велено, у самого его кресла, почти касаясь вытянутых ног. Алекс положил ладонь на голое плечо, едва не обжегся. Погладил кончиками пальцев, потом опять всей ладонью.
— Теперь ты можешь меня о чем-нибудь попросить. Только вежливо и спокойно.
Маред глубоко вздохнула. Выдохнула. Облизала губы, покосившись на стакан с водой.
— Если я вас попрошу пойти к боуги, это ведь будет невежливо?
— Хуже, это будет еще и не оригинально, — лениво подтвердил Алекс. — Это ты уже делала, хоть и в более интимных выражениях. Но ты можешь, например, попросить меня отложить самое главное еще на одну ночь. Если попросишь хорошо, я, скорее всего, соглашусь. Мы немного развлечемся, но без постели.
Маред, кажется, даже дыхание затаила под его ладонью.
— Зачем это вам? — спросила она тихо через несколько секунд.
— Неважно, — улыбнулся Алекс, поглаживая шелковистое горячее плечо и такую же спину. — Скажем, у меня доброе настроение. Веришь? Давай, проси, пока я не передумал.
Перед ответом девочка еще помолчала. Снова глубоко вдохнула и осторожно выдохнула. Опять облизала губы быстрым движением языка.
— Не буду.
— Что не будешь? — поинтересовался Алекс.
— Не буду вас просить. Вы же этого хотите? Не сегодня, так завтра придется. Тогда пусть уж сегодня, но просить не буду.
Губы Алекса сами растянулись в восхищенной улыбке. Второй ладонью, скомкав в ней шелк, он чуть приподнял подбородок девчонки, заставил посмотреть себе в глаза.
— Какая ты умница… Что ж, не хочешь просить — будем играть по моим правилам. Подними руки.
Глянув на платок, девчонка сглотнула, опустила глаза и протянула Алексу руки, вздрогнув, когда пальцы легли на ее запястья.
Глава 9. Малина, дым и обещания
Связывать ей руки Монтроз не спешил. Держал ладони Маред в своих, медленно водя большими пальцами по ее запястьям, гладя подушечками пальцев. И было еще страшнее из-за того, что она перед ним совсем голая, беспомощная, а Корсар ограничивается такими простыми прикосновениями. Но потом он все-таки встряхнул алый шелковый платок, накинул и стянул его на запястьях Маред плотно, но не туго, завязав каким-то сложным узлом. Потянул за концы, проверяя узел.
— Не жмет, поинтересовался равнодушно.
Маред мотнула головой, уставившись в ковер мимо обтянутых светлой брючной тканью коленей.
— Когда я спрашиваю, ты отвечаешь, — так же ровно прозвучало над ее головой.
— Не жмет, — с трудом сдерживая злость, отозвалась Маред.
Монтроз хмыкнул. Не отпуская ее запястья, слегка потянул, заставив Маред придвинуться к самым коленям. И заговорил тем же ненавистно спокойным голосом:
— Ты ведь понимаешь, девочка, этот платок сам по себе не страшен. В случае чего его не так сложно или долго сорвать. Понимаешь?
— Да, — хрипло сказала Маред после паузы, вспомнив, что надо говорить, и пошевелилась так, чтобы не касаться Монтроза голой кожей.
— И как ты думаешь, зачем он тогда нужен? — доброжелательно поинтересовался Монтроз.
— Не знаю, — процедила сквозь сжатые, чтоб не стучали зубы, Маред.
— Полагаю, все-таки знаешь, — хмыкнул Монтроз. — Или хотя бы понимаешь. Смысл в том, что ты позволила себя связать. Неважно чем, но позволила, сама протянула руки. Вот для этого он и нужен: показать тебе, кто здесь хозяин, а мне — что ты готова подчиняться. У нас ведь такой договор? Условности, девочка. Условности правят миром.
Он небрежно ронял слова мягким низким голосом, от звуков которого у Маред по спине побежали мурашки, а внизу живота стало странно горячо. Потом, отпустив ее запястья, дотянулся до шкатулки на столе, вытащил оттуда что-то. Запахло приятно и очень знакомо, перед лицом Маред оказалась ладонь с чем-то красным. Она моргнула. Малина! Обычная малина, спелая и крупная, отборные ягоды… Пересохший рот увлажнился, Маред невольно сглотнула.
— Как видишь, ничего страшного, — скучающим голосом произнес Монтроз. — Бери по одной ягоде. Губами, конечно же.
«Он издевается? — плеснуло непониманием. Затем пришла злость, настоящая. „Да что она ему, зверюшка“? О да, вот именно — зверюшка! Условности? Это… это же все равно что… Думать было невозможно. Можно было только подняться с колен, содрать проклятый платок и влепить изо всех сил пощечину по красивой холеной физиономии. Нельзя… нельзя… Чтоб вас всех боуги сожрали — нельзя!
Успокаивая себя, Маред задышала чаще, попыталась расслабиться. Корсар — это ему куда больше шло, чем имя — терпеливо ждал, но он не будет ждать вечно. Маред снова облизала пересохшим языком губы и вспомнила… Он сказал: условности. Чтобы показать, кто тут хозяин. Выходит, это — проверка. Просто проверка… Но Бригита милосердная, как же стыдно и гадко!
— Ну, — мягко поторопили ее сверху. — Решай быстрее, девочка. Пока ты еще можешь встать, одеться и уйти.
Маред потянулась таким внезапно неуклюжим телом. Связанные руки мешали, но она бы скорее упала, чем оперлась на колено Монтроза. В голове стало пусто и звонко. „Три месяца, — подумала она с накатившим вдруг ледяным спокойствием. — Даже меньше. Я выдержу. Не знаю, как, но выдержу. Я обещала, что приду на вашу могилу, лэрд? Отлично, вместо белых роз вы получите корзину лучшей малины в этом проклятом городе…“
Она дотянулась до ладони Монтроза, стараясь не прижиматься к нему грудью, наклонилась немного ниже… Подхватила губами ягоду, радуясь, что она такая мягкая. Сжала во рту, не чувствуя вкуса — только весь мир вокруг запах этой мерзкой малиной, которую раньше она так любила. Протолкнула в горло, чуть не поперхнувшись. И даже умудрилась не вздрогнуть, когда другая ладонь Монтроза легла на ее спину и медленно скользнула от лопаток ниже, задержавшись на талии.
— Ну вот и умница, — бесстрастно прозвучало сверху. — Теперь будет проще.
Конечно, проще! Надо ведь только решиться, да? А она давно решилась, еще когда пришла на встречу с Монтрозом, сидела с ним в парковой кофейне, собирала вещи. Стоит сделать первый шаг — и все!
Мысли текли злые и холодные, ничуть не отвлекая от того, что приходится делать. Маред снова нагнулась, взяла губами следующую ягоду. И правда, ее проглотиь оказалось легче. И снова горячая ладонь приласкала ее спину, пальцы прочертили дорожку по позвоночнику… Как зверька!
На глаза навернулись слезы. Изо всех сил сдерживая их, Маред уже не отодвигалась после каждой ягоды, а, склонившись, покорно ловила тугую бархатистую сладость губами, глотала, не жуя — и все время помнила узкую ухоженную ладонь с длинными пальцами, такими сильными и равнодушно-ласковыми. Монтроз гладил ее по спине, касаясь невесомо, одними подушечками, но рука у него была горячая, и кожей Маред чувствовала тепло неуловимо раньше, чем прикосновение.
Она поняла, что надо остановиться, только когда чуть не ткнулась лицом в пустую ладонь. Замерла, не понимая, что делать дальше, и боясь этого „дальше“ почти до истерики. Теперь-то что? Неужели не видишь, что проклятые ягоды кончились? Скажи хоть что-нибудь, мерзавец! Ненавижу и тебя, и малину… Последняя мысль показалась совсем уж глупой — Маред едва не всхлипнула, сбив дыхание. Наверное, Монтроз все дальше и дальше отодвигал ладонь после каждой ягоды, так что незаметно для себя Маред оказалась грудью над его коленями… Ненавистная ладонь на мгновение исчезла, чтобы тут же потянуть ее за плечо, приподнимая, разворачивая и притягивая. Усаженная на колени к Монтрозу, Маред замерла и опустила веки.
— Открой глаза, девочка, мы еще не целуемся, — прозвучало рядом насмешливо. — Кстати, целоваться с открытыми глазами тоже не смертельно.
Изнывая от бессильной ненависти, Маред открыла глаза и едва не зажмурилась снова. Лицо Монтроза было совсем рядом. Тонкое, породистое, с тяжелыми веками, едва заметной горбинкой носа и четко очерченными губами. Никогда еще она не видела его так близко — да и не хотела бы увидеть. Вообще бы его не увидеть — как хорошо было бы!
Пальцы, невыносимо пахнущие малиной, погладили ее по щеке, обрисовали линию скулы. В прищуренных серых глазах плясали отблески огоньков от светильника, наполняя их серебряным светом. Вот в глаза Корсару смотреть не хотелось — совершенно, совсем. Не смея зажмуриться снова, Маред слегка опустила ресницы и отвела взгляд, как сделала бы это, глядя на огонь. Вдохнула глубоко, стараясь делать это незаметно, но какое „незаметно“, если они так близко друг от друга, что еще чуть…
Узкие жесткие губы прижались к ее губам — ожидаемо и невыносимо неожиданно одновременно. Ладони легли на плечи, не позволяя отодвинуться, и собственная нагота, забывшаяся в унизительном действии с малиной, ударила, как пощечина — до звона в ушах и всем теле. Связанные руки Маред зажала между коленей, не зная, куда их девать, и теперь не могла даже дернуться, пока Монтроз неторопливо и нежно целовал ее, гладя уже всерьез: обласкивая горячими ладонями плечи и ключицы, бока и грудь, выводил спиральные дорожки по ложбинке на спине, обнимая и прижимая все теснее…
И когда Монтроз встал, подхватив ее на руки, это оказалось даже не слишком большой неожиданностью. Наверное, она просто устала ждать и бояться неизбежного. Пара шагов до кровати, мягчайшее полотно и запах свежести от белья. Хвала Бригите, здесь уже не пахнет малиной… Упрямо сев, Маред посмотрела на стоящего у края ложа Монтроза. На лице того застыло привычно равнодушное выражение, только глаза блестели ярко, лихорадочно. И в руках у него было что-то темное, непонятное.
— Ложись на спину и вытяни руки вверх.
Маред молча подчинилась, уставившись в потолок. Это с ней уже было… Зато здесь нет никаких свечей. Это, конечно, ничего не значит, но Монтроз обещал. Вот еще вопрос, насколько можно верить его обещаниям? Он ведь не может не понимать, что даже видом огонька от самой плохонькой свечки добьется от Маред чего угодно — но только один раз. Потом ее здесь ничто не удержит: ни деньги, ни работа в „Корсаре“, ни даже камерографии, о которых лэрд стряпчий ничего не знает. Мысль о камерографиях скрутила живот болезненным противным спазмом. Или они тут ни при чем?
Подойдя ближе, Монтроз опустился коленом на кровать, потянулся и привязал концы платка на запястьях Маред к ажурной резной спинке. Темное нечто, перекинутое через руку Корсара, оказалось широкой лентой из какого-то плотного материала. Это еще… зачем?
Непроизнесенный вопрос быстро потерял необходимость. Подняв повязку перед глазами Маред, Монтроз растянул ее на ладонях.
— Абсолютно непрозрачная, как видишь, — сообщил он спокойно. — Подними голову, девочка.
— Не-е-е-ет, — выдохнула Маред, пытаясь отодвинуться, но что бы там ни говорил лэрд про условности, а держал платок крепко.
Монтроз на ее попытки смотрел равнодушно, словно иначе и быть не могло. Оказаться слепой, даже не видя, что он станет с ней делать? Маред облизала губы.
— Пожалуйста, не надо. Я… прошу…
Прозвучало унизительно до противности, ну и пусть! Монтроз присел рядом, заглянул ей в лицо.
— Девочка моя, надев на тебя повязку, я не сделаю ничего, что не сделал бы без нее. Так какая разница? Ты настолько боишься?
Прозвучало это до странности не насмешливо, но от этого не менее властно. Да-а-а-а… То, что Монтроз в такие вот мгновения не язвит и не издевается над страхами, Маред уже поняла, но от этого все становилось не легче. Она снова вдохнула, не понимая, что можно сказать, но зная, что ее хотя бы слушают.
— Но для вас ведь разница есть? — собственный голос звучал слишком жалобно.
— Для меня — есть, — согласился Монтроз. — И для тебя, конечно, тоже. Это вопрос доверия. Если ты мне совершенно не доверяешь и не собираешься исполнять наш договор даже в такой малости, то что ты здесь делаешь? Насиловать я тебя не намерен…
Это прозвучало так логично и резонно, что Маред стиснула зубы и, как было велено, приподняла голову. Но теперь уже не торопился Монтроз.
— Уверена? — поинтересовался он со скучающей прохладцей в голосе. — Добровольно и без принуждения?
— Да! — выдохнула Маред. — Или вам расписку написать?
Монтроз хмыкнул, придвинувшись ближе, и осторожно надел ей на лицо широкую ленту, показавшуюся чуть сыроватой, прохладной, как пропитанная каучуком ткань. Маред мгновенно отрезало от мира. Она невольно дернулась, но Монтроз тут же успокаивающе погладил ее по плечу, и оказалось, что мир никуда не делся. Легкий запах одеколона от Монтроза и едва уловимый аромат вербены от постельного белья, ощущение простыни под телом, звук собственного дыхания… Мир стал другим. Чужим, пугающим, лишенным даже тени безопасности. Маред сглотнула, стараясь не паниковать.
— Пришла в себя? — спокойно спросил невидимый Монтроз.
— Да, — словно чужим голосом ответила Маред.
— Хорошо. Я забыл спросить, тебе ничего не нужно? Попить или посетить уборную?
— Нет, — выдавила она. — Хотя… Воды!
Прохладный край стакана коснулся ее губ буквально через несколько секунд. Маред торопливо глотнула, едва не поперхнувшись.
— Тише-тише, я же не отнимаю. Не торопись… Еще?
— Нет, благодарю, — отдышавшись, проговорила Маред.
— Тогда слушай условие сегодняшней игры. Оно всего одно и очень простое.
Маред почувствовала, что Монтроз что-то делает с платком, натяжение ослабло. Снова сев рядом, лэрд продолжил: