Натура орков изменилась так внезапно и странно, что они объединились с тварями, убивавшими их много столетий, против дренеев, пытавшихся почти столь же долго жить в мире и дружбе.
Если бы подобное произошло в другом мире, следовало бы попросту собраться и улететь прочь, отдавшись под защиту наару. Но теперь корабль разбит, К'ер умирает, и выход лишь в битве против Орды да в молитвах о чудесном, почти невероятном спасении хоть кого-то из дренеев.
О К'ер, старый мой друг! Как же мне не хватает твоей мудрости, и как горько видеть тебя лежащим в сердце владений врага — врага, не подозревающего о твоем существовании!
Велен прижал кристалл, называемый Песня Духа, к груди и уловил слабый, едва слышимый отклик умирающего К'ера. Пророк склонил печально голову и закрыл глаза.
Гул'дан, довольный и веселый, оглядел собравшихся. Совет Теней уже собирался несколько раз и подтвердил правильность Гул'данова выбора.
Избранные охотно соглашались — даже нет, рвались — предать свой народ в обмен на власть и силу. И добились уже многого, действуя через глупую орущую гору мышц, искренне считавшую себя причастной к планам совета. Его и верховным вождем легко было избрать, и убаюкать лестью.
Совет улыбался ему угодливо, поддакивал, и верховный, удовлетворившись похвалами, удалялся исполнять еще что-нибудь льстящее самолюбию. А совет, вздохнув свободно, приступал к настоящему обсуждению и планированию.
— Приветствую! — объявил Гул'дан, скользнув в кресло во главе стола.
Как обычно, Нер'зул сидел в углу, к столу не допущенный, но удостоенный права слышать разговоры. Так приказал Кил'джеден, и хотя Гул'дан не понимал, зачем Повелитель захотел этого, приказ нарушать не посмел, более всего ценя благоволение Великого.
Совет равнодушно пробормотал приветствия, и Гул'дан перешел к делу.
— Как кланы отнеслись к принятию огров в союзники? Каргат, твое слово — первое.
Вождь клана Изувеченной Длани ухмыльнулся и сообщил:
— Да они резни только и хотят. Им все равно, кто помогает, лишь бы помогали.
Совет дружно захохотал, кивая, поддакивая, махая руками. В тусклом свете факелов глаза собравшихся казались Гул'дану оранжевыми.
Однако кое-кто скривился и хохотать не стал.
— Клан Белого Когтя недоволен, — сообщил один из кривившихся — И Дуротан, который вождь Северных Волков, хоть и взял Тэлмор, глаз за ним нужен да глаз.
Гул'дан поднял руку, призывая к вниманию.
— He бойся — я давно за Дуротаном присматриваю.
— Так чего он еще жив? — прорычал Каргат. — Нетрудно ж заменить его кем посговорчивее да посогласнее. А то прям, все знают, что он ни с тобой не согласен, ни с Черноруком.
— Именно потому он мне нужен живым, — возразил Гул'дан, наблюдая, кто же поймет без дальнейших объяснений.
На паре лиц отразилось понимание, прочие же выглядели озадаченными и рассерженными.
— Суть как раз в том, что он известен умеренностью и взвешенностью, — пояснил Гул'дан, досадуя, что пришлось раскладывать по полочкам для большинства в Совете. — Если уж он соглашается, то и любой сомневающийся соглашается вместе с ним. По сути, он говорит за всех, кто сам боится высказаться. И эти трусы думают: если уж Дуротан согласился, то и я могу. Как говорил уже Каргат, сомневается не только клан Северного Волка.
— Но если он подойдет к черте, которую перешагнуть не сможет? Если оспорит наше решение в открытую?
Гул'дан улыбнулся холодно.
— Тогда мы позаботимся о нем наивыгоднейшим способом, не подвергающим риску нашу власть. Как обычно.
Затем Гул'дан решил сменить тему. Наклонился, упершись руками в стол.
— К слову о сомневающихся: я слышал, кое-кто еще пытается говорить с предками и вызывать стихии.
Один из членов Совета заерзал, заговорил, сперва смущенно, а после уже и дерзко:
— Я их пытался разубедить, но я ведь не могу их наказывать! Нас на войну с дренеями подняла именно вера в предков, исполнение их воли.
— Да, конечно. — Гул'дан улыбнулся одобрительно, — Это была приманка, крючок, зацепивший глубоко и потянувший.
Глянул на Нер'зула — тот встретил взгляд, но быстро отвернулся, уставился в пол. Да уж, старика подцепило как надо, а вот на самого Гул'дана вовсе не подействовало.
— Больше он не нужен, — объявил Гул'дан. — А нужно раз и навсегда порвать с прошлым. Конечно, нам везло в войне, и с ограми-союзниками успехи наши, скорее всего, будут продолжаться.
Но при первой же неудаче, первой же проигранной битве сторонников шаманизма будут слушать, а они обвинят нас в измене обычаям. Этого нельзя допустить!.. Хм, мы не просто должны поддерживать занятия чернокнижнической магией. Шаманизм следует запретить! Будет очень некстати, если кто-то сумеет вызвать предков…
Снова глянул на Нер'зула — ведь тот лишь в священной горе сумел поговорить с предками и разобраться в происходящем. До того даже столь могучего шамана, как Нер'зул, попросту водили за нос иллюзиями. Так что образ действия ясен.
Глубоко в бестелесности, в мечтах и сне обитали существа, сотканные из света. Они помнили прошлое и время от времени прозревали будущее.
Они долго жили в обители Иного, питаемые им, таким похожим на них и таким различным. Существа чувствовали: Иной медленно, медленно умирает — но до недавнего времени постепенная его гибель была спокойной и мирной, и существа, обитавшие между жизнью и небытием, наслаждались безмятежностью. Но теперь явились скверна, ненависть, злоба. Души спящих живых перестали откликаться на зов. Возлюбленные живые больше не приходили говорить, наполнить водой священное озеро и тем поддержать жизнь Иного. Пришел лишь Обманутый, рыдая и умоляя, но обман и ложь слишком далеко увели его — далеко за грань помощи и спасения.
Внезапно глубокий их сон прервался, по душам пробежала дрожь. Боль пронзила существа, и они закричали, прося помощи у Иного, но тот был бессилен помочь. Он не мог помочь и себе. Черные нечистые существа, когда-то бывшие носителями прекрасного, приближались — духи предков чувствовали их страшный шаг. Приближались неотвратимо, соединяя силы, замыкая кольцо вокруг горы. Тьма плясала в душах пошедших за Саргерасом, уродливых, изувеченных, привлеченных обещаниями силы и власти, живущих надеждой уничтожить все и вся. Предки чувствовали, видели кипящую ненависть, собирающуюся сгустком зелено-черной мути, расползающейся, выбрасывающей жадные щупала, соединяющие порабощенных ею. Медленно и неизбежно тьма смыкалась, окружая гору, закрывая ее наглухо, не пуская ни отчаявшегося орка взойти на нее, ни отчаявшуюся душу выйти.
Даже Иной закричал в отчаянии, чувствуя сомкнувшуюся тьму. Без приносящих воду шаманов он не мог исцелить себя, а без Иного исчезнут и души предков.
Далеко внизу несколько орков, еще втайне считавших себя шаманами, дрожали и плакали во сне, превратившемся в кошмар нескончаемой муки, наполненный видениями близкой ужасной беды.
Глава 18
Я — из нового поколения шаманов, и я же — вождь нового и, надеюсь, лучшего, мудрейшего воплощения Орды. Я говорю с духами стихий и дикой природы, множество раз я взывал к ним, соединялся с ними — и они приходили на мой зов, но многократно и отказывали в помощи.
Однако даже в снах я никогда не видел предков — а душа моя стремится видеть их, говорить с ними. Еще совсем недавно те, кто когда-то шел по пути шамана, и не надеялись вновь ступить на него, но теперь время шаманов вернулось.
Возможно, когда-нибудь преграда между нами и духами возлюбленных предков исчезнет. Возможно.
Но боюсь, если они узнают, как далеко мы ушли от них, от их обычаев и мудрости, если увидят, что мы сделали на Дреноре и с Дренором, ведь могут отвернуться, предоставив нас нашей судьбе. Если решат поступить так, я не стану их винить.
— Не понимаю, — заявил упрямо Гун, самый младший чернокнижник клана и, как с горечью отметил Дуротан, неисправимый идеалист.
Тоже мне, защитник старины! Морщится при взгляде на призванных тварей, помогающих в битвах с дренеями, глядит с сожалением и сочувствием на корчащихся в агонии врагов.
После Гул'данова объявления о запрете шаманизма мальчишку привел к вождю Дрек'Тар.
— Чем плохо надеяться на возвращение стихий? И почему я не могу пойти к Ошу'гун?
Как Дуротану было ответить? Приказ о запрете шаманства под страхом суровой кары — а то изгнания или смерти за повторное прегрешение — явился будто сам по себе, без всякого повода. Конечно, бывшие шаманы отреклись от старого ремесла, когда стихии отказались приходить на зов.
Но почему запрет на разговор с предками? Почему же в то время, когда советы древних понадобились бы более всего, Гул'дан не пускает орков в самое священное для них место?
Оттого что нечего было ответить юнцу — хорошему, честному, заслуживающему ответов, — Дуротан разозлился и сказал грубо:
— Чтоб победить дренеев, наш верховный нашел особых союзников. Эти союзники дали силы, которыми ты владеешь. Тебе ведь они нравятся, правда?.. Не ври мне — я это видел.
Тонкие острокогтые пальцы Гуна разгребли иссохшую землю, нашли камень. Молодой шаман повертел его, подбросил в ладони, а вождь нахмурился, глядя на его кожу. Конечно, сухость земли, невзгоды и тревоги последних двух лет взяли свое: обычно гладкая смуглая кожа, облегавшая тугие мускулы, теперь иссохла, шелушилась. Гун рассеянно поскреб лоскут кожи, тот осыпался чешуйками, и Дуротан, леденея, увидел новую кожу под ней.
Она была зеленой!
На мгновение Дуротана захлестнул животный, безоглядный ужас. Но заставил себя успокоиться, глянул снова. Да, не ошибка: новая кожа отчетливо зеленовата. Непонятно, к чему это и отчего, но странно, ново и неприятно, прямо нутром чувствуется — не к добру. А Гун, кажется, и не замечает. Ухнув от натуги, швырнул камень вдаль, проследил за ним взглядом. Если б старше был, заметил бы предупреждение в голосе вождя. А так свои сомнения и ослепили, и оглушили.
— Да, конечно, — согласился молодой чернокнижник рассеянно, — Эти призванные твари — они хорошо дерутся. Но не в их умении драться дело. Оно же чувствуется — не так это, неправильно. Убийство, конечно, всегда убийство, и сила стихий убивает так же, как новая магия. Но со стихиями я никогда не чувствовал этого… этой неправильности. Мы начали воевать по слову предков — так почему же Гул'дан говорит теперь, что нам нельзя общаться с ними?
Все — ярость вышибла пробку, выплеснулась вовне. Дуротан заревел, вскочил, вздернул юнца на ноги. Схватил молодого за грудки и заорал, брызжа слюной в лицо:
— Это не важно, понимаешь, не важно! Я делаю, что лучше для Северных Волков, а это значит — делаю, что Гул'дан и Чернорук прикажут! Дали тебе приказ — исполняй!
Гун глядел молча, недоуменно и обиженно.
Ярость вдруг испарилась, осталось лишь сожаление. И тогда Дуротан добавил хриплым шепотом, чтоб слышал лишь молодой: «Иначе я не смогу тебя защитить».
В глазах Гуна промелькнул странный оранжевый свет, орк вздохнул и повесил голову.
— Мой вождь, я понимаю. Я не навлеку позора на наш клан.
Дуротан отпустил — Гун отступил на шаг, отряхнул одежду, поклонился и ушел. Дуротан же проводил его взглядом, мучимый сомнениями.
И Гун ощутил неправильность происходящего — но один-единственный юнец, пытающийся заговорить со стихиями, ничего не сможет поделать.
Как и один-единственный вождь.
Храм дренеев должен был стать следующей жертвой Орды. Сразу после приказа о запрещении шаманизма последовал приказ выступить к месту, у дренеев называемому храмом Карабора.
Хотя он и находился поблизости от долины Призрачной Луны, древних земель Нер'зулова клана, ни единый орк раньше его не видел. Орки уважали священные места, пусть и чужие, по крайней мере, до теперешних времен. А теперь Чернорук встал перед собравшейся орочьей армией и принялся, надсаживаясь, обличать дренеев.
— Все взятые до сих пор города — просто тренировка! — объявил Чернорук. — Скоро мы уничтожим и их столицу. Но до тех пор нужно переломить самый стержень их душ, уничтожить суть!
Мы возьмем их храм, разобьем идолов, сотрем с лица земли все дорогое им, убьем их духовных вождей! Они падут духом, ослабеют, растерянные, и тогда брать их города станет легче, чем убить слепого щенка!
Дуротан, стоявший в строю рядом с прочими верховыми, глянул на Оргрима — как почти всегда, старый друг держался рядом с Черноруком.
Оргрим научился сохранять лицо спокойным в любых обстоятельствах, но все же чувства друга от Дуротана не укрылись. Оргрим ведь тоже понимал: храм — дом Велена. Когда Дуротан с Оргримом попали в Тэлмор, Велен лишь гостил там.
Жил он, молился, медитировал, размышлял, руководил своим народом и предсказывал его будущее в храме Карабор. Если пророк окажется дома в день штурма — его попросту зарежут. Как горько и мерзко было убивать Ресталаана. Хоть помолиться бы, чтоб Велена убивать самому не пришлось, так ведь и молиться некому…
Спустя шесть часов Дуротан стоял наверху лестницы, ведущей в храм. От вони кружилась голова. Уже знакомый запах крови дренеев, смердение мочи и кала, страшная вонь предсмертного страха. А еще сладкий, липкий смрад благовоний — и мягкий, ясный аромат тростника, рассыпанного по ступеням, похрустывающего под залитыми кровью сапогами. От него почему-то делалось горше всего…
Дуротан согнулся вдвое, содрогаясь, перхая, и блевал, пока не опустошил желудок. Потом дрожащей рукой вытянул флягу, прополоскал рот, сплюнул и услышал похабный регот. Разъяренный, обернулся и увидел двух Черноруковых щенков, Ренда с Мэймом.
— О, вот это боевой дух! — выговорил Ренд, захлебываясь со смеху, — Как раз то, чего кривоногие заслужили, — нашу блевотину и плевки!
— Да, блевотину и плевки! — эхом отозвался Мэйм, пнул труп жреца в пурпурной мантии, плюнул.
Дуротана передернуло от омерзения. Отвернулся, но вокруг то же самое: повсюду орки терзали трупы, обдирали, грабили, напяливали на себя окровавленные мантии и прохаживались насмешливо. Другие, чавкая сладкими фруктами, оставленными в жертву богам, которых орки не знали и знать не хотели, деловито набивали мешки узорчатыми прекрасными сосудами, подсвечниками, тарелками. Чернорук, счастливый очередной победой и прибавкой к славе, обнаружил выпивку и торопливо выхлебывал, брызгая и пачкая зеленым пойлом свои доспехи.
Так вот чем стали орки: мародерами, убийцами безоружных жрецов, ворами священного, осквернителями тел? О мать Кашур, я даже рад, что ты теперь недоступна для нас. Я не хотел бы, чтоб ты видела это…
— Храм они взяли, но мою добычу не нашли, — сказал Кил'джеден.
Голос Великого был по-прежнему ровным и благодушным, но хвост подергивался нервно — и Гул'даново сердце стиснуло холодным ужасом.
— Предатель Велен мог заподозрить, — прошептал орк. — Его ж не зря называют пророком.
Кил'джеден двинул огромной головой, и Гул'дана бросило в дрожь. Но Великий лишь кивнул:
— Ты прав. Если б он был слабым и глупым врагом, я б давно уже его нашел.
Гул'дан вздохнул с облегчением. Так хотелось спросить, чем заслужил Велен такую лютую и непреклонную ненависть, что же учинил сородичу — в том, что он родня Кил'джедену, сомнений не осталось. Но орку хватало ума помалкивать. Тут любопытство можно и перетерпеть — оно небезопасно.
— О Великий, раз храм их взят, все уцелевшие спрятались в столице — больше негде. Они думают, что спаслись, а попали в ловушку!
Кил'джеден хрустнул алыми пальцами, улыбнулся.
— Именно! Чернорук прочно и удобно уселся в Цитадели — так ты возьми храм себе. Но прежде чем прикажешь своим послушным недоумкам напасть на крепость дренеев, собери их здесь — у меня для них небольшой подарочек, да…