Новость принесли осведомители, которых старый одонт предусмотрительно содержал за свой счёт. Одонты не без оснований рассматривали Свободный оройхон как свою вотчину и потому следили за всем, что там происходило. И когда прошёл слух о новых землях на западе, Хооргон узнал об этом первый. Слухи следовало проверить, и Хооргон послал на разведку отличившегося в недавней схватке Мунага с дюжиной солдат. Такой выбор объяснялся тем, что Мунаг был храбр, достаточно честен, и в то же время Хооргон недолюбливал дюженника с тех пор, как тот сыграл не до конца понятную роль в деле о сыне сушильщицы. Ведь сам Хооргон лучше всех знал, что было в руках мятежника – ломкая игрушка или настоящий нож.
Мунаг немедленно собрал дюжину и отправился в путь. Вернулся он в тот же день к вечеру, принеся самые утешительные новости. На западе действительно обнаружилась земля – два сухих оройхона, отделённых от материка узким перешейком огненного болота. Причём один из оройхонов, по всему судя, был высушен совсем недавно: на нём ещё не было плодоносящих туйванов. Всё это могло означать одно из двух: либо безумный илбэч жив и просто скрывался все эти годы, либо, что более вероятно, родился новый илбэч.
Это, впрочем, слабо волновало Хооргона. Главное – появились земли, которыми надо как следует распорядиться. Выслушав доклад Мунага, Хооргон час сидел в задумчивости, потом встряхнулся и созвал командиров на совет.
– Я решил, – начал он, – что пришла пора восстановить справедливость. Всем известно, что мой покойный отец, – Хооргон печально вздохнул, а Тройгал вдруг подумал, что старый Хоргоон, похороненный сыном, вернее всего, ещё жив, – мой отец напрямую происходил от красавицы Туйгай, которая рожала детей илбэчу Вану. Более того, наш род начинается с любимого сына, которому Ван завещал свои земли. Самозванец, захвативший царский тэсэг, должен быть изгнан в шавар, из которого он вынырнул. И вы – доблестные воины, будущие одонты, должны мне в этом помочь.
Если бы дюженники услышали эти слова два дня назад, они без колебаний связали бы помешанного, но теперь, скреплённые круговой порукой, принуждены были молчать, стараясь понять, что задумал их сопляк-повелитель, один раз уже обошедший их. И лишь услышав о новых землях, на которые можно попасть, пройдя мёртвой полосой, цэрэги закивали, улыбаясь. Хооргон решил проблемы просто – он задумал отделиться от державы вана и основать своё государство. Не так это много – два сухих оройхона, но мёртвая полоса есть мёртвая полоса, ван не посмеет напасть на непокорных.
И лишь строптивец Мунаг проявил недовольство.
– У нас два оройхона здесь, – сказал он, – и там тоже будет два. Но сейчас мы живём спокойно, а там должны будем держать границу, сидя возле мёртвой земли…
– Ты трус! – рявкнул Хооргон. – Я не собираюсь бежать на угловые оройхоны. Я буду нападать! Люди устали от несправедливости, армия перейдёт на сторону законного владыки!
– Я не трус, – возразил Мунаг, – это все знают. Но я не вижу смысла в вашей затее.
– Достойный Мунаг не высовывал носа дальше сухой полосы, которую охраняет его дюжина, – вступил в спор Тройгал, – а я бывал и у восточной границы, и на царском оройхоне и потому знаю, что говорю. Повелитель прав – армия узурпатора велика, но сражаться не станет. Ван лопнет, словно распоротый ножом авхай.
– Почему же тогда… – начал Мунаг, но махнул рукой и умолк.
Было решено против вана пока не выступать, а выделив отряд для защиты обжитых оройхонов, остальных цэрэгов послать на запад, наводить порядок, пока изгои и жители Свободного оройхона не организовались и не могут дать отпора.
– …а затем, – заключил Тройгал, незаметно взявший в руки ход совещания, – нам предстоит большой поход к царскому тэсэгу за короной ванов, которую наконец получит подлинный владелец!
И нет ничего удивительного, что командовать тремя дюжинами, составившими заградительный отряд, пришлось Мунагу, а остальных повёл к новым землям Тройгал.
Первые двое суток Мунаг прожил спокойно. Он понимал, что с тремя дюжинами цэрэгов не сможет блокировать оройхоны, и потому лишь следил, чтобы противник не подошёл незамеченным. У вана были свои соглядатаи на каждом оройхоне, но те из шпионов, кто жил среди бедноты, не слишком понимали, что вокруг происходит, а достойный Тройгал не торопился оповестить вана, что сменил хозяина. Поэтому в ставке забеспокоились не сразу, и лишь на третий день на дороге показался паланкин благородного Ууртака, прибывшего узнать, что творится в соседних землях. Мунаг не стал вступать в бой с телохранителями. Он лишь вышел на поребрик, требовательно поднял руку, а когда носилки остановились и в окошечке показалось морщинистое лицо наместника, сказал:
– Доблестный одонт, поспешите домой. Сегодня вам здесь не пройти.
Изготовленный к стрельбе татац за спиной дюженника подтверждал его слова, так что Ууртаку оставалось лишь благосклонно кивнуть и приказать носильщикам поворачивать вспять.
Мунаг блефовал. Грозный татац не был заряжен, и вообще харваха, захваченного в караване Пуиртала, могло хватить от силы на дюжину выстрелов. А тот харвах, что готовили пойманные сушильщики, Хооргон оставлял себе. Сушильщики, получив женщин и сладкую пищу, работали исправно, но харваха всё равно было мало, ведь впереди маячила война.
И она пришла.
Ван послал против мятежных оройхонов немалое войско – шесть отрядов, в каждом из которых была двойная дюжина солдат. Пугать такую силу не имело смысла, и Мунаг встретил наступающих пальбой из татацев. Он правильно рассчитал: основная масса карателей двигалась вдоль мокрого оройхона, словно во время операции против изгоев. Там Мунаг поставил два из трёх своих татацев. Первая пушечка неожиданно бабахнула, и хотя каменный рой побил немногих, противник пришёл в замешательство. Привыкнув к походам против небольших и плохо вооружённых банд, цэрэги не знали, что предпринять. Однако и у них нашёлся командир, сообразивший, что татац перезаряжать долго и, значит, второго выстрела не будет. Ободрённые цэрэги с гиканьем ринулись на штурм. И тут выпалил второй татац.
Войско остановилось, не зная, чего ожидать впереди. Спустя несколько часов цэрэги приволокли установленный на полозьях толстобокий ухэр и открыли стрельбу. Ухэр громыхал, сжигая на каждый выстрел треть ямха лучшего харваха, но не принося никакого вреда. Предусмотрительный Мунаг успел отвести своих солдат и оттащить татацы. Теперь, слушая раскаты пальбы, он лишь злорадно и вместе с тем досадливо морщился. Имей он хотя бы вдвое больше воинов, можно было бы сделать вылазку и отнять орудие, а главное – запас харваха.
Вторую атаку Мунаг отбил прежним способом, не потеряв ни одного человека. Тогда войско разделилось и двинулось небольшими группами через поля и приграничную полосу. Часть цэрэгов пошла в обход по мокрому оройхону. Три дюжины защитников не могли держать такой фронт, Мунаг начал отступление. Двое суток он маневрировал, перебрасывая три своих орудия с приграничной полосы на мокрое. Последний выстрел был сделан с верхушки суурь-тэсэга по движущемуся через поле отряду. Двое суток прошли в непрерывных стычках и рукопашных схватках. Всё это время воины Тройгала занимались самым мирным делом: вывозили из бывшей резиденции одонта сокровища, припасы, всевозможный скарб.
На новые оройхоны были уведены мастера и самые опытные земледельцы. Унесли даже резную дверь алдан-шавара, хотя доставить её на место не сумели – вынырнувший из пучины чёрный уулгуй схватил двух носильщиков, а стараясь достать остальных, уцепился за дверь и скинул её в далайн. Зато дверь смертников, закрывавшая вход в шавар, где казнили преступников, прибыла на место благополучно. С оставленных оройхонов было унесено всё, независимо от того, принадлежало это вану, одонту или ограбленным и кинутым жителям.
Два ухэра и несколько татацев, переправленных через мёртвую полосу, Тройгал установил возле перешейка, превратив свои оройхоны в неприступную крепость. В далайне возникло ещё одно крошечное государство.
Последним с земли ванов пришёл Мунаг с полудюжиной уцелевших цэрэгов. Остальные погибли или, вовремя поняв, что их послали на верную смерть, бежали через мокрые земли искать счастья в восточных провинциях в надежде, что там не будут слишком тщательно выяснять, откуда они явились.
Хооргон, выслушав доклад дюженника, некоторое время сидел молча, потом начал говорить, тихо и медленно, но под конец всё более распаляясь и переходя на крик:
– Значит, ты считаешь, что провёл удачную кампанию… В то время как я добывал для страны новые области, ты, погубив четверть войска, растранжирив харвах и потеряв татацы, не сумел сберечь доверенные тебе оройхоны. Ты понимаешь, что теперь мне придётся штурмовать самозванца через мёртвые земли, а у меня нет для этого людей?.. И ты ждёшь похвал?! Ты не герой, ты трус и предатель!
– Вы отлично знаете, что удержать те земли нашими силами невозможно, – сказал Мунаг. – Иначе бы вы не вывозили сюда всё подряд ещё прежде, чем ван узнал о восстании. Я считал, что моя задача продержаться как можно дольше, чтобы дать Тройгалу возможность закрепиться здесь и наладить оборону. А те земли всё равно были потеряны для нас.
– Он считал!.. – задохнулся Хооргон. – Если это так, то почему ты не перебил оставшееся мужичьё, почему не поджёг поля?
– Всходам нет и недели, – возразил Мунаг, – они не горят. А со старухами я не воюю – я солдат, а не палач.
– Ты трус и предатель! – заорал Хооргон.
– Ложь! – багровея, взревел Мунаг. – Вы, ради своих удобств, послали меня на смерть, и теперь вам досадно, что я сумел выжить!
Мунаг шагнул вперёд, хватаясь за кинжал, но четверо охранников повисли на нём и бросили на колени, заломив руки.
– Говоришь, ты не палач? – звенящим от бешенства голосом спросил Хооргон. – Это верно. Но ты сейчас познакомишься с нашим новым палачом. Предателям место в шаваре, а ты давно у меня на примете. Думаешь, я забыл, как ты лгал моему отцу, подсовывая травяной ножик? Тебе не удалось убить меня тогда, не выйдет и сейчас. Ну что, вспомнил, пособник бандитов?
Мунаг поднял голову, безуспешно попытался встать, потом в его лице что-то изменилось, и Мунаг сказал тихо:
– Вспомнил. Наверное, это был единственный правильный поступок в моей жизни.
– В шавар! – распорядился Хооргон.
Мунага приволокли на мокрый оройхон, к подножию суурь-тэсэга. Дверь, недавно закрывшаяся за благородным Пуирталом, а потом с великими трудами перетащенная сюда, уже висела на месте. Кажется, это было первое, что обустроил Хооргон в своей стране. Палач распахнул тяжёлые створки.
– Великий государь добр, – возгласил он, – и даёт тебе возможность спастись и очиститься в его глазах. Если ты действительно так храбр, как говоришь, то пройди через шавар, и, если останешься жив, государь простит тебе всё.
Мунаг взглянул на палача и узнал его. Перед ним лыбился щербатым ртом громила Боройгал, лизоблюд и осведомитель, заправлявший делами на Свободном оройхоне и наконец получивший тёплое местечко на сухом. Боройгал сорвал с Мунага порубленный панцирь и боевые башмаки, приготовился втолкнуть бывшего дюженника в темнеющий проём, но Мунаг вырвал руку из пальцев палача, презрительно плюнул и ушёл в шавар сам.
* * *Наместник Моэртал пристально рассматривал стоящего перед ним молодого охотника. Слишком уж он молод, полутора дюжин лет, которые он назвал, ему явно не исполнилось. Но, с другой стороны, это и хорошо, значит, парень ещё не служит двум господам, и можно не опасаться, что он станет наушничать в пользу вана или кого-нибудь из соседей. А воины после возмущения западной провинции нужны. Особенно здесь, на северной оконечности страны, где непрерывно приходится усмирять шайки изгоев, основавшихся на раскиданных безумным илбэчем оройхонах.
– Как, говоришь, тебя зовут? – переспросил Моэртал.
– Шооран, – ответил охотник.
– Где живут твои родственники?
Шооран повёл рукой в сторону далайна и ответил:
– Их нет.
– Ты из западных земель, – не спросил, а лишь констатировал одонт, – наверняка сын цэрэга, это видно, ты слишком хорошо одет. Отец твой погиб, иначе ты сбежал бы вместе с ним. Как видишь, я знаю о тебе всё, ещё прежде, чем ты начал рассказывать. Но мне непонятно, почему цэрэги не позаботились о своих семьях в первую очередь?
– Они так и сделали, – сказал Шооран. – Но я не сын цэрэга, мой отец был охотником со Свободного оройхона. Хооргон прошёл через наши земли, многих убил, многих угнал с собой. А прежде мы жили богато.
– Ах да! – вспомнил наместник. – Свободный оройхон! Было на западе что-то такое. Но в таком случае ты должен хорошо знать мокрые земли, уметь рыть чавгу, собирать харвах.
– Я умею, господин, – сказал Шооран.
– А я и не сомневался, – съязвил Моэртал, – но мне нужны не грязекопатели, а воины. Ступай за оружейником, он тебя проводит.
Седой дюженник привёл Шоорана в комнату, полную всевозможного оружия. Сделал широкий жест:
– Выбирай.
– Что придётся делать? – спросил Шооран.
– Охота.
Шооран оглядел полки и стены. Здесь были булавы и пращи, годные лишь для охоты на человека, их Шооран обошёл стороной. Были копья с кремнёвыми наконечниками, выдававшиеся даже не всем цэрэгам. На мгновение взгляд Шоорана задержался на огромной коллекции хлыстов, но Шооран предусмотрительно решил не выдавать своего знакомства с этим оружием. Выбрал поножи, упруго обтягивающие икры и позволяющие ходить по колено в нойте – кто знает, не в шавар ли пошлёт его одонт? Отобрал два гарпуна – гладкий и зазубренный. Долго держал в руках длинную пику для охоты на гвааранза, потом отложил её в сторону. Что с пикой, что без пики – с гвааранзом ему не справиться. Зато взял тонкую сеть, равно годную и против парха, и для охоты на тукку. Не жанчем же в неё кидать, словно в детстве. Перемерил несколько кожаных шлемов с прозрачными щитками, спасающими глаза от брызг нойта. На богатые, но неудобные костяные шлемы даже не взглянул, вызвав одобрительное ворчание оружейника. А под конец не выдержал и взял длинный кинжал из цельной кости, способный и колоть, и резать.
Одонт бросил небрежный взгляд на вооружение Шоорана и сказал:
– Вчера мои охотники поймали в шаваре зверя. Он заперт в одном из залов дворца. Ты должен пойти и убить его.
Вслед за оружейником Шооран спустился во второй ярус алдан-шавара. Остановился перед тяжёлой дверью. Через дверь донёсся резкий запах нойта. Шооран удивлённо пожал плечами. Таскать нойт с мокрого оройхона, чтобы держать в алдан-шаваре какую-то мерзость! Что это, глупость или особое тщеславие?
Двое цэрэгов приоткрыли дверь, Шооран вошёл в скупо освещённый зал. Дверь гулко захлопнулась за ним. Шооран остановился, выставив гарпун и готовясь отпрыгнуть в сторону. Разумеется, бледного уулгуя здесь не может быть, гвааранза тоже не так просто поймать живьём, значит, скорее всего, ему предстоит встретиться с пархом.
И тут тёмная громада, которую Шооран вначале принял за выступ скалы, шевельнулась, и лишь тогда Шооран понял, что это и есть зверь. Шооран невольно попятился – зверь был больше самого огромного гвааранза. Поблёскивающий панцирь поднимался вровень с грудью Шоорана, две пары клешней, каждая из которых могла перекусить охотника пополам, шевелились, судорожно раскрываясь и со стуком захлопываясь. Клешнями зверь напоминал гвааранза, но был много крупнее, и, главное, там, где у гвааранза в два ряда бугрятся уязвимые для пики глаза, у этого блестела гладкая и наверняка несокрушимая броня. По бокам чудовища волнообразно шевелились острые плавательные перья, бесполезные здесь, где тюремщики плеснули лишь несколько ведер нойта, и тем не менее служащие прекрасной защитой. Сзади, словно у невиданных размеров парха, чешуился поджатый и напружиненный хвост. Шооран был готов к чему угодно, но не ко встрече с таким великаном. Победить его казалось невозможно. Первым побуждением охотника было кинуться к дверям, стучать в них, умоляя выпустить, но Шооран тут же подумал, что двери, скорее всего, просто не откроют. Лишь потом он сообразил, что раз зверь слеп, то будет бросаться на звук или выпустит тонкие осязательные щупальца, по которым можно бить. Шооран переложил оба гарпуна в левую руку, правой потянул из-за пояса нож, готовясь отсекать гибкие усы, прежде чем они скрутят его. Потом быстро шагнул в сторону. Стоять перед громадными клешнями явно не стоило, так же как и соваться под хвост, способный одним ударом растереть его в нойт. Зверь, скрежеща панцирем, начал разворачиваться. Несомненно, он видел охотника. Но и Шооран заметил кое-что. Разворачиваясь, монстр не пользовался хвостом, но зато его панцирь приподнимался над полом. Значит, там ноги – уязвимые сочленения, хрупкие суставы. И, следовательно, есть надежда обездвижить противника.