Мия отстранилась, прерывая поцелуй, и мужчина позволил ей это сделать. Ласково провел пальцем по припухшей нижней губе, огладил отросшие пряди.
— Завтра в это же время, Мия. И ешь больше мяса и рыбы. Съедай все, что тебе дадут в столовой, чтобы без капризов, как сегодня утром.
— А? — Мия захлопала глазами.
Сегодня в столовой ей и вправду выдали на завтрак огромный кусок запеченной рыбы, а не рис с маринованным дайконом и нори, как другим ученицам. Такое демонстративное подчеркивание статуса «любимицы» показалось ей неприятным и даже оскорбительным, но она не решилась отказаться, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Поковыряла рыбу, оставив на столе больше половины.
— Когда я что-то приказываю — не спорь. Просто делай. Мне нравятся твои волосы, — повторил он, пропуская пряди сквозь пальцы. — Так что ешь больше мяса.
Стальные объятия разжались. Мия еще мгновение сидела, глядя в синий магический лед его глаз, потом вскочила, поклонилась и выскочила за дверь, забыв парик на столе.
Глава 10
КАК ПОДСКАЗЫВАЕТ СЕРДЦЕ
— Думаешь, он прав? — тихо спросила Мия.
Вечер выдался на удивление теплым, и они сидели на разбитых ступеньках, греясь в лучах закатного солнца.
— В чем именно? — спросил Джин, не отрывая взгляда от наполовину обтесанной заготовки из рога оленя. Нож аккуратно касался кости, срезая все лишнее. Мия уже спрашивала, что именно он мастерит, но самханец только хитро усмехнулся и пообещал: «Увидишь».
— Насчет предательства… и Кумико.
Джин отложил свою работу.
— Я думаю, что в общении с людьми никогда не бывает единственно верного рецепта, — спокойно сказал он. — Но если человек искренне раскаялся, милосердно будет дать ему второй шанс.
— То есть — надо простить?
Он пожал плечами:
— Простить — это надо тебе, а не ей.
— Я не понимаю.
— Не страшно. Я и сам не всегда понимаю. Это надо чувствовать. — Он сверкнул белозубой улыбкой. — Делай так, как подсказывает сердце.
— Спасибо.
Джин не вернулся к работе. Сидел в закатных лучах рядом, совсем близко, и смотрел на Мию. Порыв ветра взъерошил ей волосы, пощекотал шею, заставив вспомнить о забытом в школе парике. Мия вдруг отчаянно застеснялась своего нелепого вида. Надо было закутать голову, прежде чем идти сюда. Хоть чем-то. Хоть тряпкой.
И зачем он только пялится?
— Не смотри на меня так!
— А как мне на тебя смотреть? — с теплой улыбкой спросил Джин. — Ты похожа на встрепанного воробушка.
— Все так ужасно? — У нее задрожали губы. Отчего-то в школе она не переживала так остро из-за потерянной красоты. А сейчас, под взглядом самханца, вдруг стало обидно до слез.
— Не ужасно. Хочется укрыть, накормить и обогреть.
— Он обещал, что вырастит их снова.
Глаза мужчины сузились. Показалось — в них мелькнула злость, но ответил он сдержанно:
— Акио Такухати? Да, этот может.
У Мии дыхание перехватило от внезапной догадки.
Они оба знатной крови. И почти одного возраста. Самхан — ближайший сосед Оясимы, а до войны были годы мира. Столетия бок о бок сплели так много нитей между материком и островами. Родственные, торговые, культурные связи…
— Вы знакомы?
— Ледяной беркут с Эссо? — Джин странно усмехнулся. — Мы встречались несколько раз. И я слышал о нем. Опасный противник.
От напоминания о войне, разделившей их страны, Мия загрустила. Ей не хотелось думать о том, что Джин — враг.
— Как получилось, что такой человек гниет здесь? — продолжал самханец. — С этой работой справится любой маг с проблесками дара в крови.
— Не знаю… — Мия закусила губу, вспоминая нечаянно подслушанный разговор двух наставниц. Нет же ничего страшного, если она расскажет об этом Джину?
Доверие должно быть полным.
— Я слышала, — решилась она, — что это ссылка. За поражение в последней войне.
Джин присвистнул и рассмеялся:
— Он выстоял против двух носителей крови Аль Самхан, выжил и сумел вывести армию. Я видел план сражения. Ни один самурай не должен был уйти из той долины, Мия. Если бы такой человек был в моем подчинении, я не стал бы пинать его, как нагадившего щенка. Ваш сёгун — идиот. Разве что… — Он умолк и задумался.
— Что?
— А, не важно! — Самханец вскочил, почти не опираясь на посох. Вопреки его прогнозам, сломанная нога заживала на глазах.
— Вставай, — велел он.
— Зачем? — Мия поднялась.
— Буду учить тебя драться.
Она помялась:
— А это точно нужно?
— Абсолютно, — непререкаемым тоном заявил самханец. — Чтобы в следующий раз ты сумела набить личико любой истеричной дурочке. Так, смотри. Я буду хватать тебя и объяснять, куда бить. А ты бей — не стесняйся. Торжественно клянусь, что побреюсь налысо, если сумеешь хоть раз меня достать.
Мия рассмеялась:
— Налысо?
— Ну да, — он подмигнул, — я шесть лет бритым проходил, мне не привыкать. Готова?
Это было непросто. Совсем непросто. Джин заламывал ей руку, сжимал запястья в стальном захвате. Снова и снова терпеливо объяснял, почему, куда и как нужно бить противника.
— Не надо хватать его за ладонь. И рукой дергать тоже не надо. Возьми за большой палец и потяни. Вот так. Ну, давай, пробуй…
Мия пробовала. Морщилась, слушая деловитые пояснения, как именно можно покалечить человека, применяя тот или иной прием, и повторяла, повторяла снова и снова.
Достать Джина у нее не получилось ни разу. Самханец уходил от любых ударов и пинков с неизменной легкостью, и сломанная нога ему, казалось, нисколько не мешала.
— Мужчину бей коленом в промежность. Это очень больно. Но только если он один и у тебя есть шанс убежать. Иначе не зли — покалечат. Лучше быть изнасилованной, но целой и живой.
— А как же честь?
— Моя честь в том, чтобы выжить и отомстить. Ты бить меня будешь? — И белозубая улыбка…
Солнце почти село, во дворе сгустились тяжелые сумерки, с гор потянуло холодным зимним ветром.
— Все, не могу больше, — выдохнула Мия и обмякла в его руках.
— Ты должна ударить меня локтем в горло, — мягко напомнил ей Джин, прижимая к себе горячее и покорное тело девушки.
— Все равно не получится, — засмеялась она. — Можешь злодействовать.
В зеленых глазах сверкнул и погас странный огонек. Он стиснул ее на мгновение. Губы самханца вдруг оказались близко-близко.
«Сейчас он меня поцелует», — отстраненно подумала Мия и поняла, что не станет сопротивляться.
Как нехорошо и неправильно — целоваться в один день с двумя разными мужчинами.
Но Акио Такухати как будто принадлежал другому миру. Миру обязательств, традиций и достижений. Миру утонченному, но заключенному в строгие рамки правил и ритуалов. Миру, в котором у нее не было ничего личного, и даже возможность побыть одной выпадала так редко, что каждое мгновение одиночества становилось маленьким праздником.
А Джин был из мира иного. Вольного, дикого, в котором есть заброшенный храм и горячие источники с искроцветами. Мира чудесного и странного. Прибежища ёкаев и духов. Джин и сам был как дух — таинственный самханец, пришедший из ниоткуда, но ставший вдруг очень важной частью жизни Мии.
Она ощутила на губах теплое дыхание, смешливые искорки в его глазах сменились голодным желанием, но мужчина отчего-то медлил.
«Ну же!»
Она почти решилась сама сделать первый шаг, когда над ухом раздалось ворчливое:
— Это еще что за скульптурная группа у нас во дворе расположилась? Ишь, обвился вокруг девочки, змей самханский, даром что одноногий. Не то тебе в плену отрезали, что надо было. Отпусти, ей давно домой пора!
Мия ойкнула и выскользнула из объятий. Джин не сделал попытки ее удержать. И на его лице не отразилось ни растерянности, ни разочарования.
— «То» мне тоже обещали отрезать. К счастью, не успели. Привет, Дайхиро. Рад, что ты вернулся. — И, уже обращаясь к Мие, продолжил: — Он прав. Уходя каждый день на весь вечер, ты здорово рискуешь.
— Угу, — буркнула Мия, не поднимая глаз. — Я пойду.
В груди зрела глупая, совершенно детская обида. Очень хотелось разрыдаться. Только непонятно почему.
— Я провожу.
Тануки распушил хвост:
— Сиди уже, провожатель колченогий! Я сам провожу.
— Нет, — очень спокойно сказал самханец и вручил оборотню факел. — Но ты можешь пойти с нами.
Всю дорогу до школы тануки ворчал и ругался, Джин отшучивался, а Мия шла молча, глядя в землю.
Тануки дождался, пока Мия перелезет через ограду, а потом сердито обернулся к самханцу.
— Ты что творишь, гад такой? — воинственно спросил оборотень.
— Не понимаю, о чем ты.
— Совсем девочке голову задурил.
Джин хмуро оглядел черневшие впереди стены школы.
— Пойдем, — велел он. — Не то место для разговора.
— Ты же уедешь, дурья твоя башка! — разорялся тануки на обратной дороге. — А ей жить дальше! Становиться гейшей. Я же вижу, как она на тебя смотрит. Хоть бы руки не распускал, козел похотливый…
Мужчина шел рядом молча. Его скульптурное лицо было бесстрастным.
— …сперва сам пойми, чего тебе от нее нужно! — завершил свою речь тануки, воинственно встопорщив усы.
— Я увезу ее, — сказал Джин.
Оборотень споткнулся на ровном месте:
— Что?!
— Мия не создана для того, чтобы быть гейшей.
— Тебе-то откуда знать?
— Вижу. Ей нужно замуж. За порядочного, надежного человека.
— Это за тебя, что ли? — подозрительно спросил тануки.
Самханец отвел взгляд:
— Я… не могу. Но я дам ей деньги и свое покровительство. В Самхане мое слово немало весит. Мия сможет сама выбрать свою судьбу.
Дайхиро плюнул в сердцах:
— Ты то ли подлец, то ли дурак, Джин Хо.
Маленький монах был прав.
Давно Джин не ощущал себя так паскудно.
И тот, другой, запертый в подвалах души, тоже беспокоился. Ходил туда-сюда, скреб лапой, сердито ворчал…
Тяжело опираясь о посох, Джин поднялся по ступенькам в храм. Рухнул на циновку у костра.
Казалось, в храме еще стоял еле уловимый запах сакуры и кедра.
Сакура… Ею пахли волосы и кожа Мии.
Он прикрыл глаза и как наяву услышал ее смех. Представил себе лицо девушки — задумчивое, чуть мечтательное. Вспомнил ощущение нежной кожи под пальцами и как она чуть вздрагивала и ежилась, когда он мыл ее. В тот момент ему до смерти хотелось коснуться губами доверчиво обнаженной шеи. Спуститься, выцеловывая трогательно выступающие позвонки. Прижать к себе хрупкое тело и ласкать, ласкать, наслаждаясь ее восторженными стонами.
…войти в нее, взять, овладеть…
Это желание было похоже на наваждение. Невыносимо сильное, почти непереносимое. Настолько сильное, что Джин испугался. Он, выросший в непрестанной борьбе, усмирявший демона каждое мгновение на протяжении большей части своей жизни, испугался, что не справится с собой.
Если бы не браслет… Браслет и ее рассказ стали якорем. Прогнали морок, помогли вернуться к реальности.
И сегодня… ее губы были так близко. Сладкие, манящие, словно созданные для поцелуев. И этот доверчивый и ожидающий взгляд снизу вверх. Джин ведь почти поддался заключенному в нем призыву.
Хорошо, что пришел тануки.
Джин чувствовал, как его тянет к девушке. Тянет с почти нечеловеческой силой. Потребность видеть ее лицо, улыбку, слышать смех. Учить ее, отвечать на вопросы, радовать, заботиться о ней.
И он следовал за этими внешне невинными желаниями. Говорил себе, что в этом нет зла — он же не позволяет себе лишнего. И знал, что лжет себе.
То ли подлец, то ли дурак.
Джина любили женщины. Они приходили в его жизнь сами, почти без усилий с его стороны. Выбирали его среди десятков других, даже ничего не зная о его происхождении.
— Что они все в тебе находят? — как-то обиженно спросил его Тхан после того, как очередная красотка выбрала не наследника и мага, но проклятого старшего брата.
Джин пожал плечами:
— Не знаю. Может, со мной легко?
Он не искал репутации ловеласа — она нашла его сама. Джин с равной заботой и уважением относился к каждой женщине, с которой его сводила судьба. Не важно, ночь, неделю или месяц они были вместе.
Расставался он тоже без злости и сожалений, храня в душе теплые воспоминания о мгновениях счастья.
Так было раньше… Раньше мысли о женщине не лишали его покоя и сна.
Подлец или дурак?
Одно дело — роман с опытной красоткой в поисках приключений. Но Мия… Она совсем другая.
Точеный профиль, тяжелый узел волос в традиционной прическе майко, самые прекрасные на свете глаза — доверчивые, черные и блестящие, как ночное небо в россыпи звезд.
Черные…
Что он может предложить ей? Сделать ее своей любовницей? Участь содержанки не для Мии.
Выдать замуж? Поселить в столице, видеть ее счастье с другим и знать, помнить каждую минуту, что он сам от нее отказался?
Мужчина должен уметь принимать решения за себя и за женщину. Выбирай, самханский тигр, кем ты хочешь стать — подлецом или дураком?
Джин невесело рассмеялся:
— Ну уж здесь я ее точно не оставлю, чтобы не стать и подлецом и дураком сразу.
В домике было пусто. Остальные девочки еще обедали в столовой. Только Кумико все так же лежала, отвернувшись к стенке, молчаливая и безучастная.
Мия вздохнула, прошла через комнату и остановилась у футона бывшей соперницы.
— Возьми, — сказала она и поставила рядом с футоном миску. — Четвертый день ничего не ешь.
Девушка вздрогнула и съежилась, словно ожидала удара.
— Ну, давай. Если хочешь, я отойду. — Мия подвинула миску ближе. Из нее пахнуло ароматным куриным бульоном с кореньями.
— Не буду на тебя смотреть.
В доказательство она подошла к окну и отвернулась. За спиной раздался шорох. Торопливый стук ложки о миску, жадное хлюпанье. Потом несколько мгновений напряженной тишины, и миска покатилась по полу, а из-за спины послышались сдавленные рыдания.
Нарушая собственное слово, Мия обернулась.
Кумико лежала на футоне, подтянув ноги к груди, и тихо выла на одной протяжной ноте. И столько скорби и отчаяния было в ее маленькой фигурке, что Мия сама чуть не расплакалась.
Она подбежала к бывшей сопернице и упала на колени рядом.
— Не плачь, пожалуйста. Все еще наладится, вот увидишь.
За ложь сразу же стало стыдно. Не наладится. Такухати уже все решил, когда он говорил о Кумико, в его голосе звучали только равнодушие и презрение. И куда пойдет Кумико? Она же ничего не умеет, кроме того, чему их учили в школе. Кому она будет нужна? Какая участь ждет ее с таким лицом?
Мия поклялась себе еще раз поговорить с директором. Может, если она снова его поцелует, он сменит гнев на милость?
Кумико ткнулась лицом ей в колени, и Мия еле сдержалась, чтобы не отшатнуться.
— Прости! Прости меня, — прорыдала дочь самурая. — Прости, пожалуйста. Я во всем виновата!
От неожиданности Мия замерла. Она ждала ненависти, обвинений, но не такого искреннего и глубокого раскаяния. Кумико лежала на полу, уткнувшись лицом ей в колени, и горько плакала. В этот момент Мия почувствовала, как последние ростки обиды и злобы, которые еще оставались в ее душе, уходят безвозвратно. Она погладила бывшую соперницу по поредевшим волосам.
— Я прощаю тебя.
Кумико судорожно вздохнула и обняла ее колени.
Так они и сидели, пока не зазвонил гонг, обозначая окончание обеда.
— Сюда скоро придут, — мягко сказала Мия. — Хочешь, я принесу тебе еще еды?
— Да. — Кумико чуть помедлила. — Спасибо, Мия-сан.
Она выпустила ее колени, приподнялась и откинула волосы, и Мия ахнула.
Лицо дочери самурая снова было гладким и чистым. Уродливые, похожие на коросту шрамы исчезли без следа.
Акио Такухати прочел письмо, скомкал и сжег его. Прошел по комнате, усмиряя рвущееся из груди бешенство.
Сукин сын Ясуката снова его обставил.