- Кайлур, мы не можем. Мы не должны! Это же наш ребенок! - дрожащим голосом произнесла женщина.
- Да, но еще и потенциальная угроза небывалой силы! - прогремел в ответ Кайлур. - Ты хоть представляешь, какого монстра мы с тобой породили?
- Монстра? Что ты такое говоришь? Там, под скорлупой, твой родной сын! Неужели ты его не любишь? Неужели ты и меня не любишь?
- Я люблю вас больше жизни, но в этом-то и есть мой грех. Я не должен был связывать свою судьбу с твоей. И не должен был рождать от тебя отпрыска. Сила, что в нем, может разрушить весь мир, и я не хочу, чтобы это было на моей совести. Я должен уничтожить его, и я сделаю это. Ради блага всего мира. Прости, Халинкара.
Йорвин почувствовал, как над яйцом нависла тень. Внутренности мигом наполнились холодом, а маленькое сердечко сжалось.
- Нет! Не трогай! - хриплым от слез голосом взмолилась Халинкара, - Этот драколин еще не родился, но он уже любит тебя. Он хочет жить, хочет называть тебя папой, а меня - мамой. Неужели ты так боишься ответственности за этот безразличный мир, что готов пожертвовать своей семьей?
- Этот мир Нэра Натхалидар доверили моему деду и обязали оберегать его. После его смерти эта обязанность перешла к моему отцу, а от него - ко мне. Как могу я предать поруганию обеты моих предков?
- Не губи его, прошу тебя. Нет - умоляю! Я готова взять на себя ответственность перед Нэра Натхалидар в случае краха, но я приложу все силы для того, чтобы этого не случилось.
- Твоя любовь к нашему сыну не может не поколебать, - произнес Кайлур уже тишею - Будь по-твоему. Видит Небо, я уже отступил от Обета, раскрыв эльфам силу магии Света и Тьмы. Но если он даст мне хоть крошечный повод пожалеть об этом, я убью его.
- Ох, Кайлур, ты не представляешь, как я тебя люблю! - закричала от радости Халинкара, - А как мы его назовем?
Йорвин почувствовал, как смертная тень уходит прочь и вновь возвращается тепло и свет.
- Я нарекаю его... Назулдан. Да не принесет он погибель, - трепетно произнес Кайлур.
Как камень разбивает зеркало, так утренний крик петуха разрушил ночь, разметав осколки сна во все стороны. И лишь в этот момент, проснувшись, Йорвин понял смысл сказанных родителями слов. Но как он ни старался, собрать всю мозаику у него не получилось. Он сумел вынести из сна лишь одно - его истинное имя. Назулдан. Почему-то он не сомневался, что то, что ему приснилось, был не просто сон, а дыхание действительного прошлого. Его прошлого.
Зуали разлепила глаза. Дом Зилеса звенел тишиной, и только настенные часы с маятником мерно оттикивали время. Йорвин сидел на полу, положив голову на сложенные в замок руки. Услышав, что Зуали зашевелилась, он поднял голову. Лучи солнца осветили лицо Йорвина и зрачки его драконьих глаз сузились.
- Как ты, Зу? - Задал он глупый вопрос. Йорвин знал это. Он просто хотел от нее что-нибудь услышать. Что угодно.
- Вроде... живая, - слабым голосом ответила Зуали. Юрки встрепенулся, услышав голос сестры,
- Зу, ты жива! Ты не... О, я так... - залепетал Юрки, роняя голову Зуали на плечо.
- Ничего не говори, - ласково прошептала она, беря брата за руку. В углу, под часами зашевелился Кейн.
- Ну надо же, наша лисичка проснулась! Были сомнения, что ты переживешь ночь, - сказал Кейн, поднявшись, и отряхивая свою шубенку, на которой лежал. - Но только не у меня.
Бросив скупое «Я скоро вернусь», Кейн оделся и ушел. Когда он вернулся, остальные сидели за кухонным столом. Зилес, на последок, решил накормить гостей. На завтрак была подана перловая каша с кусками жареной говядины. Морферимы лихо справились с мясом, но вот с кашей у них возникли проблемы. И если Юрки держал монаршее достоинство и пытался есть по-людски - ложкой, то Эйнари уже не напрягался. Ел прямо с тарелки. Зуали, которая лежала на тахте и не могла сидеть за столом с остальными, довольствовалась сухофруктами с молоком.
- Кейн, проходи быстрее, пока завтрак не остыл, - помахал ему Зилес.
- А в чем причина такого приступа доброты, друг мой? Вчера ты отчаянно желал нас спровадить.
- Я решил пересмотреть свои взгляды после того, как ты так щедро отвалил за те сигары. Видишь ли, я их не покупал, мне их подарили. А я не курю, так что они так бы и лежали, если бы ты их не откопал и не купил.
- А откуда тогда ты узнал, сколько они стоят? - сощурился Кейн.
- Я ходил в табачную лавку, спрашивал, - Кейн указал на него ложкой, собираясь сказать что-то крепкое.
- Да чесслово, - хохотнул Зилес и отправил в рот очередную ложку.
- Гляди у меня, если соврал. Я ведь проверю, - помахал пальцем Кейн и вонзил вилку в кусок мяса. Зилес улыбнулся и пожал плечами.
- Что там, на улице? - спросил он.
- Что на улице... Солнце, воздух, мороз, отморозки. Прикупил кое-чего нашим лохматым друзьям. Кстати, по дороге я наткнулся на еще один наградный лист. И на нем прибавилось портретов. Я теперь тоже в опале. И можете не аплодировать. - Юрки кивнул. Йорвин вздохнул и провел рукой по волосам.
- И с кем же вы так повздорили, Кейн? - скрестил руки коновал.
- Не много не мало - с самим государем, - с иронией на лице ответил Кейн. У Зилеса выпала ложка из руки. Его лицо вмиг побледнело.
- Что, что-то изменилось? - скорчил недоумение Кейн.
- Да нет. Только пожалуйста, доедайте побыстрее.
Позавтракав, Йорвин, Кейн и морферимы простились с Зилесом. Кейн увел у Зилеса тележку, на которой возили раненых и больных животных, и прикрыв Зуали тряпьем так, чтобы выглядывал только нос, Эйнари повез ее по улице. Кейн раздал морферимам по плащу с капюшоном, которые купил час назад.
- Вот, оденьте это, - сказал он морферимам. - Не стоит бесить судьбу лишний раз и щеголять увешанными волчьими ушами, фазаньими перьями и бусами из сушеных оторофельдских ягод у всех на виду. Такая одежа слишком броская. Привыкайте к конспирации.
Морферимы не торопились одевать плащи. Эйнари скучающе посмотрел на Кейна. Подаренный ему плащ едва опускался ниже хвоста, который был короче, нежели у его лисьих собратьев. Юрки тоже был недоволен. Бросив свой плащ на землю, он надменно скрестил на груди руки.
- Я не стану это надевать. Я не вор, чтобы прятаться от людей. Я не сделал ничего бесчестного. Если кто-нибудь захочет бросить мне вызов, я приму его, как подобает.
- Надевай, кретин, - зарычал Кейн, поднимая с земли плащ. - Здесь тебе не дома. Здесь многие слова такого, «честь», не слышали ни разу. А у тебя даже нет оружия. К тому же за тобой охотятся не какие-нибудь отбросы из подворотни. Это верные люди монарха Айвена Густоуса - единственного хозяина территории от Шадогарских гор до эльфийских земель. Если они нас поймают, то выделят каждому по железной деве. Там, в кабаке, мы легко отделались. Нам помогло чудо, известное как кабачный алкоконтингент. Больше таких чудес не будет. Так что заткни свое высочество и делай, что говорят.
Юрки был готов испепелить Кейна взглядом, как вдруг вмешалась Зуали:
- Юрки, не упрямься. Кейн опытнее тебя. Уважь хотя бы его седины.
- Ладно, сестренка. Ради тебя все что угодно, - из тележки донесся облегченный вздох.
- Ну почему Зу - единственный здесь здравомыслящий не-человек? - развел руками Кейн.
- А куда мы теперь? - спросил Йорвин.
- Ко мне домой. Нужно безопасное место, где можно выходить нашу страдалицу. Мой дом подойдет. Наверное. Все равно, выбора особого нет.
Дорога к дому Кейна шла через Рыночную площадь. А может быть, Кейн нарочно выбрал именно эту. Здесь было шумно грязно, зловонно, и что больше всего не нравилось морферимам - очень людно. Но с другой стороны, то было место, где народ все время суетится, вертится по сторонам и не очень-то склонен замечать странных людей. Или нелюдей.
Пройдя мимо лавки с табачными изделиями, Кейн остановился и пошел разбираться, как и пообещал. На прилавках располагались табачные изделия различных сортов и мастей - сигары, папиросы, табак нюхательный и курительный, экзотические курения, кальяны, а также бумага для тех, кто предпочитает крутить папиросы самостоятельно. С краю были выложены несколько видов трубок, различающихся по длине, форме и исходному материалу. Торговал всем этим добром узкоглазый старикашка - кедонэец с длинными аккуратно выбритыми усиками, закутанный в длинный меховой плащ с капюшоном, плотно прилегавшим к его небольшой голове.
- Здравствуй любезнейший, чем богат? - улыбнулся Кейн торговцу, продемонстрировав отсутствующий зуб на нижней челюсти.
- О, госьподин желает купить сигар, а бить мозет, самокрутку?
- Сомакритку бы. Скажи-ка мне, мил человек, в ходу ли у тебя такие сигарки? - Кейн достал из кармана портсигар и показал содержимое торговцу.
- О-о-о! Ето сигары отень редкие здесь и отень дорогие. Узе месяц я таких не видел, и дазе не помню, когда в посьледний раз дерзал их в руках.
- А не припомнишь ли ты, у кого ты их тогда видел?
- Не пирипомьню, господин. Не зьнаком он мне. Молодой, зеленоглазий, в шерсьтяной шапке был. Тозе про такие расьпрашивал.
- Ха! Не соврал, выходит, каналья! - воскликнул Кейн и хлопнул в ладоши.
- Не сьоврал, госьподин, тистую правду говорю, - поклонился кедонэйский табачник. - Не хотите ли вмесьто этих Манляйдский Филимьгтон, тозе дорогой, катественный сигар.
- Хм, Филимгтон? Покажи, - кивнул Кейн, убирая портсигар обратно, в карман. Торговец исчез под прилавком, и через секунду появился с тонкой и длинной - предлинной сигарой.
- Позалеста, - улыбнулся кедонеец. Кейн взял сигару в руки, повертел, поводил бровями. Потом ему захотелось ее понюхать.
- Фу! Ну и несет от нее. Что за вонь?
- Ето не вонь, госьподин напрасьно ругаеся. Ето такой сигар. Его курят вельможи в Небельфлеке. Табатьный лист собираеся с одной пьлантации раз в три года, затем дерзися в крепком виськи высьшей пробы. Больсая удача всьтретить такой сигар на провинцсиальном базаре. Поетому десевле восьми нециев не продам.
- А и не надо, - махнул рукой Кейн, отдавая вонючую сигару обратно. - Тогда мне Гесторийскую Марку, из тех, что подешевле. Штук десять, а лучше пятнадцать, если имеется.
Покопошившись у себя в закромах, табачник достал пятнадцать толстых, темно-бурых сигар и вручил Кейну.
- Два неция, сорок цзанг, - отстучал на счетах торговец. - Не зелаете лучин?
- Желаю. Давай сюда, - сказал Кейн, засовывая сигару в зубы.
- Семь цзанг, - попросил табачник.
Закупившись куревом и изрядно подняв себе настроение, Кейн собрался махнуть своим рукой и пойти дальше, как вдруг его внимание привлекла странная деревянная табличка на торце лавки. Когда-то на ней белилами было выведено «Курение тебя убивает!», но какие-то умники догадались замазать грязью некоторые буквы и слова, так что теперь на табличке светилось увещающее «Кур...ни... б...ра...т!» Судя по всему, такая корректировка здесь была уже довольно давно и хозяина лавки она устраивала. В Глимкаре по указу государя было запрещено торговать одурманивающими и вредными веществами и травами, не предупреждая покупателя о возможном вреде для его здоровья, но хитрый кедонэец нашел способ обойти закон и даже склонить его себе на пользу. Если какой-нибудь служитель закона осерчает на табачника за такую табличку, тому стоит лишь пару раз ойкнуть, подмести шапкой землю, возопить о невоспитанности некоторых и стереть грязь с таблички. Страж отстанет, а там уж лепи обратно, и как ни в чем не бывало.
Прочитав надпись, Кейн так расхохотался, что чуть не выронил изо рта сигару.
- Ну, ты, мужик, даешь! - сквозь смех выдавил Кейн. - Ядрена муха! Мудрый, как тюремный онуч.
Все так же продолжая посмеиваться, Кейн закурил одну из купленных сигар. Одну предложил Йорвину, но тот, скорчив кислую мину, помотал головой.
Дом Кейна находился на довольно узкой улочке, по которой можно пройти только пешком. Сам дом выглядел как младший брат, зажатый между двумя старшими братьями - домами, принадлежащими более зажиточным ремесленникам. От других домов дом Кейна отличался прежде всего формой крыши. Все дома вокруг были с двухскатными крышами, кроме дома Кейна, чья крыша имела трапециевидную форму. Дом был немолодым и давно не крашенным. Когда-то небесно - голубая краска выцвела и облупилась. Да и окрашен был только второй этаж. Первый давно опаршивел от погоды и вандалов.
Кейн впустил гостей в свою обитель. Первое впечатление на вновь вошедших произвел невыветриваемый запах табачного дыма. Когда глаза привыкли к полумраку логова Кейна, стали просматриваться заурядные предметы мебели, а также не менее заурядные горы хлама.. Единственное, что было незаурядным - это огромный гобелен на стене, шесть на восемь футов. На этом гобелене с поразительным вниманием ко всем деталям был изображен большой белокаменный город на фоне гор, освещаемый холодным северным солнцем. Примечательной деталью было то, что пейзаж, изображенный на гобелене, можно лицезреть лишь с высоты птичьего полета, поэтому оставалось лишь удивляться такому чудесному вдохновению и восхищаться мастерством художника.
Эйнари откопал Зуали из-под груды тряпок, и Кейн сопроводил их с Юрки на второй этаж, где была более-менее приличная кровать. Когда он вернулся, Йорвин все еще любовался пейзажем.
- Где ты откопал такую красоту? - спросил он.
- Ты не поверишь - на том же базаре, на котором мы сегодня побывали. Пришлось изрядно поторговаться с тем барыгой, но эта вещь... Она того стоит, не правда ли?
- Ага, - выдохнул Йорвин, скрестив за спиной руки.
- Действительно очень похоже, - сказал Кейн, добавляя в лампу масло.
- Да? На что?
- На настоящий Мьёлхайм.
- Мьелхайм? Это в Гестории, насколько я помню.
- Да, столица Северной Гестории. Как же я иногда скучаю по своей родине. По отрогам Серой Гряды на горизонте, по белокаменным монолитам Мьёлхайма, по Валлесу, где прошла моя молодость... Но я не могу вернуться.
- Почему? - спросил Йорвин, не отводя глаз от пейзажа.
- Потом расскажу, - ответил Кейн, вешая зажженную лампу на место.
- Ты вчера упомянул какого-то Селиверста, который замками занимается. Кто он? - спустя небольшую паузу заговорил Йорвин.
- Кузнец, давний друг. А зачем он тебе?
- Наш лесной брат Юрки все свои каменные мечи в стычках поломал. Нехорошо без оружия ему ходить, - качнул головой Йорвин и слегка улыбнулся. - В наши-то лихие времена.
- Каменные мечи? - прыснул Кейн.
- Угу. А откуда же у них, в лесу, железные-то возьмутся? С дерева упадут?
- Как же они тогда меж племенами отношения выясняют?
- У них это не принято, - со странной горечью в голосе ответил Йорвин. - Они не злобивы и не жадны. В большинстве своем, разумеется. А если кто-то кем-то недоволен, то они устраивают поединок один на один, голыми руками или с несмертельным оружием.
- То есть никто никого не убивает, так что ли? - Кейн с задумчивым видом скрестил на груди руки. - Значит, население бесконтрольно растет. Как же они избегают голода и эпидемий?
- Ты знаешь, где они живут? Ты заходил хоть раз в Оторофельд?
- Нет, мне туда надо не было, - сказал Кейн, играя с сигарой в зубах,
- Вот. А я был. И провел там довольно много времени. Ты даже не представляешь, какая мракобесия там водится. В прошлом мне довелось столкнуться с некоторыми особями. Знаешь, я не хотел бы с ними столкнуться и теперь. А они живут среди всего этого, сколько себя знают. Испокон веков. Среди воинов и охотников у них не только мужчины, но и женщины. И каждый готов отдать жизнь не за себя, но за род. А касательно межполовых связей и смешений крови у них особо строгие законы. Имя закона и као для них священно. Ослушавшийся получает не телесное наказание и даже не материальное взыскание. Им гораздо болезненнее нести на себе ярмо позора. Поэтому их мужчина никогда не познает женщину, если он не готов быть отцом ее ребенка и ее мужем. И, тем не менее, ты прав. Они процветают и размножаются. Их города огромны и все растут. Я бывал лишь в одном из них, и мерил его собственными ногами. Но на самом деле я изведал лишь небольшую его часть. Эйнари может рассказать более подробно. Он как раз специалист в этом вопросе.
- Постой. Раз они всегда жили в лесу, то почему они свободно говорят на Всеобщем?
- Когда-то давно, еще во времена становления Империи, люди исследовали Оторофельд и наткнулись там на них. К счастью, они быстро смекнули, что пряником в их положении действовать гораздо выгоднее, чем кнутом. Вот они и задарили их, чем могли. В том числе подарили им язык, который пришеля им очень кстати. И они стали говорить на нем. Мудрый император понял, что лучше иметь морферимов союзниками, чем врагами. А занимать территорию леса означает развязать войну, которая потребует таких жертв, которых не стоит. Так что он только нанес лес на карту и провел границу своих владений вокруг. Потом его люди покинули Оторофельд, и с тех пор кроме разбойников туда никто не заходил. Да и тем быстро надоело.