Сиртама сказал, что ужинать они будут сегодня в обществе его учеников и братьев по вере. И он не обманул. Обогнув очередную гору, Йорвин увидел цель его назначения. Святая святых монахов и его приют на ближайшие десятилетия.
Тропа кончалась у самой горы, начиналась выложенная из булыжника дорога, по которой могла бы проехать небольшая конница. Эта дорога вилась спиралью вокруг горы и кончалась у порогов замка, что Сиртама именовал как свой священный дом и храм. Этот замок был выдолблен из самой горы в настолько незапамятные времена, что единицы из ныне живущих бессмертных могли бы поведать, когда это было. И замок этот построили не люди. Гномы тоже не имели отношения к его возведению. Храм сегодняшних монахов когда-то был древней цитаделью могущественных эльфийских магов. Но что стало с ними и куда они делись, не знал даже Сиртама.
Когда путники восходили по дороге наверх, с башен замка раздалось серебряное пение колоколов. Сиртама просиял, сказав, что дозорные его узнали и таким образом приветствуют, одновременно разнося по всему храму весть о том, что он вернулся. Когда Сиртама и Йорвин наконец поднялись, ворота храма были распахнуты, и за ними уже собралась ликующая толпа храмовников. Среди монахов были и женщины. И монахи и монахини были самых разных возрастов. От юных и румяных до седовласых старцев. Все были одеты одинаково, женщины, и те мужчины, у которых были длинные волосы, собирали их в необычный хвост на затылке. У некоторых волосы были длиннее и перехвачены несколькими разноцветными лентами по всей длине. На лентах были золотыми чернилами выведены иерглифические письмена на непонятном языке. Йорвин, конечно догадался, что на кедонейском, откуда Сиртама родом. У молодых монахов волосы были короче, и лент на них было меньше. Эти ленты обозначали дан, тоесть уровень монаха в постижении философии Табо и его боевого искусства. По достижении девятого дана, монах объявлялся самудокаем, то есть просветленным, и мог при желании, остричь волосы. Самудокай также становился наставником для младших монахов и мог выбирать их на свое усмотрение.
Из толпы вышел невысокий полный мужчина с солидной залысиной на макушке и семью лентами на волосах. Монах обратился к Сиртаме:
- Самудокай, вы вернулись, о, слава Табо! Мы уже думали, что не увидим вас. А кто это с вами?
- Здравствуй, Крадин, здравствуйте братья и сестры, - Громко проговорил Сиртама. Никогда в голосе монаха Йорвин не чувствовал такой торжественности и счастья. - Я вернулся по воле Табо, и вернулся не один. В наших рядах снова пополнение. Это Йорвин, и отныне мы его будем называть брат Йорвин, - по толпе монахов прокатился одобряющий гул. - Я же вернулся насовсем, и больше вас не покину. Странствий с меня довольно. - Радостный гул снова раздался во дворе храма.
- Какое счастье. Ах, что это с вами, неужели звери вас так..? - воскликнул Крадин, заметив на лице прибывших следы побоев.
- Увы, Тайная тропа более не безопасна. Владения морферимов распространились и на ту часть леса, по которой она проходит. Вечером я вам расскажу. А пока приготовьте нам трапезную, и выдайте одежды храма брату Йорвину.
В жизни Йорвина наступила новая глава. Его посвятили в монахи. Начался его долгий путь к осознанию Истины Табо и собственной души. На родине Йорвина никогда не задумывались о наличии каких бы то ни было богов кроме Илтриса, и все неурядицы списывали на его волю. Но теперь Йорвину открылась иная религия, и религия эта гласила о Добре как о величайшей Истине, и о Любви как о величайшей энергии, способной на все.
Утро в храме для Йорвина и остальных монахов начиналось физическим самосовершенствованием и постижением техники Таг - Табо. После Йорвин учился читать, а научившись, стал изучать все исторические хроники и все философские и научные трактаты, которые хранились в храмовой библиотеке. По вечерам Йорвин слушал лекции Сиртамы о природе высших Энергий и законах их действия в Бытии Вселенной. Перед тем как идти спать, Йорвин ходил на колокольную башню и слушал звуки засыпающего мира, и самого себя, пытаясь постичь свою сущность, ибо она была для него самого великой тайной.
И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.
Прошло тридцать пять лет.
Глава VI
Звуки жизни в храме Облачный Странник притихли после захода солнца. Йорвин вновь вышел на колокольню, дабы вновь полюбоваться закатом, послушать молчание природы и голоса своего внутреннего «Я».
Уже тридцать пять лет он изо дня в день повторяет все физические и духовные упражнения, которым научил его Сиртама. Недавно ему исполнилось пятьдесят пять лет, однако нельзя сказать, что за это время он состарился хотя бы на один день. Хотя нельзя утверждать, что он не изменился совсем. Былой крепкий юноша-кузнец исчез. На его месте оказался худой долговязый мужчина. Жилистый и поджарый. Черты его лица стали более резкими и возрастными, исчезли юношеская пухлощекость и румянец, Острый подбородок стал еще более острым, особенно когда он улыбался. Взгляд его стал прямой и спокойный, как у Сиртамы. Длинный, до пояса хвост по всей длине украшали восемь разноцветных лент, что говорило о его высоком дане и долгих тренеровках. Но ни седины, ни морщин, ни каких либо иных признаков старения он не являл, что не могли не замечать братья и сестры. Их Йорвин традиционно держал на расстоянии, проклиная про себя свое клеймо. В душе он страстно мечтал от него избавиться и стать нормальным человеком. Свое нестарение беспокоило его не меньше, чем остальных, но в отличие от них Йорвин догадывался, в чем его причина.
Однажды в библиотеке Йорвину попалась книга эльфийского ученого Иргенна аль-Ксеваля «Драконы. Их природа и история». В этой книге было сказано, что когда из упавшего на землю астероида вывалился первый эльф, когда грубый камень обрел душу и назвал себя гномом, когда примат выпрямился и стал человеком, драконы уже существовали, имели свой язык и культуру, и были могущественнейшей расой Эрдероса. Драконы были источниками магической энергии и управляли ей. Позднее они потеряли этот дар. Все драконы носили в себе силу одной из стихий, и являлись неисчерпаемым источником связанной с этим элементом магии.
Драконы наладили дружбу с новой расой эльфов, в которой обнаружили необычайный талант к магическому искусству, и стали их учить управлять этой стихийной силой. Но эльфы злоупотребили великодушием драконов и никак не могли насытиться знанием, которое те им давали. В один прекрасный день они решили, что их учителя научили их всему, что знали сами. С тех пор эльфы видели в драконах лишь помеху и конкуренцию. В тайном сговоре они начали одного за другим убивать тех, кто недавно были их учителями и красть яйца не родившихся еще драконов для опытов. Эльфы убивали быстро, и без следов. Численность драконов стала стремительно сокращаться. Ужас и отчаяние охватили великую расу. На Последнем совете драконы приняли отчаянный шаг - принять облик прогрессирующих в развитии и численности людей и запечатать свою истинную силу глубоко внутри, отказавшись от способности творить магию, чтобы даже эльфы не могли ее обнаружить. Лишь в час смертельной опасности дракон мог воззвать ко своей истинной природе и принять свой собственный облик, чтобы защищаться. Лишь сильнейшие представители драконьей расы отказались от этой меры. Их были единицы.
Сложный обряд превратил драконов в людей, и те рассеялись по всему свету как капля крови в озере. Некогда могущественнейшая раса Эрдероса и поныне скрывается в городах людей, лишенная былой силы, но ее искры никогда не затухают.
Вдохновленный этим знанием, Йорвин стал искать эту силу внутри себя постоянными тренировками. Мало кто из людей может смотреть себе в душу как в колодец, но монахи специально учились этому. Двадцать лет ушло у Йорвина, чтобы проникнуть в те глубины, где таилась его сила. И раз за разом она лишь ускользала от него. Но в этот день Йорвин был полон сил и уверенности в себе. У него было прекрасное приподнятое настроение, которым хотелось поделиться со всем миром. Уголек, который тлел где-то под слоем тяжких воспоминаний и отмерших тревог вновь одарил Йорвина своим жаром. Но в этот раз жар этот не обжигал Йорвина, а наоборот, просился впитать его.
Ощущение, которое познал Йорвин сложно сравнить с чем-либо. Ему хотелось во весь голос смеяться и реветь как извергающийся вулкан, хотелось обнять весь мир, и в то же время, страшно зачесались кулаки. Захотелось свернуть горы и обрушить небо.
Повинуясь непонятному наитию, Йорвин резко поднялся, разбежался и с безумным смехом прыгнул с башни в пропасть. В полете Йорвину показалось, что мир сжимается, становится меньше. И вдруг Йорвин заметил, что его руки когтисты и покрыты чешуей, а не рукавами кимано. А сам он не падает, а парит, ловя потоки воздуха и рассекая ветер как ножом чем-то вроде... крыльев.
Йорвин ощущал каждую клетку своего тела как никогда. А за спиной он чувствовал две новые части тела, и в них, как и во всем теле, чувствовалась невообразимая, невероятная сила. Взмах могучих крыльев - и вот он уже в восьмистах футах над землей, еще три - и в двух тысячах. Храм внизу стал крошечным, но горы вокруг все еще возвышались и уходили в небо. Йорвин никак не мог насытиться высотой и взлетал все выше и выше. И вот, наконец, поравнялся с покрытой снегом вершиной самой низкой из обозримых гор. Дракон, не сбавляя скорости, врезался в белое снежное покрывало белой вершины. Чешуя не выпускала тепло, поэтому снег не холодил, а лишь напоминал песок под вечерним летним солнцем.
Хоть гора и была невысока рядом со своими сестрами, но даже на такой высоте было трудно дышать. Йорвин вскоре почувствовал, что воздух не хочет попадать к нему в легкие каждый вздох давался с трудом и в глазах начало расплываться. Пришлось спускаться.
Йорвину еще предстояло научиться тормозить и приземляться, но пока хотелось только лететь и лететь, пытаясь дотянуться до пределов скорости. Та скорость, которую мог развить Йорвин потрясла его самого, он едва успевал уворачиваться от то и дело появлявшихся на пути склонов, а свист в ушах был пронзительнее лязга мечей.
Наконец, Йорвин решил спуститься и пройтись по земле. При первой попытке затормозить, он чуть не свалился в пропасть, но с третьей попытки торможение и приземление дались ему. Он мог стоять на двух лапах также легко, как и на ногах, а крылья на земле рефлекторно свернулись в компактный вид, и не затрудняли движений.
Йорвин был уже далеко от храма, и не опасался ненужных глаз и ушей. Сдерживать огонь внутри было уже не в мочь, и набрав в легкие побольше воздуха, Йорвин поднял голову к небу и изверг струю белого пламени, которое было выше высочайших деревьев вокруг, горячее подземных горнов гномов, и уступало, пожалуй, лишь солнцу. Затем во весь голос издал оглушительный и протяжный рев, который ураганом прокатился по подлескам и долинам на мили вокруг. Правило «не кричи в горах» наглухо забылось, ибо какой крик мог потревожить эти непоколебимые вершины?
Птицы в ужасе разлетелись в разные стороны, а отзвук эха еще много раз возвращался к источнику. Йорвин, весьма довольный эффектом своего «выступления», решил отправиться в обратный путь.
К моменту, когда Йорвин вернулся к храму, луна взошла высоко и светила ярко, а потому Йорвин опасался подлетать слишком близко. Когда до обители Табо осталось лишь обогнуть гору, Йорвин приземлился. Нельзя сказать, что приземление было мягким. Он рухнул прямо на молодую ель и чуть не свернул себе шею, но тут же вскочил, стряхнул с крыльев мох и опавшую хвою, и подумал, что хочет снова сталь человеком. Но не успел он докрутить в голове эту мысль, как мир снова стал увеличиваться, растекаться и удлинняться, крылья вросли обратно, исчезли рога и чешуя, пропал хвост и гребень. Он стал тем же Йорвином, каким был всю жизнь, только немного голым.
Меньше всего ему хотелось попасться кому-либо на глаза, но по счастью, этого можно было не опасаться. Мало кто за пределами храма знал о его существовании, и монахи это знали. А потому никаких ночных дозоров, как в обычных крепостях людей, здесь не велось. Весь храм спал по ночам.
Первым долгом Йорвин заскочил в банную залу. После превращения он был весь покрыт каким-то мерзким скользким потом, к которому прилипло то, на что он приземлился в лесу. Налив в чан воды, он нагрел в камине булыжников, и опускал их в воду, таким образом нагревая ее. Он брал камни специальными щипцами, как вдруг они выскользнули из потной ладони. Булыжник вместе со щипцами упал на пол, издав оглушительный шум, отдавшийся в ушах Йорвина как колокольный звон. От неожиданности он чуть не упал, проехавшись ладонью и запястьем по раскаленным докрасна камням. Однако, никакого ожога на ладони не осталось. Он даже не почувствовал, как проехался по горячим камням. Осторожно, указательным пальцем он снова коснулся фонящего от температуры булыжника, но снова не обжегся. Хмыкнув, он взял камень в ладонь и сжал, но опять ничего, кроме тепла, не почувствовал. Повертев камень на ладони, Йорвин опустил его в воду. Та зашипела.
Нагрев воду, как показалось Йорвину, достаточно, он положил последний камень на место, и проходя мимо зеркала, отчего - то смутился. Снова что-то было не так. Приглядевшись, он увидел, что смотрит на мир не своими глазами, а может и своими, но не теми, что раньше. Как и раньше, его глаза были небесной голубизны, но зрачок был вертикальным!
Проморгавшись, он опять посмотрел в зеркало, и не увидел изменений. И тут сердце Йорвина ушло в пятки настолько, что ударилось об пол. «Обратная метаморфоза прошла не полностью» - подумал он, - «Теперь так легко не скроешь, что я не человек. Придется уходить из храма».
Помывшись и одевшись, Йорвин направился за советом к единственному человеку, которому доверял безраздельно, которому был готов открыть все, не задумываясь о последствиях. К Сиртаме.
Он тихо распахнул двустворчатую дверь, и уже входя, ударился головой об косяк. Обычно двери храма совсем не маленькие и Йоврин без проблем в них проходит, но дверь в покои верховного самудокая была особая, и на фут ниже остальных и на два шире. Покои Сиртамы были наверняка унаследованы он какого - нибудь магистра темных искусств. Большая комната с двумя окнами, казалось, была излишне просторна. В ней размещались два книжных шкафа, стол, на котором были разложены книги, свитки, чернильницы и подставки для перьев. Напротив двери стоял продолговатый тахт, на котором и возлежал Сиртама. В углу стоял киот со статуэткой. Статуэтка была выполнена в форме человека в белом саване, с золотистыми и светящимися как солнце волосами и бородой. Табо, отец Любви, был старательно воссоздан талантливым скульптором и смотрел на всех светящимися добротой глазами, что было передано творцом с потрясающим мастерством.
Стук удара разбудил спящего на тахте монаха. Сиртама открыл глаза, но поначалу не узнал вошедшего. Покои освещались лишь стоявшей на подоконнике лампадой, которая не разгоняла темноту, а лишь освещала саму себя.
- Кто это? А-а, Йорвин, это ты, - Старые глаза начали привыкать к темноте.
В отличие от Йорвина, который ввиду своей принадлежности расе драконов был награжден неограниченной молодостью, Сиртаму годы не пощадили. Монах осунулся и сгорбился, блестящие глаза стали усталыми и рассеянными, а спокойное лицо покрылось глубокими морщинами. Тем не менее, будучи в возрасте за девяносто, Сиртама был все еще активен, не забывал о ежедневных физических и духовных тренировках, и до сих пор мог одолеть в рукопашном бою практически любого человека. Сиртама лично наставлял Йорвина в процессе его обучения, привил ему уважение к дисциплине, порядку и любовь к ближнему, не говоря уже о вере.
- Я полагаю, ты пришел с чем - то очень важным, что не может подождать до утра?
- Прости, мастер, но разговор действительно очень срочный, - Тихо проговорил Йорвин, - И очень серьезный, - Йорвин сел на тахт с краю, держась от Сиртамы на некотором расстоянии.
- Принцип учеников Табо гласит, что чтобы познать и полюбить ближнего, нужно сначала принять и полюбить себя, но то, что придется принять мне... несколько обескураживает. То, что я, будучи уже в почтенных летах практически не изменился с момента нашей встречи... - Йорвин с трудом подбирал слова, - Скажу прямо, душа у меня совсем не человеческая, да и я сам не человек. Сегодня во время вечерней практики во мне что-то открылось. Я превратился в огромного монстра, и я... я... У меня выросли крылья и я летал. Понимаю, это звучит невероятно, но... - Йорвин встал и взял со столика свечу, зажег ее от лампады и поднес к лицу так, чтобы были хорошо видны глаза, - Я не человек, я дракон. И, кажется, огонь на меня не действует, - Йорвин провел ладонью над пламенем свечи несколько раз, не моргнув и глазом. Сиртама не только не выразил и капли удивления, но даже и заулыбался.