Я - Даго (ЛП) - Ненацки Збигнев 25 стр.


Князь Акум снял с головы позолоченный остроконечный шлем. Ему не хотелось ссориться со Свери.

— Завтра нас ждет битва, ярл Свери, — ответил он. — Или ты желаешь, чтобы мои люди ослабели от обжорства и похмелья?

— А мы? — загремел гневно Свери. — Или же ты считаешь, что храбрость наша будет менее обыкновенной?

Акум протянул руку к эстам, что в полном вооружении стояли под почерневшей стенкой у дверей, ведущих во внутренние помещения замка. На указательном пальце Акума кроваво блеснул княжеский перстень с огромным рубином.

— Ешьте и пейте. Пусть не думают наши друзья, что в своих сердцах мы таим измену, — сказал он на языке эстов.

Те послушно начали есть и пить. Но лишь те, что сидели за столом. Остальные все так же торчали под стенами, пока разъярившийся Свери, смяв посеребренный кубок в руке, не бросил в одного из них.

— Бери этот кубок и пей! — заорал ярл.

Акум снова протянул руку, и после того прислуживающие воины начали раздавать кубки и наливать вино остальным эстам.

— Красивый у тебя перстень, князь, — вновь заговорил Свери.

— Это княжеский перстень, — ответил Акум.

— А разве ярл не равен князю?

— Ты равен мне, если у тебя есть замок.

— Мой замок — это мой корабль! — расхохотался Свери. — Отдай мне этот перстень в знак дружбы.

— Князь Гедан носит подобный перстень. Завтра заберешь его себе, а захочешь, то и с отрубленной кистью, — предложил Акум. — Дружба, ярл, рождается в бою, а не через подарки.

— Ты прав, — снова расхохотался Свери, а затем, положив руку на плечо Хлодра, продолжил: — Вот этот человек, господин, в прошлом году напал на твой город. Его зовут Хлодр. Ты победил его, князь, и он за это любит тебя.

Свери вновь расхохотался, ему вторили остальные аскоманны. Только лишь Хлодр с Даго даже не улыбнулись, равно как и князь Акум, который лишь сейчас заметил, что этот Хлодр почти ничего не ест и не пьёт, лишь внимательно глядит в затянутые рыбьим пузырем окна. Но на дворе уже была ночь, и через окна ничего нельзя было увидать. Чего же высматривал этот человек в темноте?

Еще Акум заметил, что почти все аскоманны были одеты в кожаные штаны и блузы, посеревшие от морской соли, так как явились на пир прямиком со своих кораблей после долгого морского перехода. Один лишь этот Хлодр, да еще сидящий рядом с ним молоденький аскоманн выглядел так, будто волны и ветер с ним не встречались. Хлодр был в светлозелёных широких штанах с чулками до колен, а под его кольчугой была поддета ярко-зелёная блуза. Красивый алый кушак поддерживал его штаны. Молодой же аскоманн носил на себе алые штаны-чулки, блуза тоже была красной. Из под рукавов блузы выглядывали безукоризненно белые кружева сорочки. На груди у него висело золотое ожерелье, а его длинные волосы были удивительно светлыми. Эти двое либо специально переоделись, идя к Акуму, либо же в морском походе и не были. Князя охватило предчувствие беды, но тут же и исчезло. Он подумал, что в его городе проживает много аскоманнов, занимающихся торговлей. Только вот тех Акум знал лично, а этих двух в Друзо никогда не видал…

Хлодр наполнил себе серебряный кубок, осушил его одним глотком и, заглушая крики пирующих, обратился к Акуму:

— Я, старый тане, как уже говорил о том ярл Свери люблю победивших меня. Я люблю тебя, князь, хоть ты и переломал мне ноги. И такой же любовью этот вот дренг любит твою дочку Пайоту. Почему бы тебе, князь, не облегчить любовные страдания дренга и не показать свою прелестную дочь хоть на миг?

— Да, да, покажи нам свою дочку! — чуть ли не хором закричали пирующие.

Князь Акум наморщил брови. Не нравились ему аскоманнские шутки. Эти пираты и наёмники слишком многое себе позволяют. Вот только догадываются ли они, что Акум приготовился к любым неожиданностям? Один лишь жест его левой руки — и копья пробьют грудь аскоманнам.

— Моя дочь предназначена для глаз другого человека. Равного себе, гордо заявил он.

Свери, тянувшийся к миске, чтобы взять себе грудку каплуна, вонзил нож в столешницу.

— А меня, князь, ты разве не считаешь равным себе?

Акум с трудом сдерживал гнев. Ему хотелось отрезать: Я здесь повелитель, а ты, ярл — наймит. Но сказал он другое:

— Когда я увижу на твоей руке перстень Гедана, то буду приветствовать в твоём лице повелителя.

Свери поднялся с лавки, и все могли заметить, какой он рослый.

— А есть ли у Гедана что-нибудь больше, чем этот перстень? Ведь он не занимается как ты торговлей, князь. Что поделю я меж своими тремя сотнями воинов? Здесь, у тебя, склады забиты шкурками горностаев, выдр и пермскими мехами. Это в твоей казне лежат мешки с золотыми солидами ромеев, дирхемами муслиминов и денарами франков. Мы хотим возвратиться в Бирку с кораблями, груженными добром. А Гедан — бедняк, князь.

— Мы же договорились относительно оплаты, — Акум тоже встал из-за стола. — Красивы склавинские женщины и трудолюбивы склавинские мужчины. Случается, что рабы стоят столько же, сколько и горностаевые шкурки. Я сказал, что после победы вы заберете себе всех рабов.

— На наших кораблях нет для них места, — отрезал ярл Свери. — Его хватит лишь на меха, золотые солиды и серебряные дирхемы, Рабов заберешь себе, а нам заплатишь за будущее сражение уже теперь.

И в это же мгновение в окнах появился отблеск огня, заставший Акума врасплох. Откуда было знать ему, что жена убитого прошлой осенью Оттара в точно определенный срок подожгла собственный дом и побежала на пристань к аскоманнам.

— Что это? Что там происходит? — протянул Акум руку, показывая своим воинам на багровый отблеск за окнами.

— Я заберу твой перстень! — крикнул Свери и своим мечом отрубил правую кисть князя. И в этот же миг Даго проклятым своим Тирфингом снес князю Акуму голову.

Кровь хлынула на стол и смешалась с разлитым вином. Только этого никто и не заметил. Эстские воины метнули свои копья в аскоманнов, но, отвлекшись на отблеск в окнах, сделали это слишком поздно. Аскоманны действовали быстрее. Будто щиты подняли они лавки и заслонились ими, а потом учинили резню. Даго уже не видал этого, так как не принимал участия в ней. Он убил стражника у двери, открыл её и побежал вглубь замка, в княжеские покои. Ему не запомнилось, скольких воинов-эстов посвтречал он по пути. Ярл Свери, который вскоре побежал за ним, рассказывал потом, что на каждом шагу видел воинов с отрубленными головами.

Дом Астрид пылал со страшным грохотом. Этот пожар для аскоманнов Свери на кораблях неожиданностью не был. Десятки горящих стрел полетели на корабли Акума, вызывая на них пожары. В бока этих кораблей таранами ударили окованные железом носы кораблей Свери. Хлодр и трое других аскоманнов открыли ворота замка, но северян больше манил город и купеческие склады. Стало светло как днём, так как от дома Астрид занялись и другие деревянные постройки, и вскоре уже казалось, что пылает чуть ли не весь город. Грохот валящихся брёвен заглушал крики убиваемых людей и воинские кличи нападавших. Женщины, дети и купцы удирали со всех ног из города в направлении скопления шалашей с продажными женщинами. Некоторых аскоманнов охватило волчье безумие. Они убивали всякое людское существо и с пеной у рта бегали меж горящих домов, совершенно не замечая, что на них уже начинает тлеть одежда. Боли они не чувствовали, когда же одежда на них загорелась, то сбросили её с себя и убивали нагими, забрызгивая себя кровью.

Наконец Даго добрался до комнаты, где на небольшом столике горели две стеатитовые лампы, а на деревянной кровати сидела в одной сорочке готовящаяся ко сну Пайота. Она видела огонь за окном, слыхала раздающиеся в замке крики и, предчувствуя опасность, схватила в руку нож. Она умела владеть различным оружием, но боялась покидать комнату. Но вдруг от сильного пинка запор на двери сломался, и в комнату ворвался юноша с развевающимися белыми волосами, в ярко-красной одежде и с мечом в руке.

— Пайота, — сказал он на ломаном эстском языке, с трудом хватая воздух ртом, так как пришлось не раз драться, чтобы попасть в эту комнату. Пайота, я забираю тебя как свою добычу!

Девушка догадалась, что это один из аскоманнов, с которыми её отец должен был выступить для захвата Витландии.

— Я не буду твоей рабыней, — поднялась она с ложа, стискивая пальцы на рукояти ножа.

Даго спрятал свой Тирфинг в ножны, потом оттер рукавом вспотевшее лицо, лишь сильнее размазав кровь. Весь его красный костюм был забрызган кровью. Он усмехнулся и сказал:

— Скинь сорочку. Я хочу видеть, стоишь ли ты того, чтобы стать моей добычей. Покажи мне свою наготу.

— Кто ты? — только и спросила девушка, трясясь от ужаса.

— Меня зовут Даго. Родом я из края спалов.

— Я предназначена для повелителя, — ответила Пайота презрительно, уже не боясь смерти.

— Я тоже стану повелителем, — сказал Даго.

— Пока же ты никто! — плюнула она ему в лицо и ударила себя острым и тонким ножом под левую грудь, целясь так, чтобы тот прошел между ребрами и попал в сердце.

Кровь хлынула ручьем, Пайота упала на пол. Даго стоял над нею, с изумлением и страхом наблюдая, как лицо девушки кривится от боли и застывает в отвратительной маске. Его будто громом ударило, и он стоял без единого движения. Если бы в этот миг в комнату вбежал какой-нибудь эстский воин, он смог без всякого труда убить бы парня мечом, копьем или даже ножом. Совершенное Пайотой превосходило всяческие представления Даго о женщинах. Неужели они не были всего лишь вещью? Разве не обязаны были они послушно отдаваться тому, кто купил их или добыл в бою? Что же такого разделяло их, что Пайота настолько презирала его? Неужели опять было это то самое величие власти, к которой предназначалась она с самого детства, ему же — еще предстояло добыть?

— Я — Даго, повелитель повелителей, король королей, цесарь цесарей, забормотал он на языке спалов. — Ты же дура, что глядела сквозь меня будто сквозь рыбий пузырь…

Пайота в агонии перевернулась на спину. Ее белая сорочка на груди пропиталась кровью. Нож уже давно выпал из пальцев.

— Ты оскорбила меня! — вскрикнул Даго. — Это я решаю, кто должен умереть, а кто жить. Ты не имела права умирать по своей воле, потому что считается лишь моя воля. Чувствую я, что ты увидела во мне выродившегося карлика, и потому отвернулась от меня. Но я сын великана и совершу великие подвиги! Я ненавижу тебя за то, что ты подумала обо мне как о малом!

Он вновь вытащил меч из ножен и отрубил Пайоте голову, а затем вышел из комнаты и побрёл по замку, шатаясь будто пьяный, не обращая внимания на аскоманнов, грабивших помещения и выносивших мешки с монетами и драгоценностями Акума.

Замок и сам уже начал гореть, как и весь город. На рассвете корабли аскоманнов, груженные самой ценной добычей: золотом, серебром, мехами и мешками восточных пряностей, без которых невозможно было есть почти всегда провонявшееся мясо, выплыли из порта.

Жители Друзо сбежали из горящего города, и тот уже никогда не вернулся к прошлому своему величию. Когда через несколько десятков лет путешественник Вульфстан, высланный в эти края Альфредом Великим, посетил Трузо, как он назвал город, тот уже превратился в обычное поселение, поскольку Вульфстан ни разу не упомянул о торговле. Через годы Висула намыла-таки дамбу и замкнула Эстский залив с северо-запада, приведя Друзо к окончательному разорению.

В сражении за добычу погибло около сотни аскоманнов, поскольку эсты дрались отчаянно. Один корабль из Бирки потонул, зато все эстские корабли были сожжены, чтобы никто не смог погнаться за пиратами на их обратном пути домой.

Хлодра, Астрид и Даго в Эстский залив уносил огромный дреккар с головой быка на носу. Это был корабль на два десятка скамей, но так как много аскоманнов погибло, гребло всего лишь пятнадцать человек. Командование судном взял на себя Хлодр и сам сел на руль. Подняли парус, так как ветер дул в сторону залива.

— А ты набрал себе добычи? — поинтересовалась Астрид, глядя на огромные пятна засохшей крови, покрывавшие ярко-красную одежду Даго.

— Я хотел иметь Пайоту, но она предпочла заколоться ножом. Скажи мне, Астрид, где можно добыть, украсть или отобрать величие власти?

Та только пожала плечами, не понимая юношу. На корабль она принесла два больших меха серебряных гривен и куфических монет Аббасидов. Хлодр притащил две полных охапки горностаевых шкурок. Этого было достаточно, чтобы долго жить в Бирке в благополучии.

— Хлодр пообещал, что женится на мне, — похвасталась Астрид Даго. — У него будет много женщин, но я стану самой главной. Наверное, он позволит тебе пожить у нас, так как ты отомстил за смерть Оттара.

В Эстском заливе ветер сменил направление и подул в сторону суши. Они спустили парус и дальше пошли только на веслах. Даго тоже сел к веслу. Вскоре они проплыли мимо острова, намытого песком, что был нанесен одним из многочисленных ответвлений устья Висулы, и Даго впервые в жизни увидал море, которое раньше называлось Свебским, Сарматским Океаном и Кванзее, то есть Море Женщин, так как люди упорно верили в то, что на севере живут воинственные женщины-лучницы. Помимо этого море это называли еще Остзея или же Эстзея, по названию страны эстов, расположенной на его юго-восточном берегу. Но местные народы всегда называли это море Балтикой, что впоследствии принялось повсеместно. Аскоманны привыкли плавать вдоль берегов, но Бирка лежала на другой стороне Балтики. Нужно было пересечь море в самой широкой его части, останавливаясь на отдых на острове, называемом Готландия. Месяц Паждзерж не был подходящим для такого предприятия. Светило солнце, но подул сильный ветер и поднял высокие волны, способные разбить корабль. Ледяной ветер пронизывал до костей и сковывал холодом руки.

За свою короткую жизнь Даго видал громадные лесные пожары, и тогда огонь казался ему самым могущественным богом. Узнал он и весенние половодья, творившие из самых маленьких ручьев непокорные, могучие реки. Но бог моря, видать, был самым могучим. Перед глазами юноши раскрывалась то зеленоватая, то сразу же синяя, а то и черная кипель. Она была безграничной и доставала до самого неба. Могучие руки моря несли на волнах аскоманнские корабли, а потом бросали их вниз, чтобы через мгновение поднять и снова бросить в зеленые бездны. На краях волн, как на губах Лесного Человека, появлялась белая пена бешенства, комки её подхватывал ветер и с размаху бросал в лица людей. Как же звали морского бога? Почему никто не сказал Даго об этом?

Аскоманны молились Одину, Даго молился Сварогу, а потом и Христу. Только волны с каждым мгновением становились все выше и все тяжелее. Чтобы удержаться на поверхности требовались страшные усилия гребцов и кормчего, направлявшего нос корабля прямо на набегающие водяные валы. Любой поворот бортом к волне угрожал тем, что судно перевернется — так уже случилось с двумя вышедшими из Друзо декарами. Тонущих никто не спасал, каждый сражался лишь за свою жизнь.

Но аскоманны знали свое море. На некоторых кораблях были подняты паруса и, несмотря на бьющий в лицо ветер, благодаря килю под дном, им удавалось плыть под ветер, то левым, то правым галсом. Флотилию Свери разметало в стороны, все дальше один корабль оказывался от другого. Все новые и новые суда переворачивались и тонули. Спастись и доплыть до Готландии могли лишь те, где были крепкие паруса и все гребцы на борту.

На дреккаре у Хлодра гребцов не хватало. Потому-то Хлодр и дал приказ поворачивать к берегу. Это был трудный манёвр, поскольку на какое-то время кораблю предстояло повернуться к волнам боком. Когда стали поворачивать, их сильно закачало, мачта треснула и полетела за левый борт, еще сильнее увеличив крен. Дреккар стал зачерпывать воду. Тогда кто-то из аскоманнов перерубил канаты и освобожденная мачта отплыла в сторону, подгоняемая ветром и волнами, а люди, уповая лишь на весла, подбрасываемые с кормы гигантскими валами, мчались на своем судне к берегу. Наконец кто-то крикнул «земля!», и в сердцах их вспыхнула радость. Это ничего, что они вернулись на эстский берег и, может так случиться, их будет ждать битва, когда они высадятся на сушу. Всем хотелось чувствовать под ногами твердую землю.

Назад Дальше