? Я постараюсь не давать воли своей ненависти. Я понял тебя. Придешь завтра.
Лекарь поклонился и ушел.
Было уже довольно поздно, Тварь по-прежнему спал. Воин прилег на свою койку, подальше от Твари – он боялся своих желаний. Спокойно заснуть не получалось – он непрерывно прислушивался к дыханию Твари во сне, а оно было неровным – что-то плохое снилось. После такого-то дня! Ладно, завтра утром принесут из деревни молочко, еда уже приготовлена, одежду Ярре забрал у кого-то из его приблуд, – те были чуть потолще Эйзе. А ему рано вставать и уезжать на облаву – надо бы припугнуть тварей, чтобы не смели больше резать его воинов. Ладно, потом можно будет и вернуться, может, Эйзе немного придет в себя и не будет так стыдно пред ним.
Ранним утром в палатке стало очень холодно, Тварь тихо запищал во сне. Воин мгновенно открыл глаза, подошел поближе – твареныш ночью раскрылся и теперь отчаянно мерзнул на предрассветном холоде, Ремигий наклонился, чтобы поднять сбитое на пол одеяло и онемел от увиденного – лицо твареныша изменилось. Худенькое голенастое тело осталось прежним, но лицо неуловимо изменилось. В неровном угасающем свете луны лицо мальчика стало другим: исчезли широкие уродливые скулы, тонкогубый рот, смешной носик. Красивое лицо с тонкими правильными чертами, гибкие брови надменно изогнуты, прямой нос, четко очерченные губы. Воин сел на ковер возле койки мальчишки. Похоже, все мучения и боль, которые он испытал за это два дня, привели к тому, что сил прятать свое истинное лицо у него уже не было. По крайней мере, во время сна. Ярре говорил что-то такое, но насколько красив Эйзе, Наместник даже не мог и вообразить. Такой ночью должен восходить на ложе Императора после долгих уговоров и только, если захочет того сам, его должны целовать самые прекрасные женщины Империи, чтобы только прикоснуться к его лицу. Такого можно лишь просить униженно, чтобы прекрасные глаза взглянули на тебя с улыбкой, даже ничего не обещая. Такого можно молить о любви только как о милости или дорого платить за нее, ? хоть своей жизнью, – если невозможно получить ее по-другому. И первый раз его должен был бы быть в великой любви и нежности, когда дышать уже нет сил, и сердце скачет как заяц, и готов отдать все, чтобы только еще раз повторить эти минуты… Эйзе, почему так судили боги, что ты достался казарменному грубияну и неумехе, что первый раз твой был пыткой и насилием, да и сейчас все это повторяется и повторяется... Эйзе, что же ты делаешь со мной?.. Я ничего не могу сказать, я не понимаю, что говорить. Мне страшно от твоей красоты. И сейчас ты проснешься, и твое лицо снова изменится. Ты – не для воина, Эйзе. Но отпустить тебя – невозможно. Проще убить…
Твареныш повернулся и снова тихо пискнул от холода… Мышонок замерз. Воин осторожно поднял одеяло, накрыл им мальчишку, тот беспокойно заворочался – ему по-прежнему было холодно, воин взял свой плащ и набросил сверху. И похолодел внутренне – твари чувствуют запахи намного лучше, чем люди –сейчас он учует запах своего мучителя и проснется от страха. По холодному лицу такого чужого красавца вдруг скользнула нежная улыбка, и он, не просыпаясь, прижался щекой к жесткой ткани плаща, утешаясь и согреваясь. Горюшко мое – Эйзе. Проснись скорее и стань прежним. Мышонок маленький, мышиный царевич… Не хочу тебя такого…
Спать не хотелось, воин осторожно, старясь не шуметь, умылся, надел тунику, вынес к выходу из палатки доспехи, чтобы не звенеть, надевая их. Возле койки поставил воду для умывания – сообразить должен, что делать утром, положил принесенную одежду. Стражник тихо окликнул его:
? Господин, молоко привезли из деревни.
Воин кивнул, забрал кувшинчик, поставил на столик возле Эйзе, туда же положил кусок мяса и хлеб – сообразит, что делать, на день забав, конечно, не хватит, но что-нибудь придумает лекарь. Лишь бы не натворил дел, пока господин в отъезде. Вечером все равно возвращаться – на ночь в лесу оставаться даже отряду опасно, –могут напасть и серьезно потрепать, – твари страха не знают. Это Эйзе – любимый…
Проклятая страна – яблони цветут в шестом месяце, а в девятом падает снег. Увезти бы его в Империю – теплое солнце, яркие краски. Чтобы не замерзал по ночам…
Ярре заглянул в палатку очень скоро:
? Господин, солнце всходит – пора!
Воин кивнул, на мгновение подошел к Эйзе – снова чужое прекрасное лицо. Не мышонок. И поцеловать нельзя – проснется. Что еще скажет после вчерашнего. Ладно, вечером вернусь – увижу мышонка. Он быстро вышел из палатки. И уже не увидел, как Эйзе открыл глаза и горько вздохнул – не попрощался, не захотел. И снова уснул…
Отряд ехал молча – приказано было не шуметь, да и Наместник был чернее тучи. Ремигий думал о том, что вечером надо будет похоронить убитых – если можно было бы хоть пару тварей бросить в их ноги, когда начнут засыпать землей. Надо постараться… Эйзе придется запереть в палатке до окончания похорон, не хватало еще, чтобы мальчишка свихнулся от такого.
Серенькое утро, только занимается день. В горах – холодно, не зря мышонок капризничал ночью. Эйзе… Губы воина тронула непривычная теплая усмешка. Непонятное чувство. Не знает названия.
В деревне, –как всегда, –крестьяне молча пожимали плечами: да, видели, да, недавно. Куда поехали – в горы. Понятно, что никто сильно не распространялся, твари – тоже не дураки, быстро разберутся, кто рассказал о случайной встрече. Они как-то различали воинов и крестьян, и без особой необходимости на поселения не нападали, предпочитали бои с отдельными отрядами. Было года три назад, напали на селение, – но удалось отбиться. Наместник потом нашел этот отряд, дело было зимой, следы были видны отчетливо на снегу. Никто из тварей не ушел, всех потом сожгли на общем костре. Чтоб неповадно было. Ладно, что рассуждать – спешились, построились и – вперед цепью.
Не дело Наместника проводить обыкновенную облаву, да и вообще не его дело – метаться по стране, вылавливая и уничтожая отряды тварей, но уж лучше так, чем ждать в крепости.
Император в прошлом году довольно неблагосклонное письмо изволил написать, что огрубел и стал неизысканным от своего дурного нрава, мог бы и в столицу вернуться. Не хочется – чтобы воротили нос от сына предателя. Наместник дорого заплатил за безумные идеи отца. Император не казнил его только потому, что не поверил, что Ремигий мог помочь отцу в заговоре против него. Доказать ничего не удалось, в темнице насиделся. Освободили указом Императора и, –сюда, –на проклятый Север. За ним последовал его полк, из всех остался только Ярре – остальные давно погибли или вернулись назад, на земли благословенной Империи. И его сотня – теперь погибшая вся. Ничего почти не осталось от прежней жизни. Смешно – расскажи десять лет назад прекрасному шестнадцатилетнему Цезариону, что все так будет – рассмеялся бы. Самый молодой сотник в полку отца, друг юного Императора. Правда, женщины его всегда любили как сына, нежную игрушку. Да ему-то какая разница, все равно… А потом все рухнуло в один день. Так страшно, что может рухнуть снова… Мысли – мыслями, а облава продолжалась и когда они вернутся – было еще неясно…
Ремигий не зря заранее тревожился, не натворит ли дел его мышонок. Поскольку Наместник уехал, то стражу от входа в палатку сняли – кого охранять, если хозяин в отъезде. То, что внутри еще и Тварь, конечно, знали, но как-то никто не подумал, что мальчишка рискнет выйти из палатки. После отъезда основного отряда в лагере осталась сотня охранения, раненые и приблуды Ярре, – их не взяли, –на обиженный писк мальчишек Ярре еще вчера рявкнул не хуже Наместника. Правда, по мордам не дал, – уже радость.
Эйзе проснулся почти сразу после отъезда отряда, было еще очень рано. Открыл глаза, внимательно огляделся – в палатке никого нет. Вывернулся из-под одеяла и плаща воина, улыбнулся –увидел приготовленную еду и кувшинчик с молочком. Есть не стал, напился молочка, не одеваясь, начал искать гребень, ? расчесать волосы. То, что он раздет и на груди – повязка, – мальчишку не смущало. Переворошив кучу вещей в углу, нашел гребешок и зеркальце, пристроил зеркальце на столике и кое-как прочесал гривку волос, спутавшихся за ночь. Нашел одежду. Долго соображал, что как надевается, но оделся правильно. Умылся. На синяки на лице старался в зеркало не смотреть. Мышонок немного отдохнул, остался один и заскучал. Сидеть взаперти было невыносимо, воина рядом не было. И мышонок решил пойти погулять. Если бы Ремигий только знал,что происходит в лагере – он бы приковал Эйзе в палатке. Но и стражника у палатки не было.
Твари себя так никогда не вели – они всегда были очень осторожны. Но Ремигий своими странными поступками добился странных результатов – Тварь не побоялся выйти из палатки, мало того, он был уверен, что если что-то произойдет, то страшный его мучитель появится сразу же и вызволит из любой беды – правда, потом сильно побьет. Хрупкая бесплотная фигурка скользила между палаток спящего еще лагеря – торопиться было некуда, бешеный Наместник утащил свои сотни на облаву, и оставшиеся просто отдыхали, не торопясь подниматься. Поэтому мальчишка погрел озябшие пальчики возле затухающего костра, не торопясь, дошел до стойки с копьями, внимательно осмотрел их, попытался вытащить одно из стойки, чтобы рассмотреть поближе, – рухнула вся пирамида. Из ближайшей палатки донеслось раздраженное:
? Тьма тебя возьми, когда, наконец, успокоишься со своими бабами – иди спать, зараза, и нечего дергать оружие!
Эйзе беззвучно засмеялся, –он понял сказанные слова, – кто-то пытался поспать подольше.
Конечно, снаружи лагерь охранялся, но то, что внутри охранения будет бродить маленький любопытный мышонок, – этого никто не мог и предположить. Поэтому Эйзе бродил среди палаток, рассматривал брошенное у входа оружие и доспехи, примерил на вес несколько мечей, – но для его роста и веса они были огромными и тяжелыми, задумчиво рассмотрел приспособления для заточки оружия, свалил пару сумок с едой. Воины настолько чувствовали себя в безопасности внутри лагеря, что в палатках только спали, вся остальная жизнь протекала на улице –благо, что еще продолжалось северное лето, а дождей не было. Поэтому все вещи просто валялись возле палаток, брошенные до возвращения отряда с облавы. Для любопытного мышонка там было много интересного. В лагере по-прежнему было тихо, кроме охранения, все еще спали, и мышонок потихоньку начал подходить к границе лагеря. Понятно, что охрана смотрела вперед, а не назад – в лагерь, поэтому его присутствия по-прежнему никто не замечал. Трудно сказать, что пришло ему в голову, возможно, и желание уйти незамеченным, но тут произошло несчастье…
Помимо людей, лагерь охраняли и собаки, натасканные на запах тварей. Наместник никогда не использовал огромных полудиких чудовищ в облавах, возможно, из-за интуитивного брезгливого отношения в такому способу ведения войны, но жуткие псы верно охраняли воинов ночью и днем. На людей они, естественно, не бросались, но запах тварей чувствовали очень остро. Ну и чем должен был для них пахнуть мальчишка-тварь? Страшным врагом, которого надо убить.
Эйзе сначала услышал глухое ворчание, обернулся – и две страшные клыкастые морды буквально возникли возле его лица из пустоты. Тварь резко вскрикнул, пытаясь их отогнать, но один из псов бросился ему на грудь и повалил на землю. Эйзе, поняв, что псы сейчас перервут ему горло, отчаянно закричал. Помощи ждать было неоткуда – все в лагере еще спали. Единственное, что он смог сделать – вцепиться в ошейник и удерживать голову пса, не давая ему вгрызться прямо в горло. Но руки постепенно слабели, еще и пес упорно выворачивал шею, крутя башкой из стороны в сторону. Еще немного, и…
Пес вдруг отчаянно взвыл, огрызнулся и снова взвыл. Послышался звуки глухих ударов – кто-то лупил псов по спинам и головам. Псы развернулись к нападавшему – это был один из приблуд Ярре, пока он отвлекал псов, второй быстро поднял на ноги тварь, потащил в сторону:
? Ты совсем сдурел, кто же связывается с псами Господина, он сам их побаивается! Поиграть захотел, что ли?
И, разглядев его покрытое синяками лицо, очень отчетливо и растерянно сказал:
? Ой!
Одежда, видимо, обманула мальчишек, и они попытались вступиться за своего ровесника. А то, что поверх куртки были рассыпаны белые волосы, они просто не заметили. Псы по-прежнему яростно нападали на второго мальчишку, он колотил по ним большой палкой, не разбирая, куда попадает. Резкий голос взрослого воина заставил их вздрогнуть:
? Отродья тьмы, да угомонитесь вы, наконец! Зачем дразните псов? На место, твари такие!!! Чтоб вас волки зимой съели!
Приблуда тихо засмеялся:
? Вот это вряд ли – скорее они волков сожрут!
Воин раздраженно проворчал:
? Тебя бы не сожрали! Зачем вас сюда принесло?
И тихо ахнул – увидел Тварь, бледного, с разукрашенным синяками лицом, разбитыми губами. Зло сказал Приблудам:
? На какого… сюда притащили твареныша Господина? Они же растравлены на тварей. Загрызть могли бы насмерть!
И злобно прикрикнул на собак:
? А ну, заткнитесь, пошли вон, заразы! Приедет хозяин – он из вас коврики понаделает! Вон, я сказал!
Недовольно рыча и постоянно озираясь, псы отступили. Воин спокойно сказал:
? Здесь граница лагеря. Сейчас сотника позову. Пусть сам разбирается.
Услышав слово «сотник», Эйзе отчаянно и молча начал выдирать руку из пальцев Приблуды. Ничего хорошего такая встреча для него не сулила. Второй его спаситель тихо сказал:
?Не надо сотника, мы его сейчас уведем обратно в палатку Господина.
Эйзе молча рвался из цепких пальцев, отчаянно и безнадежно. Воин усмехнулся:
? Да не бойся ты, кто же обидит любимую игрушку Господина – это же себе смертный приговор своими руками подписать…
Эйзе поднял голову – в глазах опять стояла ненависть. Приблуды так же молча потащили сопротивляющегося Эйзе за собой – подальше от собак и сотника. Воин усмехнулся, покачал головой:
? За ним смотреть лучше надо.
Но это уже прозвучало в пустоту.
Эйзе отчаянно сопротивлялся, но парни держали его крепко, упрямо тянули за собой. Внезапно Эйзе, слабо вскрикнув, вцепился зубами в руку одного из Приблуд, жестоко прокусив предплечье. Парень вскрикнул, отпустил его. Второй успел перехватить брыкающего Эйзе поперек туловища и спасти свои руки от укусов.
? Да как же Господин только с тобой справляется! Мы не хотим тебе плохого, но из лагеря выходить нельзя, пойми ты это!
Эйзе слабо пискнул – парень задел перевязанную рану. Они почти дотащили его до палатки Господина, но Эйзе продолжал вырываться. Он умудрился искусать руки и второму парню, тот, в сердцах, не сдержавшись, отшвырнул в сторону кусачую тварь, Эйзе влетел в палатку головой вперед. И что произошло дальше – просто никто не понял, но шатер вдруг накренился и начал падать…
Приблуды заорали в два голоса, понимая, что будет, если вечером Наместник не найдет места для ночлега. От соседней палатки уже бегом бежал сотник охранения, лекарь выскочил на крик. Шатер палатки покачался немного и рухнул на землю, подняв облако пыли. Парни взвыли от ужаса – Тварь остался внутри.
Наместник никогда не ставил сотниками дураков и простых исполнителей, и подбежавший сотник ситуацию мгновенно оценил. Допустить гибель твареныша Господина было бы самоубийственным поступком. Диким криком он поднял на ноги весь лагерь – от палаток бежали проснувшиеся воины, в несколько минут им удалось поднять рухнувшее полотно палатки и оттащить его в сторону. В жутком разгроме, дикой мешанине вещей, разбитой посуды, мебели, доспехов обнаружился перепуганный насмерть твареныш, сжавшийся в комок под койкой. Лекарь оттолкнул сотника, который было попытался вытащить его оттуда, ласково заговорил. Перепуганный и ничего не понимающий Эйзе только тряс головой – он почти ничего не слышал после удара. Кое-как лекарь уговорил Эйзе вылезти из-под койки, ощупал его – переломов не было, только сильно оглушило. В бешенстве сотник заорал на приблуд:
? Что это такое? Что вытворяете?
Приблуды смирно стояли молча – сказать было нечего, – кругом виноваты. Эйзе растерянно смотрел на них. И вдруг раздалось дикое ржание – кто-то из воинов, оценив создавшееся положение, сдержаться не смог. Вскоре ржали все. Сотник зло орал, что шатер будут поднимать самые смешливые, но это никого не останавливало. Лекарь укоризненно качал головой, но глаза смеялись. Эйзе, перемазанный в пыли и грязный, был неожиданно серьезен – он не понимал, в чем дело. Через краткое время все успокоилось –лекарь увел Эйзе в свою палатку, приблуды получили пару оплеух от сотника, раскаялись и старательно помогали поднимать шатер. Провозились с этим почти три часа – сначала надо было хоть что-то спасти из имущества Господина, –а пришлось разбирать вещи, сотник, чувствуя неотвратимость наказания от Наместника, лютовал, раздавая тычки и оплеухи всем по очереди. Воины то ругались, то начинали ржать, в очередной раз вспоминая, каким вылез Тварь из-под обломков. Занятие нашлось для всех.