– Какая в Пауве рыбалка… – Мальчишка скептически махнул рукой. – Курицы ее вброд переходят. А вот в Арне, ваше сиятельство, там да!
Прентон называл меня именно так, видимо, в его глазах такое обращение являлось самым высоким.
– В Арне лещи водятся – во! – И он резко развел руки, по пути сбив находившуюся на самом краю стола посудину с яблоками, которые раскатились по всему полу. Рассказчик испуганно замер, но после моего успокаивающего жеста продолжил: – А щуки там какие! – Он снова попытался развести руки, затем, вероятно, посчитал, что опять снесет что-нибудь со стола или размаха явно не хватит, отказался от этого жеста, вместо этого понизив голос почти до шепота: – Говорят, одна даже свинью в воду утащила.
«Да уж, не щуки, а целые крокодилы», – подумал я, едва сдерживая улыбку.
Лигия больше молчала, налегая на угощения, что я распорядился выставить на стол. Затем, перепробовав все, что было, и окончательно освоившись, девочка попыталась строить глазки.
И сдержать улыбку мне уже не удалось. Ведь малышка еще совсем, но, наверное, в крови это у них, у женской породы. К тому времени за окном окончательно стемнело, Лигия начала клевать носом, так что настало время подарков. Куда же без них, только все впечатление от встречи с «ним» испортишь.
Шлон, мастер не только молоть языком и с одного взгляда определить степень зрелости вина, по моей просьбе за время разговора чуть ли не на коленке изготовил монисто из весело блестящих новеньких золотых монеток. Перестарался немного, тяжеловатым получилось монисто для такой крохи, но выглядело оно очень красиво, Лигия даже ручонками всплеснула от восторга, сразу позабыв про сон. Прентон – мужчина, вон он как сестренку грудью прикрывал, так что Шлону пришлось лишиться висящего у него на поясе в дорогих ножнах кинжала с изукрашенной каменьями рукояткой. И пусть кинжал в руках мальчишки смотрелся чуть ли не мечом, но глаза у него светились счастьем.
«Дурак ты, – думал я, глядя на хозяина, попеременно благодарящего за кошель с монетками, переданный ему на воспитание детей, и извиняющегося за Прентона с Лигией, которые нарушили покой того, о чьем присутствии в своем доме ему и знать было не положено. – Это я тебя благодарить должен».
Шлону же я сказал, что дам на выбор любую приглянувшуюся железяку из моей коллекции холодного оружия, пусть хоть алебарду забирает. Или даже две.
В Тромере меня догнала почта, прибывшая из столицы. Пакет от Коллайна с подробным докладом обо всем, что произошло в Империи за время моего отсутствия. Ничего такого, что могло бы изменить мои планы и заставить срочно вернуться в Дрондер, не случилось. Вообще ничего не случилось, затишье повсюду. Значительным событием могло стать первое применение морских мин, но на подготовку мы отвели месяц, так что ждать вестей еще рано.
Было и письмо от Янианны. Обычно в каждом ее письме присутствует рисунок на какую угодно тему. Это зависело от того, хотелось ли ей немножко позлить меня, развеселить или заставить приревновать.
На этот раз рисунков оказалось целых три, и все они были выполнены не ее рукой. В рисунке Конрада я едва смог признать всадника с обнаженной шпагой, стреляющего из пистолета. Маленькая Яна изобразила цветок, по всей видимости розу. А вот Алекс… Рисунок был настолько хорош, что я ни за что бы не поверил, что художнику всего седьмой год, если бы не видел его работы раньше.
«Далеко пойдет! – думал я, с гордостью рассматривая маяк на высокой, выдающейся в море скале. – И, по крайней мере, без куска хлеба точно не останется. Весь в деда, моего отца. Ну и сын своей матери, конечно».
В Тромере мы надолго не задержались, дела требовали скорейшей встречи с Тотонхорном.
Мои опасения, что степь из-за дождей станет огромным непроходимым болотом, не оправдались, и мы быстро продвигались вперед, чтобы через несколько дней пути повстречаться с разъездами вардов. При встрече Тотонхорн, вопреки своему обыкновению, мериться достоинствами не предложил, вид у него был донельзя серьезным. Он лишь сказал:
– Я ждал вас только недели через две, господин де Койн.
Я пожал плечами:
– Пришлось поторопиться, абыс. Это в наших общих интересах.
Вот что мне всегда нравилось у вардов, так это то, что нет необходимости рассыпаться в изъявлениях почтения, уважения и всего прочего. Прост здесь этикет, очень прост.
Ситуация, сложившаяся у Тотонхорна, особого оптимизма не внушала. Но и для сильного уныния причин тоже не было. Тугиры, кочующие в степях к западу, для войны с вардами объединились с родственными племенами, вспомнив какие-то былые обиды. Возникли вопросы, связанные с принадлежностью пастбищ… Даже всплыло пророчество, в котором говорилось, что в год появления на небе огненной колесницы тугиры наконец покончат со своими извечными врагами – вардами. Огненная колесница, кстати, действительно присутствовала – так называли комету с длинным хвостом, видимую даже при свете дня. Но сколько я ни всматривался, ничего колесничного в ней увидеть так и не смог.
Все это было только частью проблемы. Уже два десятка лет дормон Тотонхорн крепко удерживал бразды правления в своих руках. Вообще-то дормон – должность выборная, но с тех пор как им стал Тотонхорн, выборы нового правителя собранием вардовской знати ни разу не проводились, его кандидатура устраивала всех. И только в последние два года такие вопросы стали возникать все чаще и чаще. Нет никакого сомнения, что эмиссары короля Готома поработали и у вардов, слишком уж все сошлось.
Нужно будет попенять Коллайну, ведь он убеждал меня, что их среди вардов не было. Слегка так попенять, потому что он взвалил на свои плечи так много, что даже удивительно, как Анри выдерживает этот груз. Однажды, еще в незапамятные времена, я напророчествовал Коллайну, что после женитьбы он обязательно заболеет зеркальной болезнью. Так вот, у Анри даже легких симптомов этой болезни не было. Плохой из меня получился пророк.
Дав пару дней отдыха лошадям, мы выступили на запад. Если Тотонхорн и разочаровался количеством воинов, прибывших вместе со мной, то не подал и виду. Сам он вел за собой, на взгляд фер Дисса, тысяч десять-двенадцать. Примерно столько же, возможно чуть больше, всадников должно быть и у тугиров. Ну и полк тяжелой кавалерии, присланной королем Готомом. Это помимо инструкторов, трабонских офицеров, хотя они – не самая большая наша проблема, тут специфика несколько иная, нежели в регулярных войсках. Кочевники – конница удалая, слов нет, но любая армия сильна дисциплиной, упорством и способностью стоять насмерть там, где прикажут. И чем-чем, а именно этими качествами степняки похвастать никак не могут. Думаю, с дисциплиной у Тотонхорна дела обстоят не намного лучше, так для чего же мы сюда прибыли? Чтобы в самый тяжелый момент сражения не допустить повального бегства. По крайней мере, очень хочется надеяться на это.
Сами тугиры называли себя чулохами – «сыновьями Неба».
«Ну что ж, туда мы вас и отправим, – думал я, покачиваясь в седле Ворона и держась рядом с восседавшим на белом жеребце дормоном. – Потому что не станет чулохов, исчезнут и все вопросы, связанные с легитимностью правления Тотонхорна, и тогда вместе с ним мы сможем решать и другие задачи».
Глава 11
Лучок и капустка
За те три года, что я не видел дормона вардов, Тотонхорн заметно сдал. Борода стала сплошь седая, добавилось морщин на лице… Еще он здорово похудел, и это сразу бросалось в глаза. Мы молча ехали с ним в стороне от общей колоны и думали каждый о своем. Не знаю, о чем думал абыс, но, судя по выражению его лица, мысли его явно не веселили.
Я же прокручивал в голове разговор с Коллайном, состоявшийся перед самым отъездом. Настроение в тот вечер почему-то было игривым, и я, вспомнив наши прежние пикировки, решил устроить словесную дуэль.
– Анри, – заявил я, наблюдая за тем, как он рассматривает бокал с бренди на свет. У него вообще скоро войдет в привычку рассматривать мир сквозь стекло бокала. – Я вот что тут было подумал…
Коллайн отвлекся от созерцания содержимого чаши и благосклонно кивнул: слушаю, мол. Наедине с ним мы могли позволить себе обращаться друг к другу просто по имени, без всяких ненужных условностей. Вообще Коллайн, помимо всего прочего, мне нравился еще и тем, что не было в нем снобизма человека с длиннющей родословной, постоянно державшего на лице соответствующую данной ситуации маску. С ним можно поговорить о многих вещах, предаться воспоминаниям и даже от души подковырнуть, услышав в ответ не менее душевную колкость. И это было по-настоящему здорово. Как приятно посидеть вот так, запросто, прерывая воспоминания другого репликой: «А помнишь?» – и услышать в ответ: «Конечно, помню, а ты?»
И неслись наши воспоминания о том и об этом, и еще о том, о чем женам знать было не положено, хотя и произошло оно до нашего знакомства с ними. Особенно жене Анри, леди Лиоле, до того она оказалась ревнивой. Порой я даже диву давался, ведь до их свадьбы ничего такого не предвещало, а теперь… Частенько дело и до скандала доходило. В тот вечер по этому поводу Коллайн даже позволил себе поплакаться мне в жилетку, пусть и слегка. Ха, видели бы эту сцену люди, порой боявшиеся его пуще Кенгрифа Стока, главы Тайной стражи.
Тогда мне и пришло в голову утешить его рассказом о некоем философе Сократе, жившем в стародавние времена.
– И чем же он так прославился? – слегка заплетающимся языком спросил Анри, как обычно лечивший свои изношенные нервы любимым сортом бренди.
Коллайн получил весьма неплохое для своего времени образование, но знания других миров в него конечно же не входили.
– О, Сократ был великий мыслитель! – пустился я в объяснения, стараясь избегать труднопроизносимых слов. – Представляешь, Анри, этот человек был выдающимся оратором. Он мог убедить огромную толпу в чем угодно так, что не оставалось ни одного несогласного. А затем он убеждал их в совершенно противоположном, и опять несогласных не оставалось.
– Мне бы его талант, – неожиданно заключил Анри. – Особенно в такие моменты, когда мы решаем с тобой вопросы, касающиеся финансирования моего ведомства. Но при чем здесь я и этот… как его… Сократ? – все же вспомнил и смог выговорить незнакомое имя Коллайн.
Помню, я даже немного опешил от его логики. Ну как тебе объяснить, Анри? Понимаешь, есть некоторые направления, в которые нет смысла вкладывать деньги. Это я знаю точно, потому что в моем мире они зашли в тупик. Возможно, здесь они и закончатся удачей, но зачем лишние траты, если их можно избежать, ведь мне известны и заведомо успешные пути. Но объяснить-то тебе как?
И я продолжил свой рассказ:
– У Сократа была жена, Ксантиппа, – выговорить имя супруги философа мне с первого раза не удалось, и потому я заменил ее довольно распространенным в этом мире именем Ксанди, здраво рассудив, что это ничего не меняет. – Так вот, Ксанди была на редкость сволочной женщиной.
При этих словах Анри заметно оживился. Так, а я ведь думал, что знаю о его семейной жизни все. Дальше он слушал меня куда с большим интересом. И долго хохотал, услышав, когда Сократ на вопрос друзей, почему он, обладая таким даром убеждения, не может найти управу на одного-единственного человека – свою жену, заявил о том, что наездник он превосходный, и ему нужна именно норовистая лошадь. И уж если у него получается убедить Ксантиппу, то уж остальных-то!..
– Наездник, говоришь? – Коллайн никак не мог успокоиться.
Я же грустно размышлял на тему, что мне, при всей своей силе, не удастся помочь ему в том, что касается его семейной жизни…
«Но, по крайней мере, ты вполне можешь стать философом», – думал я, глядя на смеющегося Анри и вспоминая фразу главного героя одного из моих любимых фильмов. «Женись, – напутствовал тот своего знакомого, пребывавшего в мучительном раздумье, стоит ли ему идти на этот шаг. – И если жена попадется хорошая, ты будешь счастлив. Ну а если плохая, что ж, ты станешь философом…»
– Но разговор не об этом, – дождавшись, пока Коллайн отсмеется, продолжил я. – Война войной, но ведь нужно думать и о перспективах.
Пока Анри собирался с мыслями и открывал рот, чтобы, вероятно, спросить: какими я их вижу, эти самые перспективы, мне удалось вставить:
– Думаю, что после победы над Трабоном и его оккупации нам придется посадить на трон своего человека. И этим человеком должен стать ты, Анри Коллайн.
Коллайн продолжал разевать рот, теперь уже от удивления, и я поспешил развить свою мысль дальше:
– Кто наши сегодняшние противники? Абдальяр с самым могучим флотом в мире и Трабон с самой сильной армией. Какая чепуха, право слово. А вот в том случае, если трабонский трон займешь ты, мы будем иметь дело с врагом куда более опасным. Конечно, не сразу, несколько лет у тебя уйдет на подготовку, но уж затем… Скажи, найду ли я еще одного такого врага – невероятно умного и очень-очень много знающего. Словом, такого, как ты.
Я было приготовился к ответным выпадам Коллайна, предполагая услышать от него что-нибудь не очень лицеприятное, он может себе такое позволить. Такое иногда бывало и даже пару раз помогло мне взглянуть на некоторые вещи новым взглядом, за что я был ему благодарен.
Но Анри, грустно посмотрев на меня, сказал:
– Артуа, мне удалось переправить Аниату с детьми из Дертогена в более безопасное место.
Вот почему Янианна в последнее время как-то странно на меня смотрела. Вероятно, она все же знает больше, чем хотелось бы мне самому. Но в любом случае одной проблемой стало меньше…
От воспоминаний меня отвлек чей-то тревожный возглас. Справа от нас, из-за невысоких холмов, показалось около сотни всадников, на полном скаку направляющихся в нашу сторону. Беспокоиться было не о чем, напасть таким количеством было бы даже не безрассудством – самоубийством, но наперерез им бросился один из эскадронов бригады фер Дисса и не меньше двух сотен конницы вардов.
Тотонхорн поднес к глазам бинокль и что-то пробурчал себе под нос. Бинокль, кстати, был все тот же, что я подарил ему еще при первой нашей встрече, хотя после этого он получил их чуть ли не с десяток, с не в пример более лучшей оптикой и отделкой. Ан нет, до сих пор дормон пользуется именно этим. С другой стороны, чего тут удивительного, у меня самого в переметной суме фляжка такая, что на людях лучше и не вынимать. Но – любимая.
Когда всадники, спешащие нам наперерез, приблизились, стало понятным, что это Тотайшан, старший сын Тотонхорна, со своей личной сотней охраны. Еще одна головная боль дормона. У Тотонхорна и других детей полно, жен у него, как и положено по статусу, много, но именно Тотайшану дормон хочет передать власть. А проблема заключается том, что не хочет Тотайшан брать себе других жен, кроме той единственной, что у него уже есть, – Алишы. И старейшины родов, знающие об отношении Тотонхорна к своему старшему сыну, обижаются: мол, Алиша далеко не из самого знатного рода, не то что наши дочери. Тотонхорну же не мешало бы укрепить свое положение и таким образом, особенно сейчас, когда дела у него не совсем чтобы очень хороши.
Я улыбнулся, представив себе картину: я говорю Янианне, что Империи не мешало бы упрочить свои позиции на международной арене и сделать это достаточно несложно. Ведь стоит мне взять в жены несколько принцесс из близлежащих королевств… И я совсем не о себе пекусь, а о государстве. Представил выражение ее лица и ее ответную реакцию, и мне стало смешно.
Подскакавший вплотную Тотайшан осадил коня чуть ли не на полном скаку, заставляя его заплясать на задних ногах. Отец строго посмотрел на сына (что, мол, за ненужная лихость?), на что тот ответил белозубой улыбкой. Затем козырнул мне на принятый в Империи военный манер – двумя пальцами и, не выдержав, снова улыбнулся.
С Тотайшаном я был знаком значительно лучше, чем с его отцом. Однажды мне пришлось дать слово дормону, что присмотрю за его сыном, пока Тотайшан будет гостить в столице Империи Дрондере. А гостил он там долго, чуть ли не три года. Не знаю, какие цели преследовал дормон, отправив сына на такой длительный срок, вероятней всего, чтобы он набрался опыта и расширил кругозор, но проблем, связанных с ним, поначалу хватало. Все-таки Тотайшан – человек совершенно другой культуры. Положение сына дормона по знатности примерно соответствует герцогскому, но отсутствие общепринятых среди аристократии Империи манер и полное незнание языка поначалу создавало ему множество проблем.