– Зачем? – неподдельно удивился Джоув.
– В твоих интересах заручиться его благосклонностью и обезопасить себя от нападок родни Клавдия. Выгода ликкийца – обретение нового друга и защитника. А мне полезно знать все о настроениях, желаниях и планах будущего зесара.
– Не уверен, что гожусь для подобной роли. Мальчик злопамятен, а я ударил его в присутствии Восьмиглазого.
Понтифекс сплел пальцы на животе:
– У меня нет лучшего кандидата. Ты занимаешь высокий пост, неоднократно доказал преданность Пауку и отдаленно похож на Клавдия в молодости. Варрон никогда не подпустит меня к своим тайнам. Пока ты нянчишься с кинэдом, я займусь крикунами из Большого Совета, а Тацит через молитвы испросит указаний для своей этерии. Таким образом, каждый из нас принесет пользу общему делу.
– В конце месяца состоится смотр кандидатов во Всадники.
– Сколько их по спискам?
– Триста пятьдесят юнцов.
– Через полгода из них и лояльных квиритов можно сформировать новый первый легион под твоим командованием.
– Если Эбиссиния не возобновит поставки зерна, придется выводить больше половины пехотинцев в Срединные земли, – кисло изрек Джоув. – Обязательно подними этот вопрос на Совете.
– Разумеется. У меня есть, о чем побеседовать с наместником. Он презирает Фирма и слывет давним знакомым сара Таркса, тоже большого ценителя лошадей. Конфликт между Макрином и пронырливым рогоносцем сыграет нам на руку.
– Забавно, но я видел в обновленных списках Мэйо из Дома Морган и племянника Именанда – Сефу Нехен Инты.
Плетущий Сети настороженно обронил:
– Не думаю, что это случайность… Кто занимается предварительным распределением кандидатов?
– Мой помощник – Креон из Дома Литтов.
– Дай ему распоряжение включить Мэйо и Сефу в одну турму[10] – Руф провел пальцами по подбородку. – Вне всякого сомнения, подобным ты угодишь и наместнику, и сару.
– Что-нибудь еще?
– Партия Неро не так сильна, а Эйолус – эта старая коряга – обязательно начнет смущать умы людей предсказаниями и выдуманными им самим наставлениями Богов. У него есть полномочия созвать коллегию фламинов[11] и таскать их на все заседания Большого Совета.
– Кого поддерживает первожрец?
– Калеку Лукаса. Мне уже видится кошмар наяву: бесхитростный праведник, окруженный сонмом алчущих золота и почестей мнимых боголюбцев.
Легат махнул рукой, словно хотел прогнать назойливого комара:
– Желаю этому сну не сбываться! В чем потребуется моя помощь?
Плетущий Сети наклонился вперед:
– Ты уже слышал историю о появлении в Тарксе Веда?..
Большинство имперцев воспринимали морские путешествия как нечто затратное, опасное и некомфортное. Лишь жители Поморья и островитяне испытывали восторг от чарующей прелести рассекающих волны кораблей, взмахов весел, соленых брызг.
Поморцы охотно посещали Ликкию, где били целебные источники. Намеревавшиеся овладеть ремеслом врача плыли в Эбиссинию. Философов и ораторов привлекала Геллия. Любители точных наук устремлялись вдоль западного побережья в порты Пилемоны и Крависса. За предсказаниями оракулов люди следовали в Агрентину – город в Итхале, расположенный восточнее Рон-Руана.
Впрочем, каждый уголок Империи мог похвастаться достопримечательностью – будь то место почитания Бога, героя, священная роща или могила прославленного ученого, мыслителя, пиита, атлета, меченосца. Порой, сочиненные местными легенды не имели ничего общего с реальными историческими событиями, зато добавляли важности всяким малозначительным объектам: придорожным камням, заброшенным руинам, неприметным родникам.
В порту Таркса были сооружены большие пристани. За волнорезами на искусственной насыпи высился маяк. Неподалеку от причалов находились склады товаров, обширные зернохранилища, торговые дома. Повсюду сновали ремесленники, купцы, грузчики, разнорабочие и моряки. У выхода в город располагалась статуя русалки, символизировавшая Морскую Удачу.
Гавань занимали огромные транспортные корабли и разнообразные военные суда. Макрина ожидала богато отделанная актуария[12] со свернутым голубым парусом-артемоном. Боевой таран в виде трезубца сиял медным блеском, натертый смесью из муки, уксуса и крупной соли. Декоративная корма – акростоль – имела вид завитка раковины. На смотровой площадке располагались небольшие надстройки, где ночевали капитан и богатые путешественники. Моряки отдыхали, устроившись возле высоких бортов галеры. Хуже всего приходилось рабам. Спать на судне им было негде, поэтому актуария следовала через прибрежные воды, чтобы до темноты она могла причалить в ближайшем порту.
Невольников сара Макрина рассадили вместе с гребцами на узких скамейках, именуемых банками. Нереус осмотрел второй по высоте балкон-кринолин: здесь имелось пять длинных весел с наполненными свинцом валками. Обнаружив свободное место, геллиец устало плюхнулся на лавку возле четырех крепких парней в грубо пошитых туниках.
Пробурчав небрежное приветствие, юноша уперся ногами в брус и обнял ладонями гладкую рукоять весла.
– Домашний? – спросил островитянина сосед-итхалец.
– Да.
– И как тебе живется под крылом у столь важной птицы?
– Я – собственность молодого господина Мэйо, – понуро ответил Нереус. – Наследника сара.
– Того курчавого парнишки? – усмехнулся гребец. – Слыхал, он слаб умом и шаловлив руками.
– Ты хочешь получить от меня подтверждение этих нелепых измышлений или затеять спор?
– Золотая серьга! – вмешался в их разговор кто-то с соседней банки. – Вот, что не дает ему покоя.
– Чепуха! – огрызнулся итхалец. – Я ни в жисть не стал бы ублажать блудливого недоумка ради какой-то безделушки.
– Пой громче, – заржал сидящий ближе к уключине мужчина с располосованной шрамами головой. – Если нобиль прикажет, ты под ним волчком завертишься, только бы угодить. Запомни, дурья башка, рабов со смазливыми рожами и сладкими дырками без счета, но золото достается единицам. Оставь в покое мальчишку и его хозяина…
– Скоро отплываем, а там не до болтовни будет, – гребец помоложе звучно высморкался. – Пока увидим Стангирский маяк, сто потов со лба скатится.
– Разве мы плывем не в Рон-Руан? – изумился Нереус.
– В Стангир, малыш, – живо откликнулся итхалец. – Без паруса. Против течения. Помолись, чтобы твои руки теперь работали не хуже, чем задница в постели сарачонка.
– Да пошел ты, дядя… – процедил островитянин.
– Встать! – рявкнул помощник комита[13]и невольники покорно поднялись на ноги. – Полный ход!
Визгливый свисток резанул по ушам.
Актуария покидала порт Таркса на всех двадцати веслах. Рабы гребли спокойно, размеренно, без спешки. Следуя примеру более опытных в морском деле невольников, геллиец старался расположиться поудобнее, используя упор для ног и плавно вытягивая руки вперед. Начинался долгий и тяжелый путь на восток.
Нереус пробовал совместить дыхание с ритмом гребли и ни о чем не думать. Непрерывные, монотонные движения изматывали. В голову, против воли, упрямо лезли отрывочные воспоминания…
…Была поздняя осень, его десятая осень и первая на вилле Морганов. Погода стояла пасмурная, дул прохладный ветер и море потемнело в предчувствии грядущих штормов. Нереус и еще два мальчишки-невольника гуляли по пляжу, сопровождая Мэйо. Они бросали камни в воду, проверяя, кто закинет округлый булыжник дальше других. Сейчас геллиец не смог бы припомнить, с чего начался разговор о плавании и кто первым предложил устроить состязание по нему.
– В моих жилах – кровь зесаров! Сам Вед будет держать меня на воде! – хвастливо заявлял поморец. – Я поплыву быстрее вас и так далеко, как никто не заплывал!
Не долго думая, мальчишки разделись и с разбега прыгнули в нахлынувшую на берег волну. Они плыли вразмашку, борясь с течением и отфыркиваясь, когда соленые брызги попадали в носы.
Выросший на море Нереус чувствовал себя в нем, как рыба: небольшие волны поднимали и плавно опускали его, а под более крупные он подныривал, делая глубокий вдох. Островитянин находился чуть позади Мэйо, стараясь не обгонять нобиля. Два других невольника, мальчики помладше, еле барахтались, безнадежно отстав от них.
Юный хозяин начал сопеть, выбиваясь из сил, но упрямо продолжал грести, вскидывая руки над водой. Нереуса охватило беспокойство. Он обернулся и увидел, что полоска пляжа стала едва различимой, а головы соперников напоминали крошечные точки – рабы возвращались, решив без предупреждения прекратить соревнование.
– Хозяин! – позвал геллиец. – Они сдались!
– Значит, битва один на один! – выплевывая воду, откликнулся поморец.
Как ни хотел бы Нереус показать свое превосходство, рабу надлежало проявлять осторожность, соперничая с господином, ведь наградой за победу могла стать смерть. В Геллии невольники имели больше прав и гарантий, чем в любой другой части Империи. Там предпочитали воспитывать, прививая уважение, а не страх. В Тарксе дела обстояли по-иному. Носивший ошейник считался хуже скотины, и собственник мог поступить с ним как вздумается – оскорбить, ударить, нанести увечье или лишить жизни.
Вскоре Нереус устал бороться со стихией и искал удобный предлог, чтобы закончить состязание. Его не на шутку беспокоил усиливающийся ветер и большое расстояние, которое придется преодолеть на обратном пути. Гребни волн поднимались все выше, создавая белую клубящуюся пену.
Неожиданно Мэйо закричал и с головой ушел под воду.
– Господин! – островитянин испуганно шарил взглядом вокруг, ища его.
Вынырнув, поморец зашипел от боли, он был бледен и на грани паники:
– Моя нога! Она горит огнем!
– Вас ужалила четырехпалая?
– Кто?!
– Слюдяная медуза!
– Не знаю! Не могу пошевелить ногой! – сердце мальчика неистово колотилось, он начал задыхаться, охваченный безотчетным страхом. – Я тону! Тону!
Нереус подплыл к нему:
– Хватайтесь за мое плечо!
– Я тону!
– Нет, господин! Пожалуйста, господин!
Поморец словно не слышал мольбы раба. Отпрыск сара колотил руками по волнам, развернувшись к ним боком. Не выдержав, геллиец решился на отчаянный шаг и обратился к нобилю по имени:
– Мэйо! Все хорошо! Успокойся!
– Мне больно…– его губы посинели и дрожали.
Ногти хозяина впились в плечо Нереуса с такой силой, что он непроизвольно поморщился.
– Нужно возвращаться. Держись крепко, я тебя вытащу!
Собрав волю в кулак, невольник поплыл к берегу. Его мышцы ныли от напряжения и усталости. Не осилив и трети пути, геллиец лег на воду и повернулся лицом к господину:
– Как ты?
– Все болит… И голова кружится… – тонкие пальцы поморца ни на миг не отрывались от загорелого плеча раба.
– Потерпи чуть-чуть. Я отдышусь и мы поплывем снова. Тебе нужен лекарь.
– Еще так далеко до земли...
– Вед поможет нам. Ты сам говорил. Он не даст тебе погибнуть.
Мэйо впервые за несколько месяцев их знакомства посмотрел на Нереуса с теплотой:
– Пока мне помогаешь один ты. Если утонешь, я недолго протяну.
– А если утонешь ты, меня распнут на кресте.
Щека поморца нервно дернулась.
– Я думал, невольник обязан любить хозяина и по зову сердца защищать его от опасности.
– Мое тело принадлежит тебе, дух – богам, а сердце – родине.
Волна накрыла мальчишек с головой.
– Ты любишь меня? – громко спросил поморец, кашляя и отхаркивая воду.
– Нет!
– Почему?
– Плывем! – отвернулся геллиец.
– Ответь! Я приказываю!
– Я не оставлю тебя. Ты – хороший господин. Но случись со мной беда, на чью помощь рассчитывать мне?
Мэйо не ответил. Он замерз и стучал зубами.
До суши оставалось не меньше двух полетов стрелы, когда силы окончательно покинули раба.
– Держись, сколько сможешь, – прошептал он. – И прости мою дерзость.
– Нереус!
– Нужно бороться, Мэйо. До конца. Пока борешься – ты не проиграл.
– Нереус, – нобиль поглядел вдаль. – Я вижу людей! Они спешат к нам по берегу. Смотри!
Глаза светловолосого раба были закрыты. Он едва дышал.
– Смотри же! Мы спасены!
Невольники с виллы сара вытащили мальчишек из воды. Сына градоначальника бережно отнесли до дороги и уложили в большую открытую повозку, укутав покрывалом. Геллийца выволокли под руки. Надсмотрщик приблизился к нему и грубо схватил за шею, что-то выспрашивая.
– Нереуса… сюда… – Мэйо ткнул указательным пальцем рядом с собой.
Рабы удивленно переглянулись, решив, что юный хозяин бредит.
– Быстро! – выкрикнул он, срываясь на визг.
Островитянина тотчас привели и уложили на рэду[14] возле господина. Нобиль поделился с ним покрывалом и обнял с нежностью, свойственной маленьким детям, прижимающим к груди любимую игрушку, которая дарит им чувство защищенности и безопасности.
Две лошади, подгоняемые бичами, пошли рысью, и от тряски боль в ноге Мэйо усилилась. Он жалобно всхлипывал, не желая отпускать от себя Нереуса. Раб, как мог, успокаивал господина, держа его за руку и пытаясь согреть своим телом.
Они забыли обо всех условностях и говорили на равных, радуясь, что живы, что под покрывалом тепло и что в доме скоро обед. Это счастье, наивное и хрупкое, сплотило их, связало узами странной недозволенной дружбы, которую приходилось скрывать от окружающих. Тогда Нереус впервые узнал иного Мэйо. При множестве недостатков поморец обладал светлой душой и отзывчивым сердцем…
Галера причалила в порту Стангира незадолго до темноты. Рабам всучили по куску хлеба и расположили на ночлег в складском сарае. Нереус сразу завалился спать, кое-как свернувшись и подложив под спину старую ветошь.
Толком отдохнуть геллийцу не удалось. Едва забрезжил рассвет, невольников выгнали перегружать имущество сара с актуарии на военную триеру[15]. Экипаж огромного судна состоял из свободных людей и вольноотпущенников. Допускать к веслам рабов на боевых кораблях запрещалось. Это сильно огорчило юношу: он предпочел бы еще потрудиться гребцом, чем плыть запертым в темном, вонючем трюме. У островитянина не истерлись из памяти страшные картины путешествия от Старты в Таркс: затхлый воздух, смрад, грязь и крысы внутри гигантского деревянного брюха. При мысли о нем руки Нереуса непроизвольно начинали дрожать.
Когда кладь была уложена, он увидел поднимающегося на борт триеры Мэйо. Поморец шел один, все время озираясь, точно кого-то искал. Островитянин ловко обогнул пустую бочку и влез повыше, надеясь попасться на глаза хозяину. Нобиль остановился и призывно махнул рукой.
Проскользнув мимо надсмотрщика, геллиец смиренно предстал перед господином.
– Проклятье! – ворчливо сказал Мэйо. – Не понимаю, с какой стати отцу вздумалось тащить меня в очередной захолустный городишко, вместо того чтобы прямиком направиться в столицу. Надо было ехать по суше – плелись бы до самой зимы.
– А где он сейчас?
– Возносит молитву в храме Тревоса. Надеется, что сын Веда явится мне и наставит на верный путь.
– Вы примирились?
– Не совсем. Отец по-прежнему требует глубокого раскаянья, в то время как я желаю всего лишь уберечь уши от нудных поучений и семейных историй о великих пращурах, чьи подвиги должны послужить мне уроком, словно именно ради этого они и совершались.
– Храмовники уже принесли очистительную жертву, обмазали мачту кровью и отдали морю баранью тушу, – геллиец облизнул пересохшие от волнения губы. – Скоро рабам велят спуститься в трюм…
– Что с твоим голосом? – насторожился поморец.
– Господин, дозволь еще немного постоять тут… Внизу будет жуткая духота, наверно, поэтому воздух кажется мне теперь особенно чистым и свежим.
– Тебе страшно! – догадался Мэйо, резко шагнув вперед.
Островитянин сгорбился, втягивая голову в плечи:
– Прости эту слабость, господин. Я поборю ее. Клянусь колесницей Веда.
– Отец не разрешит оставить тебя на палубе, – печально сказал нобиль. – Дурацкие правила ему дороже всего прочего.
– Если ветер окажется благоприятным, мы достигнем Рон-Руана за четыре дня. Не такой уж долгий срок… Небожители сберегли меня тогда, на корабле работорговцев, сохранят и сейчас.