— Нравится ли вам во дворце, дитя? — осведомился Даор, пока мы неторопливо двигались по коридору.
— Здесь очень красиво, — осторожно похвалила я. — И уютно… в Верхнем дворце.
— Стало быть, Верхний вам больше по душе, чем Нижний?
— Наверное. Я не успела толком рассмотреть тот, другой, но здесь гораздо… — я замялась, подыскивая верное слово.
— Спокойней и тише, — помог собеседник. — А для вас, насколько я понимаю, важна учеба.
— Да, все верно, — кивнула я, не понимая, к чему он клонит.
— Тогда позвольте небольшую личную просьбу? Скоро начинаются торжества, посвященные объявлению наследника, на него приглашены все дети кесаря, и я хотел бы, чтобы вы тоже украсили несколько вечеров.
— Но меня предупреждали, что появляться в Нижнем дворце без сопровождения не стоит.
— Это справедливо и очень разумно, но вас почти наверняка попросит о компании Ив. Я хотел попросить, чтобы вы не отказывались.
— Попросить или приказать как член регентского совета и ответственный за безопасность? — я не сумела удержаться от резкости, но собеседник на такую мелочь не обиделся, лишь улыбнулся, не глядя на меня. Кажется, его вообще невозможно было вывести из себя. — Что вам от меня надо? Проверить, гожусь ли на приманку? И как результат? — не выдержала молчания я.
Кажется, слова Райда вспомнились к месту и оказались правдивы, потому что я удостоилась-таки прямого взгляда Даора. Но не оценивающего или предостерегающего, острого, какого ожидала, а искристо-веселого, почти мальчишеского.
— Воистину, алмаз неграненый, — проговорил мужчина себе под нос. — Маленькая, хрупкая, но упорная и задиристая. Вот мы и пришли, дитя, прошу!
Свободной рукой он указал на дверь, к которой мы подошли, потом аккуратно высвободил предплечье из-под моей ладони и двинулся прочь, вежливо склонив напоследок голову и пожелав мне успехов в учебе.
Я провожала взглядом неожиданного собеседника до тех пор, пока он не скрылся за поворотом, а потом тяжело вздохнула и устало привалилась к стене. Этот короткий разговор ни о чем измотал сильнее, чем дорога с Железным регентом над облаками, чем весь путь от Далена до Вира. Больше всего мне хотелось сейчас упасть на кровать и накрыть голову подушкой, а еще лучше — вытряхнуть из памяти малейшие отголоски этой беседы.
Впрочем, не исключено, что я несправедлива и причиной усталости стало занятие с Иной. Хотя в это совсем не верилось…
Но какие они тут все-таки странные! А пресловутый лекарь душ определенно нужен не только Иву.
Я старательно припомнила весь разговор с Даором Алым Хлыстом и попыталась понять, не наговорила ли каких-то несусветных глупостей и не заработала ли новых проблем. По всему выходило, что проблемы появились еще до разговора, а сам он ничего не изменил. А мое неумение следить за языком, к счастью, ничего не испортило и не обидело этого человека, даже позабавило. Даор явно не имел столь болезненного самолюбия, как декатор Диз.
Но если увижу Райда, надо сказать ему спасибо, иначе я бы очень долго ломала голову о цели визита этого странного типа. Сейчас же все аккуратно сложилось: безопасность, внутренние враги и роль приманки. Одно только непонятно: о последней думал лишь Алый Хлыст, или и сам Ив предполагал подобное? Мог ли Райд угадать с самого начала?
От этой мысли на душе стало муторно. Получается, я все-таки ошибалась, и отношение Железного регента — обман?
Как я ни пыталась убедить себя в разумности подозрений, глубоко внутри все равно сидела твердая уверенность в искренности Ива. Скорее уж, он решил совместить приятное с полезным, но в это тоже верилось с трудом. Я готова была поклясться, что в момент, когда регент забирал меня из Далена, им двигали совсем другие чувства, и не верила в иное.
Не хотела верить, вот в чем главная беда.
Я не желала думать об Иве плохо. Наивно и глупо; как можно настолько безоглядно верить в совершенно постороннего человека? И главное — зачем? Может, это обыкновенная жалость? Или ответная благодарность за хорошее отношение?
Как бы мне сейчас помог отец! Даже не своей Искрой и даром, а хотя бы просто советом, участием. Он был довольно нелюдимым и резким человеком, что редкость для данов, не мог долго усидеть на одном месте, но это не мешало Айрику Пыли Дорог быть хорошим, заботливым отцом и, как это ни странно, другом.
Впрочем, если отогнать лишние мысли и хорошенько напрячь память, можно понять, что подходящий совет он мне уже дал. Самый главный совет: слушать Искру.
Не знаю, сколько я простояла, подпирая стену; вряд ли больше пары минут. Может, простояла бы и дольше, но помогли собраться мысли об отце, который точно не одобрил бы такой слабости, и собственное раздражение.
Довольно. Я собиралась учиться, и я буду этим заниматься, а интриги сильных мира сего — это не моего ума дело. Мне не только при всем желании не хватит знаний в них разобраться, но и желания такого нет!
Решительно преодолев мгновенную слабость, я оторвалась от стены, постучалась в дверь и вошла.
Почти всю просторную квадратную комнату занимал большой круглый стол, вокруг него стояло десятка два кресел, из которых была занята от силы половина. Но на людей я взглянула мельком, зачарованная тем, что располагалось на столе. И это было потрясающе…
Мне доводилось видеть карты мира, и я примерно представляла себе расположение стран, поэтому сразу поняла, что изображает эта поверхность. Но здесь был не плоский цветной рисунок, а уменьшенная копия мира, точная и подробная, над которой горы возносили вверх белоснежные макушки, чистой лазурью сверкали озера и реки, мшистым ковром зеленели леса. Работа неизвестных мастеров была столь тонкой, что казалось, можно шагнуть в этот мир — ив мгновение ока оказаться на другом конце Вираты.
— Добрый день, — заставил меня очнуться негромкий мужской голос. — Вы, дитя, должно быть, Рина? Садитесь на любое свободное место, сегодня вы просто наблюдатель. Мы закончим, и тогда я с вами поговорю, хорошо?
— Да, конечно. Здравствуйте, — очнувшись, смущенно пробормотала я и заняла одно из кресел.
Учителем оказался одетый в белое невысокий старик с длинной ухоженной бородой и пронзительно-ясными, внимательными голубыми глазами. Я далеко не сразу поняла, о чем он говорит, да и потом никак не могла уловить смысл беседы.
Старик обсуждал с учениками каких-то незнакомых мне людей, по большей части с невиранскими именами, привязывал это к неурожаю кофе в Прете и каким-то дальним плаваниям, и если поначалу я еще пыталась ухватить суть происходящего и вслушивалась в слова, то вскоре окончательно отчаялась и сосредоточилась на разглядывании комнаты.
Может, тот факт, что претский шах отослал из дворца шестую жену, или тот, что некий альмирский лорд Латвас начал строить забор на границе своих владений с другим лордом с непроизносимым именем, действительно имел большое значение и мог привести к серьезным изменениям в мире, но причин и подоплеки этих изменений я не понимала. Для меня подобные разговоры ничем не отличались от болтовни подвыпивших мелких торговцев или бабских сплетен о том, с кем вчера видели рыжего Нака и кто у кого украл курицу — Кара у Лая или Лай у Кары.
Ученики, среди которых было восемь юношей и всего две девушки, поглядывали на меня с ответным любопытством, никакой враждебности я не заметила и искренне этому порадовалась. Похоже, Райд не соврал, между собой дети кесаря действительно неплохо ладят и тепло встречают новеньких. Или как минимум не подают вида, если что-то не так.
Урок закончился нескоро, и к концу его я уже окончательно запуталась, с чего все началось и чем закончилось. Однако остальные молодые люди выглядели вполне бодрыми, ни в чьих глазах не отражалось тоски непонимания. Да и в разговоре с учителем почти все участвовали достаточно бойко.
Старика звали Геш Железная Гора, он учил географии, истории и политике. Те, кого я видела сейчас, были из числа собственно кесаревых детей, а не «приемышей», и первые две науки за время своей жизни в Верхнем дворце они успели изучить на достойном уровне. А вот хитросплетения последней, урок которой я наблюдала, по словам Геша, можно было пытаться постичь всю жизнь и так толком не разобраться в предмете. Я, конечно, не стала спорить и возникшие у меня в ходе урока сравнения придержала при себе.
Из-за того, что я была единственным новичком в Верхнем дворце за последний год и серьезно отставала решительно от всех товарищей (что выяснилось в течение короткой беседы и не стало сюрпризом ни для меня, ни для учителя), было решено обучать меня отдельно.
Поначалу я смутилась такому вниманию, но Геш быстро меня успокоил. Он утверждал, что ничего необычного в таком подходе нет и подобным образом приходится нянчиться с каждым новичком.
С некоторыми отличиями подобный разговор повторился еще несколько раз в этот день — я успела познакомиться со всеми учителями. Единственным, с кем мне не грозили занятия, был наставник по кулачному бою и бою на мечах: эта дисциплина оказалась обязательной только для юношей, девушек обучали по желанию, которого я, конечно, не испытывала. К моему удивлению, выяснилось, что не все кесаревы дочери были со мной согласны и около половины из них с удовольствием посещали столь своеобразный предмет.
Почему-то особенный и очень искренний восторг я вызвала у строгой дамы, учившей этикету, ораторскому искусству и изящной словесности. Кажется, Эки Белая Грива была из тех людей, которые очень любят преодолевать трудности и решать сложные задачи, а я со своим почти отсутствующим образованием являла собой как раз такую задачу.
С каждым новым знакомством я все более терялась, а к концу дня окончательно перестала понимать, куда именно попала и что здесь делаю, а будущее виделось туманным, непонятным и недостижимым.
Раньше, еще только намереваясь когда-нибудь добраться до столицы или другого крупного города, я представляла себе учебу совсем иначе. Да там, куда я собиралась, она и выглядела совсем иначе! Год или два, в зависимости от сущности открывшегося дара, за которые меня обучили бы им управлять, и все. Я стала бы настоящим бардом, может, отправилась бы странствовать, как отец. Или вернулась обратно в Дален, в гостевой дом «Большая крыша», но — уже взрослым, настоящим мастером. А здесь меня собирались учить не только и не столько быть даной, сколько… чему-то совершенно непонятному.
Конечно, топать ногами и объявлять голодовку, требуя избавить меня от лишних занятий, я не собиралась; наоборот, следовало воспользоваться подвернувшимся шансом и узнать как можно больше, пока меня здесь принимали и не спешили гнать прочь.
Но что потом? Даже если я успешно завершу кажущееся бесконечным обучение, если не случится никакой катастрофы, вроде государственного переворота, и Железный регент не передумает, что я буду делать дальше? Особенно если сбудется печальный прогноз, и мой скрытый дар не пробудится? Со всеми этими знаниями, от изящной словесности до военной стратегии, куда я пойду?
Нет, разумеется, ничто не помешает мне, как и задумывалось, стать бардом, даже вернуться в Дален, если меня там кто-то дождется и «Большая крыша» еще будет стоять, но… стоит ли впустую лить воду в песок, тратить столько лет и усилий? Определенно, нет.
Но что в противном случае? Пусть даже изумительно образованная, со слабым даром и низким происхождением, кем я смогу стать? Гувернанткой? Украшением дома какого-то богатого торговца в роли его жены? Писарем? Каким-нибудь чиновником?
Чем больше я об этом думала, тем хуже становилось на душе. В конечном итоге, вскоре после заката распрощавшись с последним учителем, я отправилась прогуляться по парку, потому что сидеть в четырех стенах просто не могла, они душили меня и казались тюрьмой.
Очень хотелось с кем-то поделиться своими переживаниями. Хотелось даже не участия или сочувствия, а просто взгляда со стороны, взгляда человека умного и, главное, видевшего жизнь, кого-нибудь вроде Лата Большая Крыша. Но беспокоить учителей или, тем более, Железного регента я была не готова, а никого, кроме них, просто не знала.
Не боясь заблудиться — в просветах деревьев макушки дворцов было неплохо видно, — я бродила по дорожкам и в конце концов остановилась в удаленном уголке, где тихо шелестел фонтан, подсвеченный призрачными голубоватыми огнями. Нижняя чаша пары метров в диаметре, три яруса, вода по которым текла без лишней бравурности, спокойно. Как раз то, чего мне сейчас не хватало.
Я присела на широкий бортик, еще хранящий дневное тепло. В чаше плавали мелкие рыбешки, и то ли свет фирских огоньков отражался в чешуйках, то ли сами они испускали бледно-голубое сияние. При моем появлении они собрались у края — кажется, ожидали, что их будут кормить. Перед рыбками стало стыдно, но порадовать их было нечем.
Некоторое время я сидела почти неподвижно, невидяще глядя на прозрачную воду, перебирая в мыслях свои горести и еще глубже погружаясь в уныние. А потом как-то вдруг из этого печального хоровода выступила одна особенно отчетливая: я вдруг поняла, что, в сущности, в мире ничего не изменилось, и беспокоит меня совсем не страх будущего.
Просто сейчас я вдруг очень отчетливо осознала собственное одиночество. Почти такое же глубокое, как после смерти отца, или даже еще глубже. Тогда я думала, что потеряла единственного близкого, по-настоящему дорогого человека, но сейчас понимала: такого человека у меня никогда не было.
Я любила отца, и он меня тоже, но между нами никогда не существовало глубокого, полного доверия. Он был слишком замкнутым и, наверное, холодным для этого. Или стал таким со смертью матери? Увы, я ее не помнила, а он почти ничего не рассказывал. Отвечал, если я спрашивала, не отмахивался, но сам никогда не заговаривал о ней, да и ответы были короткими, скучными.
Наверное, это ощущение проснулось во мне при первом разговоре с Железным регентом, когда я почти не удивилась возможному знакомству отца и этого человека, а сейчас я наконец его осознала. Поняла, что почти не знала Айрика Пыль Дорог. Каким он был до смерти матери? Кто он вообще такой? Кто его родители, как и где он жил прежде? Ржа меня побери, я даже не знала, сколько ему лет!
Что стало с нашим домом? Я помнила его очень смутно, дорога стерла из памяти почти все. Но я точно знала, что он был, что у меня была своя комната, а за окнами зеленел сад. Фантазия потерявшего мать ребенка или все-таки воспоминание? Где мы с отцом жили до того, как отправиться в путь?
Когда он умер, мне не было и тринадцати лет, и к тому моменту подобные вопросы у меня возникнуть не успели. А потом спрашивать стало некого.
Большая Крыша почти не знал барда, остановившегося в его доме на несколько ночей, чтобы переждать дождь. В первый же вечер обнаружилось, что причиной усталости немолодого дана стала не дурная погода и даже не легкая простуда, как он подозревал, а чернокровие,[22] много лет назад убившее и кесаря. Но поняли это по посеревшей коже отца лишь тогда, когда я не сумела разбудить его утром следующего дня. А еще через день он тихо умер, и я не сумела с ним даже проститься. Может, сложись все иначе, он и рассказал бы мне что-то важное, но смерть пришла неожиданно и забрала единственного дорогого мне человека.
А потом нарушить это одиночество тем более было некому. В Далене ко мне хорошо относились, но друзей я так и не завела, Арна и Лат Большая Крыша при всей их доброте и дружелюбии не заменили родителей, любовь к ним не трогала сердце.
Может быть, это со мной что-то не так, именно во мне изъян? Я что-то делаю неправильно? Отталкиваю людей? Боюсь открыться до конца?
Чувство одиночества — не просто здесь и сейчас, а подавляюще огромного и вечного — навалилось на плечи, ухватило за горло, отчего стало трудно дышать. На глаза навернулись слезы.
Нестерпимо захотелось, чтобы рядом оказался хоть кто-нибудь. Пусть не близкий и не родной, но — человек, у которого будет несколько минут времени, чтобы… Нет, уже даже не выслушать мои проблемы, а хотя бы просто поговорить, о пустяках. Множество мелочей способно заполнить даже самую огромную пустоту.
Ненадолго, но здесь и сейчас мне просто хотелось почувствовать, что одиночество не вечно, что когда-нибудь, если верить и двигаться вперед, оно закончится.