— Тебе плохо? — спросил мужчина спокойно.
— Нет, я просто… не знаю, наверное, это глупо, и ты, конечно, совсем не нуждаешься в жалости, но…
Ив приподнял мое лицо за подбородок, большим пальцем накрыл губы, призывая к молчанию.
— Ты еще извиняться начни за слезы, — с укором протянул он. — Но я сейчас не об этом спрашивал. Тебе неудобно сидеть? Что-то не нравится?
— Нет, что ты! — опешила я. — Наоборот, но…
— Вот и мне сейчас хорошо, и жертвовать этим я не намерен, и совсем никуда не спешу. Все ждут представления наследника, вряд ли кому-то за два дня до этого понадобится без пяти минут бывший регент.
— Но как же… — попыталась протестовать я и осеклась под очень серьезным, пристальным взглядом.
— Семнадцать лет я жил исключительно государственными надобностями настолько, насколько мог пригодиться Вирате. У нас осталось всего два дня спокойной жизни, а что будет дальше — и боги не знают. Возможно, не будет ничего, потому что закончится сам наш мир. Так что эту пару последних дней я хочу прожить с удовольствием, раз мне вдруг выпало счастье вспомнить, каково это — быть нормальным. И, уж извини, но ты в моих планах занимаешь очень важное место.
Он улыбнулся хищно, с предвкушением, и я почувствовала, что щеки вновь заливает краска.
— Какое? — спросила негромко, борясь со смущением.
— Ты очень хорошая, чистая и добрая девочка, ты заслуживаешь большего, чем могу тебе дать я. Сказать, что я тебя люблю, — значит соврать, а врать я не хочу. Я лишь пару часов ощущаю себя живым, до сих пор не верю толком, что я действительно здоров, и с большим трудом вспоминаю, что такое настоящие чувства, какие краски на самом деле имеет окружающий мир, тут как-то пока не до любви и не до других сложных чувств. Но мне слишком хорошо с тобой рядом, даже просто вот так сидеть, а это дорогого стоит. Помнишь, я говорил, что я эгоист? Так вот это, похоже, совсем не зависело от болезни. И я честно предупреждаю, что планирую воспользоваться твоим ко мне расположением и соблазнить тебя сегодня вечером. Не прямо сейчас, это будет не так интересно, но непременно сегодня и именно тебя. Прости, но другие женщины меня нынче совсем не интересуют.
— Почему? — пробормотала я потерянно, не зная, как реагировать на такие признания и угрозы.
— Ржа меня побери, если я знаю, — рассмеялся он. — Но я проверял, пока ждал тут тебя. Мысли о любых других женщинах в моих объятьях оставляют меня почти равнодушным, а вот стоит представить тебя… — бархатный, и без того почти лишающий воли голос его сошел на интимный полушепот, и я почувствовала, как по телу прокатилась волна жара, отозвавшись уже знакомым томлением.
— А если я откажусь? — все-таки нашла в себе силы возразить я.
— А я разве давал тебе выбор? — насмешливо хмыкнул мужчина, и ладонь его уверенным, каким-то хозяйским жестом забралась в вырез туники под мышкой, скользнула вдоль спины. Когда в ответ на это прикосновение я непроизвольно выгнулась, вцепившись руками в его плечи, Ив довольно ухмыльнулся. — Но если все-таки будешь упрямиться, придется избавить тебя от нравственных метаний прямо сейчас. И что-то мне подсказывает, сопротивляться ты будешь только на словах. Ты слишком чувственная для того, чтобы изобразить сейчас гордую неприступность. Не представляешь, насколько это заводит… — прошептал он, лаская губами мою шею.
— Ну почему? Я чувствую, — нервно хихикнула я, немного поерзав, чтобы пояснить, что имела в виду.
Ив усмехнулся, на мгновение прижал к себе так крепко, что стало трудно дышать, а потом разомкнул объятья.
— Отлично, я рад, что мы договорились. Пойдем, день только начинается!
— Пойдем куда? — спросила я, поднимаясь на ноги, чтобы только не молчать. Потому что в молчании голова начинала наполняться мыслями.
Происходило что-то странное, непонятное — между нами и, главное, внутри меня. Наверное, мне бы стоило убежать или в крайнем случае расплакаться, да хотя бы строго объяснить мужчине, насколько неправильно он поступает. Откуда-то я точно знала, что если я действительно решительно выскажусь против, он не станет настаивать. Если я сумею не реагировать на его близость, не терять всякой воли от малейшего прикосновения, он отступится и не будет ни к чему принуждать.
Вот только я ничего не могла с собой поделать. Не было сил и, главное, желания спорить. Мне было так хорошо сейчас, рядом с Ивом, я таяла от его голоса и прикосновений и совсем не хотела думать о том, что будет после.
Сейчас я отчетливо понимала, как и почему на первый взгляд вполне благоразумные и рассудительные девушки и женщины совершали сокрушительные, грандиозные глупости, связываясь с откровенными мерзавцами и отдавая им все, что имели. Больше того, сама была готова совершить такую же ошибку, доверившись мужчине, имеющему не самые благородные намерения. А впрочем, может, он прав? И если нас действительно ждут смутные, тяжелые времена, стоит совершить эту приятную глупость, поддаться сиюминутному влечению? Потому что сейчас мне хорошо, очень хорошо, я люблю и чувствую себя если не любимой, то уж точно желанной.
Глупо отрицать очевидное: мне нравилось то, что между нами происходило. Да, Ив постоянно вгонял меня в краску, но даже это было приятно. Так неужели это не повод именно сейчас принести жертву Вечному Дитя?
Единственным, что портило удовольствие, были слова Ива, что он меня не любит, но я при всем сожалении понимала его правоту. Любому чувству нужно хоть немного времени, чтобы родиться, и пары часов для этого явно недостаточно. А кроме того, сказанное Халой давало надежду. Голос не может не ответить на чувства дана, так ведь?
— Ну, для начала тебе стоит переодеться, — уверенно проговорил Ив, тоже поднялся и протянул мне сандалии, лежавшие на одном из сундуков. Кажется, он заранее озаботился тем, чтобы слуги принесли обувь более-менее подходящего размера.
Я ухватилась за ремешки, но Ив не разжал руку, а потом вдруг с предвкушением улыбнулся и коротко велел:
— Садись, я сам.
Я растерянно уставилась на него, но медленно опустилась в кресло, не отводя взгляда от лица мужчины. Опять этот взгляд — жадный, обжигающий, затягивающий… От него мысли путались, ноги подгибались, а сердце колотилось быстро-быстро и с перебоями. И Искра пылала так ярко, почти обжигая, что, казалось, я весь мир могу перевернуть по одному своему желанию.
Какие уж тут возражения! Иву достаточно было просто посмотреть на меня вот так, чтобы малейшие намеки на протест растаяли без следа…
Ярость Богов опустился передо мной на колени, сел на пятки. Обеими руками провел по моим лодыжкам, лаская, от нежной кожи под коленями вниз, поставил стопы себе на бедра. И все это — неотрывно глядя мне в глаза.
Краска бросилась в лицо, я судорожно стиснула обеими руками подлокотники и нервно облизала вмиг пересохшие губы.
Ив действительно надевал на меня сандалии, аккуратно и неторопливо переплетал ремешки, не забывая нежно, будто невзначай ласково касаться кожи, но не более того. Казалось бы, не происходило ничего настолько уж неприличного, он даже коленей коснулся всего один раз!
Но мне было нестерпимо жарко и трудно дышать. Взгляды, которые мужчина бросал на меня, обжигали. Губы, чуть изогнувшиеся в легкой довольной улыбке, одним своим видом обещали нечто невероятное. Сама поза казалась ужасно откровенной, непристойной, и мне чудилось, что ладони мужчины вот-вот скользнут выше, под подол туники. Хуже того, мне уже хотелось, чтобы он так поступил…
А Ив просто завязал сандалии, так же аккуратно и бережно опустил мои ноги на пол и протянул мне руку, предлагая подняться. Если бы я еще сумела это сделать!
Оказалось, я себя недооценивала. Ноги не спешили подкашиваться, и хоть в них чувствовалась слабость, но идти я могла. Ив двинулся к выходу, увлекая меня за собой.
— А можно я задам тебе личный вопрос? — задумчиво проговорила я через пару минут, когда более-менее успокоилась и взяла себя в руки.
— Есть что-то еще более личное, чем то, что ты уже обо мне знаешь? — весело улыбнулся он. — Задавай.
— Когда с тобой случилась эта… беда, — осторожно начала я, — тебе было всего восемнадцать. То есть меньше, чем мне сейчас. И ты говоришь, что был тогда еще ребенком и боялся остаться без брата. После этого твои вкусы и источники удовольствия стали очень… своеобразными. Более того, получается, когда ты занял место первого регента, тебе было всего двадцать.
— Чуть больше. И?
— И мне непонятно, где и когда ты, в таком случае, всему этому научился! — проворчала я.
— Чему — этому? — кажется, с искренним удивлением уточнил регент.
— Этому! — я неопределенно взмахнула рукой. Сообразила, что понятнее не стало, глубоко вздохнула, пытаясь побороть смущение, и пояснила развернуто: — Вот так уверенно вести себя с женщинами. Вызывать такую реакцию, казалось бы, простыми действиями. И ничего смешного! — нахмурилась я, даже попыталась обиженно ткнуть Ива кулаком в бок, но, конечно, безуспешно.
Он ловко перехватил мою руку, потом совершил какое-то неуловимо быстрое движение, похожее на танцевальное па, и я оказалась крепко прижата спиной к груди мужчины, а его руки аккуратно удерживали мои запястья.
— Не буянь, — мягко проговорил Железный регент, ласково коснулся губами краешка уха и отпустил меня. — А то интересной, увлекательной прогулки не получится, и доберемся мы только до постели. Если повезет. Что до твоего вопроса, на него одним словом не ответишь. — Мужчина беспечно пожал плечами. — Начнем с того, что премудрость в принципе невелика. Во-вторых, мальчишкой я был с точки зрения ума и жизненной самостоятельности. В Садах Вечного[37] они без надобности, а туда я впервые наведался в шестнадцать лет. Ну и в остальном в южных городах нравы несколько более вольные, чем у вас на севере. Я же был весьма привлекательным юношей и пользовался успехом у противоположного пола, так что успел накопить приличный опыт еще до Тауры. В-третьих, болезненные наклонности у меня образовались не разом по пробуждении, они формировались постепенно за пару лет, пока я наспех учился управлять незнакомой силой. Ну и в-четвертых, я всегда много читал, и в юности тоже. А сейчас я очень, очень стараюсь вспомнить, что это такое — нормальные отношения, — он насмешливо ухмыльнулся.
— Про такое еще и пишут? — опешила я.
— Достаточно много и разнообразно, — заверил Ив. — Например, один претец еще тысячу лет назад сочинил огромный труд «Наставление молодым женам и мужам», а в постельных утехах наши восточные соседи всегда знали толк. В личной кесаревой библиотеке есть экземпляр с прекрасными иллюстрациями, тебе непременно надо на это взглянуть. У меня тоже такой был когда-то.
— Спасибо, воздержусь, — пробормотала я смущенно, хотя любопытство всерьез грызло: что можно понаписать об этом такого, чтобы получился «огромный труд»?
— Напрасно, — расхохотался мужчина. — Впрочем, сегодня мы точно не будем на это отвлекаться.
Весь день мы просто гуляли, и это было… прекрасно. Ив не замыкался, не хмурился, не мрачнел вдруг по непонятной причине, а был именно таким, каким понравился мне с самого начала, еще с той скачки по облакам. Или, вернее, еще легче и легкомысленней, и мне порой было очень сложно поверить, что это тот же самый мужчина. Он дурачился как мальчишка; например, когда мы добрались до моря, бесцеремонно сбросил меня в воду прямо в тунике. Ив был сейчас шальной, как будто пьяный. И хоть иногда действительно перегибал палку, я молча терпела, потому что точно знала — чувствовала — причину такого поведения.
Его захлестывали, буквально переполняли эмоции и волной выплескивались наружу. Мужчина алчно, почти задыхаясь, пил впечатления, ощущения, чувства, как умиравший от жажды странник в пустыне, вдруг выйдя к озеру, жадно, захлебываясь, глотает воду.
Ив пользовался любой возможностью, чтобы смутить, рассмешить или даже рассердить меня, и мои чувства пьянили его еще больше. Он казался сейчас не намного менее безумным, чем раньше, просто проявлялось это иначе.
А еще мы целовались, и против этого я уж точно не возражала. Поцелуи были разными, то долгими и нежными, от которых сердце наполнялось теплом, то страстными и откровенными, от которых волны жара собирались внизу живота. Мне то и дело казалось, что Ив не утерпит и не дождется обещанного «вечером» — я от его прикосновений теряла голову почти сразу и была согласна на все, — но мужчина раз за разом переступал через себя.
Самый пик дневного жара мы переждали у моря, в тени скал. Здесь царила приятная прохлада, небольшой пресный водопад давал возможность смыть с кожи морскую соль, и место казалось просто идеальным. И как я ни смущалась, как ни сопротивлялась, но Ив все же вытряхнул меня из туники (для чего, собственно, и макнул в воду прямо в одежде), и дальше мы купались нагишом.
Когда мужчина поймал меня на мелководье и вновь принялся целовать, я не выдержала. Сама обхватила его ногами за талию, без малейшего стыда прижималась к его телу, отвечала на ласки исступленно и жадно и, когда мужчина попытался отстраниться, не пожелала его отпускать.
— Кто-то, кажется, утверждал, что не хочет? — насмешливо, но с какой-то непонятной обреченностью в голосе заметил Ив, крепко прижимая меня к себе и не двигаясь.
Я целовала его лицо, шею, плечи, гладила грудь и обнимавшие меня руки и совершенно не собиралась останавливаться. А мужчина, похоже, просто не хотел применять силу и все еще надеялся договориться миром. Но распаленное им же желание оказалось слишком сильным.
— Понятия не имею, кто бы это мог быть, — пробормотала я, вновь потерлась животом о его живот, промежностью ощущая степень возбуждения мужчины.
Отчаянно хотелось, чтобы он прекратил уже эту странную игру. Напряжение стало почти нестерпимым, и я точно знала, кто и как может меня от него избавить.
Ив крепко, до боли стиснул меня, со свистом выдохнул сквозь сжатые зубы и, ни слова больше не говоря, широким шагом двинулся на берег, где на песке была разложена его туника. Я без возражений позволила уложить себя на светлое полотнище.
Но этот упрямец все равно поступил по-своему: сделал не то, чего я ожидала, но дал мне то, чего я хотела. Сначала он целовал мою шею, грудь, потом спустился к животу. Его разметавшиеся волосы щекотали кожу, добавляя остроты ощущениям. Когда мужчина двинулся дальше вниз, и я поняла, что он собирается сделать, от неожиданности встревоженно окликнула его по имени, даже дернулась, пытаясь отстраниться. Но Ив без труда удержал меня за бедра, а потом весь мой мир сосредоточился в ощущениях, которые дарили его пальцы, язык и губы.
Я комкала в руках полотно туники, на которой лежала, выгибалась навстречу прикосновениям и в голос стонала, совсем ни о чем не думая.
Мысли появились уже позже, когда я лежала на боку, уткнувшись лицом в грудь мужчины и крепко к нему прижимаясь. Несмотря на жару, мне отчего-то было зябко, и близость его горячего тела, уютные объятья оказались прекрасным спасением от этого ощущения.
— Об этом тоже пишут в книжках? — хрипло, полусонно спросила я.
Ив беззвучно засмеялся, приподнялся на локте, опрокидывая меня на спину. Разглядывал он меня с каким-то невероятно довольным и хитрым выражением лица.
— И об этом тоже.
— Почему ты так на меня смотришь? — спросила я с легкой настороженностью.
— Я любуюсь и раздумываю, сейчас рассказать тебе одну плохую новость или немного подождать.
— Дразнишься? — пробормотала лениво и совсем не обиженно. Я чувствовала себя донельзя умиротворенной и, кажется, счастливой. И совсем не верила, что Ив действительно может сказать какую-нибудь гадость, да еще с таким хитрым выражением лица.
— Немного. Я сейчас понимаю, что, похоже, вылечился не до конца.
— В каком смысле? — встревожилась я. Нега мигом ушла, оставив настороженность и даже опасение.
— Мое отношение к тебе, которое Хала назвал одержимостью, не думает проходить и только прогрессирует. Пустая Клетка прав, для твоей же безопасности лучше было бы отослать тебя на другой конец мира и сделать вид, что мы не знакомы. Но я не отпущу тебя не только на другой конец мира, мне даже другой дворец кажется слишком далеким. Если до сих пор мне было достаточно вечеров, твоего голоса и Искры, то теперь нужны и ночи, и… в общем-то, тоже голос, — он проказливо ухмыльнулся. — Ты, оказывается, громкая.