Когда же пробьет час, Илу Всеединый явит всем великое чудо. И выйдут тогда избранные, что таились до времени в неприступных горах. Они пойдут по землям, народам, царствам, городам и весям, чтобы возгласить повсюду великую славу Илу. И только тогда, ибо уже пробьет час, услышат их и верующие и варвары, и цари и нищие, и добронравные и злодеи, и мужи и жены, и старцы и дети, и даже дикие звери. Тогда и настанет царство Илу. Служители Митры выслушали старца и, поверив в каждое его слово, остались при нем и ныне живут здесь.
Люций слушал, не веря своим ушам.
— Неужто и ты, — обратился он к Служителю,— был среди тех, первых?
— О, нет, конечно! — рассмеялся тот.— И блаженного старца, и тех, что пришли первыми, давно уж нет, ибо даже дарованная Илу своим хранителям долгая жизнь отнюдь не вечна. Тем не менее она гораздо дольше, нежели у простых смертных.
Далее выяснилось, что в святилище ныне обитают около десяти тысяч человек. Пещерные нелюди боятся подходить к твердыням служителей Илу, потому так безмятежен был путь Люция в пограничной галерее. Желтокожие дикари считали служителей безжалостными подземными чудищами-убийцами, видимо, за их блестящие доспехи и ужасное оружие, а потому, очевидно, только посмеялись злорадно вослед Люцию, понадеявшемуся на спасение.
Жизнь служителей — для вновь прибывших все они называются Служителями, по примеру святого старца-хранителя, между собой же они используют имена в соответствии с иерархией посвящения — протекает в молениях, трудах, чтобы обеспечить существование, и в постижении знаний. Всего существует девять ступеней, и Служитель ныне достиг пятой. Воины и труженики достигают степени не выше второй, иные же, избранные, идут дальше.
На вопрос, чем же они питаются здесь, в пещерах без света, где не растет ничего, кроме лишайника, и нет корма для домашних животных, Служитель ответил, что пещера снабжена световодными шахтами, да такими хитрыми, что позволяют выращивать прямо под землей значительное количество жита и других полезных растений, а также травы для овец и коз. К большому сожалению, недавно животных поразил какой-то неизвестный недуг, и потому пришлось воспользоваться услугами дракона, чтобы добыть скот для пропитания и разведения. Как только поголовье восстановится, ночные вылазки ящера немедленно прекратятся.
— Почему же вы не вышли сами на поверхность и не купили то, что вам требовалось, как цивилизованные люди? Вы могли и не рассказывать, кто вы и откуда явились. Почему служители Илу предпочли промышлять разбоем? — изумился Люций.
— По предначертанию мы никогда не должны выходить в мир,— покачал головой его собеседник.— Мы можем лишь принимать гостей извне, и я очень сожалею, что дракону пришлось применить свою силу, чтобы точно выполнить то, что ему приказали.
— Значит, я тоже никогда больше не смогу выйти на поверхность? — поразился Люций, догадавшись, какая участь ждет его.
— Это так, — с улыбкой согласился Служитель. — Но не отчаивайся. Ты, даже если бы мы могли тебя отпустить, все равно не сумел бы покинуть святилище. Путь под горой недоступен из-за колдовства паков — так называем мы эту желтокожую карликовую расу. Они бессильны в сражениях с нами, но и мы не способны ни мыслью, ни силой преодолеть черное облако Великого Канона — порождения их заклинаний, самого могучего заклинания, довлеющего над ними. Но это пока,— усмехнулся он.— Выход же через верхние пещеры высоко в горах есть лишь один, но его охраняют грифоны. Мимо них никто не сможет пройти. Ни один из попытавшихся сделать это не остался в живых. Придет время, и ты их увидишь.
— Почему же вы не пробьете в скале еще один выход? — изумился Люций.
— Этого нет в предначертании,— сурово ответил Служитель.— Есть одни врата для входа, врата же для выхода будут отперты в назначенный час. К тому же слишком велика вероятность, что нас обнаружат,— добавил он, понизив голос— А мы еще не столь могущественны, чтобы противостоять бесчисленным варварским и демонским воинствам внешнего мира, пусть оружие наше чудесно, а богатства велики.
— Что же ждет того, кто самовольно дерзнет покинуть вашу обитель или отречется от Илу? — задал Люций нелегкий вопрос, страшась вызвать у Служителя неприязнь проявлением столь нескрываемого интереса ко входам и выходам.
Но тот был настолько уверен в невозможности побега, что ответил совершенно спокойно.
— Был лишь один случай отречения и две попытки побега,— благодушно улыбнулся он.— Для всех отступников они закончились плачевно.
— Но почему же за эти годы вас стало настолько больше? — поспешил оставить неприятную тему Люций.— Или столь многочисленны были приходившие к вам и среди них были женщины?
— О, нет, далеко не столь многочисленны,— поспешил разуверить его собеседник.— Существует история о семистах семидесяти семи прекрасных девственницах, доставленных сюда по предначертанию. Они стали женами тем, кто явился сюда первыми.
— Как это — доставленных? — не понял офицер.
— Во исполнение предначертания,— служитель Илу Всеединого был явно воодушевлен стремлением вновь прибывшего изучить и постичь предание,— во внешний мир был послан дракон. Только ему и еще некоторым разумным созданиям дозволено покидать пределы обители. В разных странах, ближних и отдаленных, побывал он и всюду стал богом для тех, кого покорил своей силой и волей. И везде назначил приносить себе жертву — юную прекрасную девственницу знатного рода. Девственниц священный змей, конечно, не убивал, а приносил в обитель, и здесь они становились женами избранных. Если, конечно, не погибали по дороге от страха,— пояснил жрец.— И длилось так, пока не стало девственниц семьсот семьдесят семь.
— Сколько же было пришедших первыми? — поинтересовался аквилонец.
— Двести,— последовал ответ.
— А каково число мужей и жен ныне? — осведомился Люций.
— Мужчин среди нас едва ли больше двух с половиной тысяч.
Аквилонец едва удержался, чтобы многозначительно не присвистнуть.
— Есть ли женщины среди служителей? — задал Люций последний вопрос. Картина подземной жизни стала для него вполне ясной.
— Да,— ответил жрец.— Среди посвященных есть жены, и некоторые из них достигли высоких ступеней. Они принимают участие в молениях и обрядах и весьма усердны в постижении таинств и предания.
— Последний вопрос, почтенный,— решил закончить разговор Люций, чтобы быстрее приступить к осмотру пещер и осуществлению уже созревшего у него плана побега.— Можно ли просить у вас о спасении моего спутника, который попал в лапы паков?
— Нет,— покачал головой Служитель.— Если позволит Илу, он придет сюда сам. Мы же не вправе рисковать. Теперь отдохни, а после я покажу тебе обитель.
Служитель отвел Люция на прежнее место, рядом с пещерой дракона, и, чтобы аквилонец больше не страшился животного, подвел его к змею, предложил почесать того за ухом, потом погладить по голове и пощупать чудовищные клыки. Крыло дракона, поврежденное мечом бритунца, и рана, нанесенная самим Люцием, были уже почти залечены. Дракон пристально взглянул на нового человека холодными немигающими, как у змеи, глазами, запоминая, и вновь положил голову на подстилку из лишайника. Затем он устало прикрыл глаза, и только красноватый огонек едва тлел из-под опущенных век.
Змей был стар и равнодушен ко всему. Никто не знал его истории, кроме разве самых посвященных, которые могли читать письмена атлантов, никто понятия не имел, что заставляет его оставаться в этих пещерах. К истовым служителям Илу его можно было причислить с большим сомнением. Люций решил воспользоваться равнодушием и способностями своего недавнего врага для побега. Оставаться в пещере на всю жизнь он не желал. Ему хорошо, не понаслышке, была знакома жизнь таких тайных обителей: по всей Хайбории, да и в Аквилонии и в самой Тарантии, было полно всяческих сект, кругов, братств, обителей и других объединений представителей истинной веры. Их нельзя было преследовать за их религии — такого закона не существовало, но можно было привлечь к ответу как общества, создание которых воспрещалось. Однако зачастую в таких объединениях состояли очень влиятельные придворные чины, бороться с которыми закон не мог, поскольку они и были его исполнителями.
Разумеется, сила, влияние и численность этих объединений были различны, но признаки — повсюду одинаковы. Везде многоступенчатая система посвящений, построенная на самом гнусном обмане, предательстве и запугивании, в центре же этих кругов — либо зияющая мертвая пустота, либо безумец, либо черное колдовство, что было самым страшным. Везде невеликое число «посвященных» издевалось как могло над большинством поклонников. И почти везде существовали некие «таинства», которые на деле были словесным прикрытием для самого разнузданного разврата. И здесь, в подземных глубинах Люций, столкнулся с тем же, но на сей раз его испугало неизвестное могущество властителей. Оно могло быть опасным не только для девяти десятых простых жителей этого убежища, не только для окрестных селении и Фрогхамока — здесь гнездилась угроза благополучию Аквилонии.
Никто бы не стал утверждать, будто Люций был горячим патриотом королевства или неукоснительным последователем Митры, но все виденное было противно его природе, убеждениям и просто страшило. Весьма возможно, что основатели этого поселения и вправду были великими волшебниками и учеными, преследовавшими исключительно благие цели, но за тысячелетие многое могло измениться. Оставалось только разузнать, в чем состояла истинная мощь подземелий...
— К сожалению, дальнейшие строки этой сказки кратки и бедны сведениями,— огорченно вздохнул Септимий. — Причина, подозреваю, в том, что составители списка, да и оригинала, были мало сведущи в предании, философии и науках и не сумели достойно описать то, что происходило в пещерах. Известно, что Люций видел и подземные посевы, и пажити, ему дозволено было ознакомиться с хранилищем свитков, доступных непосвященным,— оно было огромно и содержало бесценные знания. Видел он и множество приспособлений, назначение коих не смог уразуметь. Лицезрел он и прекрасных женщин, которые действительно были здесь в числе гораздо большем, нежели мужчины, и не верилось, что девы эти — лишь потомки тех первых семисот семидесяти семи девственниц. Дракон, очевидно, продолжал приносить туда девушек.
Видел он и пещеру грифонов. На четыреста локтей раскинулась она, и вдоль с обеих сторон тянулись два ряда возвышавшихся на три человеческих роста изваяний. Это были звери с телами пещерного льва и головами орла, с огромными клювами и когтистыми лапами. Для убедительности Служитель выпустил нескольких голубей, и несчастные птицы устремились вперед, к сиявшему сквозь далекий узкий выход свету горных снегов. Едва достигли они первой пары чудищ, как ударили синие молнии, и голуби один за другим замертво упали на пол пещеры. «То же было и с тем, кто пытался бежать этим коридором,— заметил Служитель, и его зеленый драгоценный камень зловеще сверкнул. — Вот его останки», — указал он рукой, в которой держал свиток. У ног правого грифона из четвертой пары — и как человеку удалось проскочить столь далеко? — белел скелет. Присмотревшись, Люций понял, что скелет был женским.
Трудно поверить в это,— воскликнул Септимий,— но Люцию удался побег! И бежал он через ту самую галерею с грифонами! Поскольку как непосвященный спал он по-прежнему в пещерке рядом с залом дракона, у него имелась возможность следить за тем, готовится ли змей к походу наружу или мирно спит. Больше ему все равно нечем было занять свое время. Питался дракон овцами, чаще всего теми, что добывал во внешнем мире. Служители кормили ящера мало, и Люций плохо понимал, зачем дракон служит им. Вероятно, он просто нашел спокойное убежище, где до него не могли добраться надоедливые странствующие рыцари — любители приключений и драконьего золота, или же над ним висело заклятие...
В одну из ночей — ночь, разумеется, была наверху — дракон вновь собрался на охоту. Люций, воспользовавшись кратковременным отсутствием служителей, подобрался к твари и, сознавая, что иначе он все равно погибнет здесь, рискнул. Схватившись одной рукой за драконий гребень, а другой за крыло, вскарабкался он на спину ящера и прижался плотно к его спине, держась за костистый гребень чудища. Дракон, к счастью, не проявил ни малейшего неудовольствия. Видимо, за долгие столетия аквилонец оказался первым, кто придумал такой отчаянный способ выбраться из подземелий, и дракон не получал приказа убивать или выдавать того, кому взбредет в голову попутешествовать на его спине, каждый миг рискуя сорваться с огромной высоты и разбиться вдребезги.
Пришедшие тут же служители во тьме не заметили притаившегося человека. Воины не сопровождали их. После совершения каких-то пассов руками и движений свечой вперед выступил один, имевший восьмую ступень посвящения. Он заговорил на том же языке, на каком поначалу обратились к Люцию стражи ворот — они, к слову, исполняли тогда ритуал освещения входа, призванный привечать пришедших. Дракон, до этого равнодушно лежавший, по обыкновению полузакрыв глаза, немедленно поднял голову и изогнул шею. Глаза змея раскрылись, в них загорелся тот самый яростный огонь, что видел Люций во время схватки. Едва жрец закончил, глухой могучий рев огласил подземелье. Служители едва успели отскочить в сторону: дракон, оттолкнувшись лишь легонько лапами, ни сделав ни малейшего движения крыльями, мягко и плавно поднялся на полтора локтя и бесшумно, постепенно ускоряя полет, заскользил к выходу.
Усидеть на спине дракона оказалось не сложнее, чем в седле послушной лошади. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее потянулись назад коридоры, залы, гроты, туннели. И вот, поднявшись по длинной наклонной шахте, змей вынес Люция в галерею с грифонами, ничуть не замедлив движения. Проход между двумя рядами чудищ стремительно приближался. Человек, вцепившись мертвой хваткой в драконий гребень — не оттого, что боялся сорваться, а от сковавшего его напряжения и мучительного ожидания,— приготовился к тому, что сейчас рухнет, испепеленный и безжизненный, рядом со скелетом той неизвестной, что когда-то предпочла быструю смерть заточению. Он уповал лишь на чудо, на древнюю магию ушедшего народа, что хранила от сокрушительного времени холодную плоть крылатого змея.
И чудо случилось. Открыв зажмуренные глаза, он подставил лицо свежему ветру, который врывался в устье пещеры. Но бокам мелькали свирепые головы грифонов с хищными клювами, царапали гранит их длинные медные когти, холодной яростью горели птичьи, но в то же время какой-то змеиной мудрости преисполненные глаза. Горели, потому что не могли убить того, кого им надлежало убить, и того, кто обманул их.
Осталась позади последняя пара чудищ — самых огромных и злобных,— и вот, едва не задев гигантские ледяные наросты, образовавшиеся на своде, Люций верхом на драконе вылетел на свободу. Впервые за несколько дней — он и сам не знал, за сколько, утратив в вечном красноватом факельном и белом колдовском свете пещеры всякое ощущение времени,— увидел он солнце, вернее, уже только последние лучи его.
Тонкая линия серых облаков протянулась над белыми зубьями вершин, а над ней в розовом небе погружался за горизонт расплавленный желтый диск. Люций оглянулся назад. Черный зев пещеры был уже далеко. Гора, в недра которой он уходил, угольно-черным конусом уходила ввысь. На востоке ночь уже затопила небо, и очертания скал терялись в ее черноте, а из межгорных провалов медленно изливалась холодная мгла, и горная страна исчезала в ней. Но путь дракона лежал к западу, и Люций на черном чудовище, которое бесшумно планировало, распластав кожаные гигантские крылья, понесся прямо в золотую вечернюю зарю.
Поначалу в вышине было очень холодно, и аквилонец пожалел, что не прихватил с собой хоть одно из шерстяных одеял, под которыми спал. Однако дракон быстро шел вниз, будто по ступеням гигантской лестницы, скользя над огромными уступами камня. Вот показались впереди и холмы, вершины которых тускло освещали последние лучи заходящего светила. Люций смотрел вниз без всякого страха. Дракон чувствовал себя в зыбком воздухе так свободно и уверенно, как не чувствует себя и трезвый человек на твердой земле. Полет его был столь ровным, что Люций точно в колеснице ехал по гладким мраморным плитам.