Я шла так долго, как только могла, вдоль озера, пока меня не остановила темнота. Я не разводила костер, ведь Силовики были близко. Я не могла так рисковать. Я провела холодную ночь, прижавшись к валуну, и отправилась на рассвете. Я запомнила этот урок. Я не буду искать ночлега у людей.
К следующей ночи я добралась до водопада, который добрый народец назвал Девичьими слезами. Все было, как они и описывали – брызги спадали на покрытые мхом камни. Рыбы с белыми брюхами плавали в темноте в неподвижном пруду над водопадом, и когда я опустила в воду нить, тусклый лунный свет словно приманивал их к крючку. Я прошептала благодарность богам за щедрость, быстро убила рыбу и насладилась лучшим ужином после каши Флинта. Уриска не было ни видно, ни слышно, хотя добрый народец предупреждал о нем. Я и раньше о нем слышала – бабушка рассказывала, что это самые одинокие существа в Олбане, они всегда жили под водопадами.
Я укуталась в накидку Флинта, закрыла тканью уши и уснула в тепле углей, что были красно-золотыми в тенях, журчание воды успокоило меня.
В темноте полуночи пронзительный вопль ударил по голове, разбудив меня.
Я заставила себя застыть против инстинктов. Стенания продолжались, у меня стучали зубы, и стыла кровь. Слов не было, но я чувствовала горе существа, его одиночество, желание дружбы.
«Не говори с ним, или он пойдет за тобой. И никогда не отпустит», - можно было и не предупреждать меня. Я знала об этом с трех лет, когда мы с Фарралом играли в уриска, появляясь из укрытия с воплями, протягивая руки, пока жертва старалась молчать и не шевелиться. Теперь настоящий уриск кричал в нескольких шагах от меня, я дрожала в коконе накидки. Нельзя двигаться, нельзя успокаивать, хоть и хотелось.
«Все хорошо. Я приду к тебе. Я останусь с тобой и поговорю», - было легко это сказать, так просто, но я не могла. Если заговорить с уриском, он будет с тобой вплоть до смерти, цепляясь, свисая с плеч, пробираясь в кровать. Холодный и мокрый спутник. Если я помогу ему, он пойдет за мной. А это подвергнет меня только большему риску, хоть и само будет в опасности.
Отношения людей и доброго народца были запрещены законом короля. Нельзя было говорить и смотреть друг на друга. Этот закон давно удивлял меня. Брат говорил, что Кельдек боялся магии, но ведь магия была разрешена при дворе короля.
Я больше не спала, но молчала, а голос уриска перерос в жалобные рыдания, и я видела свои печальные воспоминания, парад потерь и горя от маленьких из детства – потерянная любимая игрушка, обидные слова друга – до смертей родных. Я вспомнила о хорошем атамане Среброводья и его смелой жене. Я думала о людях, погибших при Сборе в Темноводье и сотнях других похожих поселениях. Рыдания продолжались, а я оказалась близкой к отчаянию. Путь был длинным. Я не знала, существует ли место, о котором говорил Фаррал. Мне нужно пересечь горы, а листья уже стали красными и золотыми. Я была девочкой, как и говорил добрый народец. Это было глупо. И невозможно…
Слезы застилали глаза, они капали на шерсть накидки Флинта, и я вдруг спохватилась. Нужно продержаться до рассвета. По сказкам уриск затихал, когда вставало солнце. Держись. Молчи. И, вспоминая ужасную ночь, когда Силовики пришли в дом бабушки, я думала: «А ты умелый». Вдыхая запах накидки, я заставляла себя думать о Флинте, внезапном спасителе. Я не знала его мотивов. Но он доказывал, что в Олбане еще существовала доброта.
Это хорошее воспоминание светило мне в одинокие часы ночи. Солнце взошло, и уриск замолчал. Встав, я обнаружила влажные следы вокруг меня. Каждый был похож на человеческий, но уже и со следами перепонок между тремя пальцами.
* * *
До восточного края Среброводья от Девичьих слез два дня пути. Местность стала пастбищем. За этими полями виднелись холмы, тропа вела к одинокому озеру, названному Скрытыми водами, местом темных воспоминаний. Там был бой, атаман против атамана, клан против клана, сын Олбана против сына Олбана. Многие погибли. Когда мы с отцом проходили там, направляясь в другую сторону, воздух был полон голосов, словно отряд мертвых воинов остался в каменистом озере, эхо голосов отражалось от камней. Я не хотела идти туда снова, но другого пути не было.
Я ждала под последними деревьями, пока сгустятся сумерки, изучая взглядом местность, думая об укрытии. Когда я решила, что достаточно темно, я пошла. Я двигалась, как тень, перебегая из одного укрытия в другое, и каждая частичка меня ожидала опасность. Скопление камней, каменная стена. Куча мусора, гора торфа. Огороженное пастбище, в котором кудахтали сонные куры, а коровы жевали сено, фермерский домик с огоньком за закрытыми ставнями. Если не так шагнуть, нападут псы. Я думала о яйцах, о ячменном хлебе, свежем молоке и масле. Я шла. Когда я прошла последнюю ферму, последний теплый огонек, последнюю блеющую во сне овцу, передо мной оказался холм в камнях, и я забралась в небольшую пещеру, устроившись там. Где-то неподалеку журчала вода. Если я правильно помнила, то этот ручей назывался Отток, и рядом с ним был проход к Скрытым водам. Отправлюсь на рассвете.
Земля была твердой. Я не могла спать. Холод пронзал меня, и даже толстая накидка Флинта не спасала. Я не могла развести костер, он будет маяком, покажет, где я. Тело болело. А еще со мной играло сознание. Я ничего не видела от доброго народца после той ночи споров о семи, хотя по пути вдоль Среброводья я чувствовала тихие шаги за спиной, но когда я оборачивалась, в лесу были лишь движущиеся тени. А здесь, в неуютном склоне холма, мне казалось, что за мной кто-то следит. Пару раз за ночь мне казалось, что журчание ручья скрывает голоса, и в потоке слов я понимала только «Нерин». Сверху летала сова, странно ухая. Печаль в ее крике призвала слезы.
«Хватит, - говорила я себе, зубы стучали от холода. – Никого здесь нет, а если и есть, ты не дашь им знать, что чувствуешь их. Спи, иначе не хватит сил идти утром», - но сон не шел.
После бесконечной ночи я встала с первыми лучами на покрытом облаками небе, и пошла к Скрытым водам. Словно кто-то ждал моего появления, ветер поднялся, и когда я пришла к вершине холма и пошла вниз к озеру, вода впереди стала бушующей и серой. Скрытые воды были маленьким озером. Оно было в каменной чаше, узкая тропа обнимала озеро. Придется обойти половину озера, чтобы пробраться дальше.
В меня летели брызги, я промокла, пока шла. Вода была справа, а слева были камни. Трещины пересекали камни, пугая. Не было видно растений, словно они не осмеливались расти в этом мрачном месте. Вода была в тени. Склоны берегов были мрачными, нависали над озером. Нужно было идти по берегу. Я надеялась, что так рано никого по близости не будет.
Начался дождь, покрывая водой серый пейзаж. Если здесь и остались духи, они были несчастными. Это место в Олбане явно не трогали добрые силы.
- Если вы здесь, - прошептала я, - древние призраки, или кто вы, прошу, знайте, что я не хочу обидеть вас, проходя по месту вашей гибели. Я помню вас. И я прошу пропустить меня.
Я едва могла идти против ветра. Он терзал меня, из-за него слезились глаза. Я крепко прижимала к себе накидку, скрыла лицо за капюшоном. Я не знала, что бывает холоднее, но ветер доказал обратное. В нем были голоса, но не несчастные рыдания уриска, а крики о потере и поражении, о старых ошибках, которые уже не исправить.
«Услышь нас! – выли они. – Услышь наш зов! Наша кровь пачкает воду! Наши кости разбились о камни! Наши духи хотят справедливости!» - они окружали меня.
Я глубоко вдохнула. Ноги в починенных туфлях шли вперед. Но я слышала тихий и сильный голос бабушки, шепчущий на ухо: «Как бы ни было плохо, всегда есть, чем делиться. Не забывай, Нерин».
Боги, что можно отдать в месте, полном печальных призраков? Я едва ли могла дать им еду. Да и запасов было мало. Я шарахалась от криков. Я хотела убежать, спрятаться там, где их не будет слышно.
Каждый путник пробегал здесь, затыкая уши. Но мне нельзя так делать. Я не каждый путник. Отца не было, и путь теперь был моим. И куда он заведет меня, зависело от того, сколько смелости я найду в себе. Женщина из доброго народца говорила, что меня ждут испытания. Если я боялась сейчас воющих в ушах голосов, то я должна видеть это проверкой – первой из множества.
Я остановилась, едва противостоя силе ветра.
- Я слышу вас, - сказала я. – Чего вы хотите от меня?
Сквозь вуали дождя вокруг меня появились воины в броне, их волосы были растрепанными, а лица – белоснежными, тела покрывали раны, из-за которых они погибли. Крики сменились шепотом. Он исходил со всех сторон, одни и те же слова:
- Песня… Спой песню правды…
Я застыла, не в силах говорить, тем более, петь. Я знала. Конечно, я знала песню, но.. Где-то среди воя ветра и голосов я услышала обрывок мелодии, которую словно насвистывали губами, давно забывшими вкус медовухи, поцелуя любимой и слов «Молодец» или «До скорого, друг».
Я знала мелодию, как звук биения своего сердца. Все знали. Но никто больше не пел песню правды, ведь король запретил ее. Я слышала, что женщину убили, поймав ее напевавшей мелодию, пока она работала на кухне. Так было не всегда. В старые времена народ гордо пел песню на фестивалях в деревнях, на собраниях кланов, на погребении старейшины или воина, а то и ребенка, не пережившего зиму. Для мужчин и женщин Олбана песня была родной. Она была в сердце каждого.
Тихий звук замер, словно тот, кто свистел, забыл мотив. И мне казалось, что если забыть ценный последний фрагмент, придающий всем нам сил, мы обречены. И я тихо запела:
- Земель Олбана я дитя…
Они тут же застыли, их глаза смотрели на меня, и песня разливалась, гремела, как гром, ведь двадцать, пятьдесят, сотни голосов подхватили ее. Мой голос стал зовом, ведущим вперед хор голосов воинов. Слова, что запретил король, слова, что я любила всем сердцем вырывались из меня с силой, с которой огонь охватывал сухой хворост:
- Земель Олбана я дитя
Из кости, что хранит земля,
И как скала ее сильна,
Свободна сердца глубина.
Женою буду я с дитям,
А я рыбачу по морям,
Я песнь играю налегке,
И воин я с мечом в руке .
Закроет Леди вдруг огнем.
Лорд Севера сердца зажжет.
И Острова секрет хранят,
И сплю спокойно я в Тенях .
Я небо, но я и гора,
Я – песня, что не умерла.
Я травы, но я и моря.
Свободная моя душа.
Песня закончилась, воцарилась тишина. Воздух был полон ожидания.
- Что вы от меня хотите? – спросила я у призрачной армии, ведь песни не хватило, иначе они исчезли бы.
- Борись… - выдохнули они. – Бори-и-и-ись…
В призрачных глазах я видела пламя, словно желание борьбы не угасло за столько лет здесь, в месте их падения.
Бороться? Я?
- Я не воин, - сказала я. – Посмотрите на меня. Я… бродяга, никто, - я опустила голову, не в силах смотреть им в глаза. Их желание было сильным, может, оно и держало их в этом мире. Могло ли быть так, что только я остановилась и выслушала? Неужели только я слышала их крики? – Не могу… Я не знаю, что могу сделать, - прошептала я. Как я могу бороться? Величайший воин Олбана не выстоял бы против Кельдека. Они явно говорили о таком сражении. – Я хочу помочь, - я рискнула посмотреть на них, - но я бессильна.
А их лица, просиявшие надеждой после песни, начали угасать, их глаза уже утратили огонь… Как это вынести? Я опустилась, сжалась, закрыла лицо руками, их печаль ножом пронзала мое сердце. Я не могла на них смотреть.
Я замерла. В трещине между камнями у моих ног я увидела маленькое растение. Три побега с листьями нежно-зеленого цвета с одиноким цветочком, размером с ноготь на моем большом пальце. У цветка было пять лепестков, он был белоснежным, хрупким и прекрасным. Он не был похож на выжившего. Он был нежным среди бушующего ветра, холода и ливня. Только он жил в этом месте смерти и печали. Я не в счет.
Я поднялась на ноги и судорожно вдохнула.
- Я попытаюсь, - сказала я.
Призраки зарябили. Они стали выше, а на лицах вспыхнула надежда.
- Я не могу биться мечом и копьем, как делал мой брат, но я встану за правду. Не знаю, как, но, обещаю, я найду способ.
Словно они безмолвно сговорились, каждый в призрачной армии прижал к сердцу сжатый кулак. И сквозь ливень донесся хор их голосов:
- Оружие острое. Спины прямые. Сердца высоко.
И они тут же исчезли, и где-то за тучами над горизонтом появилось солнце. Я была одна на берегу Скрытых вод, дрожала в мокрой одежде.
Я глубоко судорожно вдохнула и пошла дальше. Серая вода рядом со мной рябила. Сердце колотилось, ладони были липкими. Я слышала пение воинов, хор надежды и веры, мощный и неукротимый. А я была обычной девочкой, жизнь которой была страхом и прятками. Что заставило меня принять вызов, который я не могла исполнить? Я согласилась бороться за свободу Олбана. Это значило, что будет новый король. От мысли я задрожала. Это было ужасно. Самый сильный боец или маг не выстоит против Кельдека. Его сила была абсолютной. Сбор был не только для бедняг с даром, а и для тех, кто не слушался короля. Он затрагивал атаманов, что не подчинялись, как случилось с Дунканом из Среброводья. Людей заставили подчиняться. Железная хватка Силовиков была на всех. И если бы таких наказаний не хватило, у Кельдека было оружие сильнее – магия. Обычным людям запрещали использовать дар, ведь это было оружием короля, и он жестоко использовал эти силы.
Я поклялась бороться с этим мужчиной, чья сила была в сотни раз больше моей. Мне было пятнадцать, я осталась одна. Я устала, проголодалась и замерзла, мне еще далеко идти. Если Тенепад был там, где думал Фаррал, если он был тем, о чем он говорил – местом, где люди говорят правду, где у них свободное будущее без тирании. Я молилась, чтобы Тенепад оказался чем-то большим, чем отчаянная мечта, чья-то надежда, что когда-то будут силы восстать за правду.
Я должна сдержать обещание. Я должна бороться, и первым шагом будет Тенепад. Призрачные воины верили в меня. Они показали свою веру. И я должна верить в себя и идти дальше. Петь песню. И оружие будет острым, спина прямой, а сердце – высоко. Один человек не выстоит против Кельдека и Силовиков. Но если нас будет достаточно, можно собрать армию.
Глава четвертая:
Ночь настигла меня у Глубоководья, самого длинного озера из цепи. Дубовый лес на берегах предлагал укрытие на несколько дней пути. За Глубоководьем была летняя крепость короля. Мне придется пройти рядом с ней по пути на север. Если много думать об этом, я потеряю свою смелость.
Я рискнула разжечь костер, ведь одежда промокла, и я не могла унять дрожь. Были места в лесу, где деревья были сухими, хотя высечь искру было все равно сложно. Руки дрожали от холода. Я сняла накидку Флинта – боги, как я раньше была без нее? – и разложила на камне у костра, где она сушилась вместе с моей туникой и блузкой. Я надела одежду, что оставил Флинт. Она была в моей сумке и промокла меньше, чем моя одежда.
Я пыталась собирать еду по пути, но результатом была лишь пригоршня сморщенных ягод и букетик трав. Я сварила из листьев настой и медленно пила. Наслаждаясь теплом каждого глотка. Закончив, я поставила котелок с остатками настоя рядом с тремя ягодами на листе. Мне не казалось, что меня преследуют маленькие ножки с того момента, как я вошла в лес.
Я укуталась во влажную накидку и собралась отдыхать. Дубы уже избавлялись т летнего одеяния, и я спала в листьях. Вскоре лес не будет безопасным укрытием. Я знала лес, я научилась многому, пока мы с отцом были в бегах. Чему я не научилась у бабушки о сборе припасов и укрытиях, это я раскрыла сама с отцом, пока мы пересекали горную местность, стараясь не попасть в беду. Мы оставались на одном месте всего на ночь или две, боясь, что наше присутствие привлечет ненужное внимание к тем, кто нас приютил. Мы никогда не говорили, почему Силовики заинтересовались бы нами. Часто они были близко, подходили, думая, что мы не узнаем их в их черном одеянии, хоть и без серебряных брошей и звякающей брони. Но мы знали: их плохие деяния оставляли за ними вонь. Мы умели раствориться в лесу, мы позволяли Олбану спрятать нас.