Вокруг была белизна, будто физический мир стерт снегом и ветром, опрокинулся в забвение. В голове зашептал ужас: он ощутил, что не один здесь.
Тралл подхватил копье. Огляделся. Снег везде. Одно направление казалось более темным — вероятно, восток — и он понял, что двигался на запад. Вслед невидимому солнцу. Теперь же решил повернуть к югу.
Пока преследователям не надоела игра.
Он двинулся в путь.
Сотня шагов. Тралл оглянулся, увидел, как из метели показались два волка. Он рывком повернулся. Звери снова пропали.
Застучало сердце. Тралл вытащил меч и воткнул в твердый наст перед собой. Затем прошел шесть шагов и поднял копье.
На этот раз они сразу ринулись в атаку.
Он успел упереть тыльную часть копья в землю и присесть. Первый волк прыгнул, и острие копья ударило его прямо в центр грудины. Кость и черное дерево сломались одновременно, и в Тралла словно булыжник ударил. Он упал назад, ударился левым плечом в землю и покатился, подняв тучу снега. Мельком увидел левое предплечье, из которого торчали черные щепки и текла кровь. Движение остановил меч.
Тралл уцепился за него и начал подниматься, оглядываясь.
Куча белого меха, темные десны, широко раскрытые челюсти.
Зарычав, Тралл косо махнул мечом, упав от отчаянного движения.
Железное лезвие заскрежетало по костям — один раз, другой.
Волк упал сверху. Его лапы были почти отсечены, из ран текла кровь.
Зубы бешено залязгали по стали меча.
Тралл пинками скинул тушу, вытащил меч из пасти волка. Кровь хлынула из глотки потоком, язык выпал, лизнув иней на нижней челюсти. Волк задергался, упрямо сопротивляясь смерти. Тралл встал на четвереньки, подобрался к зверю и вонзил кончик меча в шею.
Волк закашлял, забил задними ногами, будто стараясь убежать, и недвижно замер на красном снегу.
Тралл отпрянул. Увидел первого зверя, лежавшего там, где сломавшееся копье украло его жизнь. За ним были трое Жекков, которые мигом скрылись в белизне метели.
По левой руке Тралла текла кровь, заполняла рукавицу. Он поднял руку и покрепче прижал к животу. Осколки дерева подождут. Тяжело дыша, он опустил меч и стал обматывать предплечье ремнями. Затем поднял меч и пустился в путь.
Забвение со всех сторон. В нем могли процветать кошмары, внезапно и беспрепятственно нападать, едва пораженный страхом разум успевал придать им форму; один за другим, бесконечная последовательность, пока смерть не заберет его — пока белизна не сокроется из глаз.
Он ковылял, гадая, не приснилась ли ему схватка — не желая поглядеть вниз, на раненую руку, страшась увидеть, что ран нет. Он не смог бы убить двух волков. Он не смог бы выбрать верное положение копья, просто не посмел бы встать лицом к волку. Он не смог бы верно рассчитать расстояние до воткнутого меча, словно наперед зная, как далеко отбросит его столкновение. Нет, он извлек весь бой из воображения. Другого объяснения нет.
Наконец он поглядел на руку.
Из предплечья торчала масса осколков, словно черные шипы. Черный меч в правой руке, на лезвии мерзлая кровь и клочки белого меха. Копья не было.
«Я брежу. Воля к мысли испарилась из мозга, а с ней и истина видимого. Даже боль в руке — иллюзия».
Шорох шагов позади.
Тралл со стоном развернулся, свистнув мечом.
Лезвие врезалось в висок дикаря прямо над ухом. Треснула кость, полилась кровь из уха и глаза. Жекк упал.
Еще один низенький враг бросился справа. Тралл отскочил, защищаясь мечом. Увидел — движения казались ужасающе медленными — как Жекк повернул тупое копье, парируя удар. Увидел, как его меч нырнул под древко и сделал выпад. Проткнул грудь под ключицей.
Третий атакующий подскочил слева, целясь копьем в глаз Траллу. Он сделал шаг назад, провернулся на правой ноге, сделав полный круг. Лезвие перерезало горло дикаря. Кровавый поток хлынул тому на грудь.
Тралл завершил разворот. Пошел дальше. Никого, только снег жалил глаза.
Всего лишь кошмары.
Он лежал неподвижно, и снег медленно покрывал его. Только разум двигался снова и снова, убегая от этой лжи, этого пустого, но не пустого мира, этой густой белизны, опять и опять взрывающейся сполохами цвета.
Нападающие из тьмы и летящего снега. Мгновенные яростные схватки, искры от железного лезвия, укусы дерева и камня. Засады, казавшиеся нескончаемыми, убедившие Тралла, что он действительно бредит. Каждый раз Жекки появлялись тройками, ни больше, ни меньше. Хирот начал подозревать, что это одна и та же тройка, умирающая, и немедленно воскресающая — и что это может длиться до тех пор, пока они не преуспеют, не убьют его.
И все же он бился, оставляя за собой кровь и трупы.
Бежал, круша мокасинами снег.
А потом ветер утих, став легким дыханием.
Впереди полосы темной земли. Взорвался незримый барьер: тусклый сет заходящего солнца справа, вялые потоки холодного и сырого воздуха, запах грязи.
И крики. Силуэты в тысяче шагов слева от него. Братья родного очага. Мертвецы приветствуют его приход.
Чувствуя радость в сердце, Тралл пошагал им навстречу. Теперь он не одинокий дух, блуждающий во тьме. С ним будут родичи. Фир, Бинадас и Рулад.
К нему подбегали Зерадас и Мидик Буны.
«Мои братья. Все они…»
Солнечный свет замигал, пошел волнами, как вода. Всепожирающим потоком хлынула темнота.
* * *Рядом стоят сани, их полозья залеплены грязью. На одних спеленутая фигура, к которой примотаны куски льда. На других лежит Бинадас, его глаза закрыты, лицо искажено болью.
Тралл осторожно сел, чувствуя головокружение и странную неловкость. Меха попадали на стороны. Он поднялся на ноги, зашатался и изумленно оглядел окрестности. К западу лежало озеро, серая равнина под облачным небом. Дул слабый, теплый ветерок.
Горел костер, на огне жарился тощий заяц, и Мидик Бун вращал его. Рядом стояли Фир и Зерадас, оглядывая ледяные поля на западе и негромко беседуя.
Запах жаркого тянул Тралла к огню. Мидик Бун быстро глянул на него и столь же быстро отвернулся, словно застыдившись чего-то.
Пальцы Тралла нестерпимо чесались. Он поднял их к глазам. Красная кожа шелушилась, но все же он их не отморозил. Он вообще чувствовал себя здоровым, хотя кожаные доспехи были изрезаны вдоль и поперек, на стеганом ватнике виднелись красные полосы, а кожу саднило от неглубоких ран.
Так эти бесконечные атаки не были кошмаром. Он пошарил в поисках меча и обнаружил, что пояса и ножен нет. Миг спустя он увидел свой клинок лежащим на одном из тюков. Он согнулся, лезвие затупилось так, что оружие годилось скорее в дубинки.
Зашуршали шаги. Тралл обернулся.
Фир положил руку ему на плечо: — Тралл Сенгар, мы не чаяли увидеть тебя. Увести Жекков с нашего пути — смелая тактика, она спасла нам жизни. — Он кивнул на меч. — Оружие рассказало все за тебя. Ты знаешь, скольких срубил?
Тралл покачал головой: — Нет, Фир, я не намеревался отводить их от вас. Я просто потерялся в буре.
Брат улыбнулся и промолчал.
Тралл поглядел на Зерадаса. — Я потерялся, Зерадас Бун.
— Это не важно, — пробурчал тот.
— Я думал, что умер. — Тралл отвел глаза, потер лоб. — Увидел вас, и подумал, что мы едины в смерти. Я ожидал…. — Он запнулся. — Рулад…
— Он был настоящим воином, Тралл, — произнес Фир. — Все кончено. Нам нужно идти. Впереди арапаи — Бинадас привлек на помощь их шаманов. Они отвезут нас домой.
Тралл рассеянно кивнул. Поглядел на далекие ледники. Припомнил ощущение снега под ногами, скрип мокасин, свист ветра, одуряющий холод. Ужасные Жекки, молчаливые охотники, заявляющие права на ледяной мир. Они хотели меч. Почему?
Как много Жекков может прокормить ледяное поле? Скольких он убил? Сколько жен и детей обрек на горе и голод?
«Нас должно было быть пять сотен. Тогда они оставили бы нас в покое».
— Глядите!
При крике младшего из Бунов Тралл резко повернулся и уставился туда, куда указывал палец Мидика. На севере, спускаясь со льда, двигалась дюжина больших зверей. Четвероногие, покрытые рыжим мехом, по сторонам от толстого хобота пары длинных клыков.
Тяжеловесные, величественные, громадные создания направлялись к озеру.
«Это не наш мир».
Меч затаился в крепкой хватке трупа, покрытый промасленными тряпками, скованный льдом. Оружие, которому привычно необоримое объятие холода. Оно не принадлежит руке Ханнана Мосага.
Или Король — Ведун изменился?
«Возможно, это так».
— Иди поешь, Тралл Сенгар, — позвал брат.
«Сжальтесь над нами, Сестры. Мы идем и идем по этому пути. Лучше бы мы умерли в ледяных пустошах. Лучше бы мы проиграли».
Глава 9
Тебя так опишу я
Замотан в паутины
Кровавые полоски
Завернут в складки ночи
Ты, что дитем когда-то
Был. Видишь краем глаза
Скопились злые духи
Паучьи ножки тянут
Чтобы связать покрепче
Того, кто станет пищей.
Тебя так опишу я
Валяешься недвижно
В канаве у дороги
Подстережен и пойман
Не видишь краем глаза
Как память истекает
Неисправимым прошлым
И всем, что быть могло бы
На грязь. Ужасный жребий!
Но кто тебя опишет
Когда сломать посмеешь
Ты клетку, и решишься
Освободить дитя?
Подстереженный,
Выброшенный волнами на берег серокожий юноша неподвижно лежал на песке. Длинные каштановые волосы спутались, к ним прицепились сучки и волокна водорослей. Вокруг нагого тела скакали чешуйчатые птицы, щелкали зубастыми клювами, вдыхая жаркий воздух полудня.
Когда подошел Вифал, они захлопали крыльями и взмыли вверх. Когда же с берега спрыгнули трое нахтов, птицы завопили и понеслись над морем.
Вифал склонился над юношей, осмотрел его, затем протянул руки и перевернул его на спину.
— Проснись, парень.
Глаза распахнулись, внезапно наполнившись страхом и болью. Рот раскрылся, издал пронзительный визг, разнесшийся по всему пляжу. Юноша задергался, колотя ногами по песку, схватился руками за голову.
Вифал присел на корточки и стал ждать.
Крики стали хриплыми и вскоре перешли в рыдания. Судороги стали содроганиями. Молодой человек медленно сел.
— Надеемся, тебе уже легче? — произнес Вифал.
Голова дернулась, к нему обратились широко раскрытые, мокрые глаза. — Что… где…
— Ну, парень, на такие вопросы я хотя бы могу ответить. Давай пока что коротко. Я Вифал, живший прежде в Третьем городе мекросов. Ты здесь — где бы это здесь ни было — потому что так захотел мой хозяин. — Он с кряхтеньем встал. — Ты можешь подняться? Он ожидает на берегу. Недалеко.
Глаза юноши дернулись и сфокусировались на нахтах. — А что это такое? Что они делают?
— Бхок'аралы. Нахты. Называй как хочешь. Как я. Тот, что делает гнездо, зовется Писк. Это молодой самец. Гнездо отняло у него уже неделю — смотри, как он одержим, как заботливо прилаживает сучья, вплетает водоросли, ходит кругом с видом критика. А тот самец постарше, что сидит и наблюдает за ним — Хруст. Как видишь, он всегда рад повеселиться. А там, на утесе, прихорашивается Шлеп, самочка. Ты прибыл в самое удачное время, паренек. Смотри.
Гнездостроитель Писк попятился от возведенной им на кромке обрыва сложной конструкции, размахивая черным хвостом и качая головой. Шагах в пятнадцати внезапно сел, сложив руки, и начал вглядываться в мутное небо.
Самка Шлеп кончила прихорашиваться, помедлила и с вальяжным видом направилась к гнезду.
Писк напрягся, с явным усилием стараясь не оторвать взора от неба.
У гнезда Шлеп немного поколебалась, затем атаковала. Во все стороны полетели куски и клочья. За несколько мгновений дикой ярости гнездо было уничтожено. Шлеп раскорячилась и помочилась на развалины.
Хруст катался по земле в неудержимом веселье. Писк выказывал очевидное уныние.
— Так происходило больше раз, чем я могу сосчитать, — вздохнул Вифал.
— Как это ты начал говорить на моем языке?
— Кое-чему нахватался у купцов. А мой хозяин, очевидно, улучшил мои знания. Можно сказать, дар, один из множества, о которых я не просил. Подозреваю, парень, ты почувствуешь то же самое. Пора идти.
Вифал смотрел, как юноша неуклюже поднимается на ноги. — Высокий, — заметил он, — но я видал и повыше.
Лицо молодого человека вновь исказила боль. Он оперся о подскочившего Вифала, иначе бы упал.
— Это фантомная боль, парень. Призрак боли, призрак страха. Борись.
— Нет! Это реально! Реально, ублюдок!
Вифал напрягся, когда юноша надавил на него всем своим весом. — Хватит! Стой прямо!
— Плохо. Я УМИРАЮ!
— Стой на ногах, проклятие!
Вифал грубо встряхнул его и отпустил руки.
Парень зашатался, но удержался на ногах. Он глубоко и шумно вздыхал, начал дрожать. — Как холодно…
— Дыханье Худа, здесь палящий зной. И с каждым днем все горячее.
Юноша изучал Вифала, обвив себя руками. — Как долго ты жил… живешь здесь?
— Дольше, чем хотелось бы. Иногда все решают за тебя. И за тебя, и за меня. Наш хозяин теряет терпение. Следуй за мной.
Юноша заковылял за ним. — Ты сказал «наш».
— Разве?
— Где моя одежда? Где мои… нет, не надо — так тяжело вспоминать. Ничего.
Они взобрались на обрыв, рассекая высокие сухие травы. Сзади прыгали и семенили нахты, пища и фыркая, стараясь не отстать.
В двух сотнях шагов впереди виднелась палатка, рваная, выцветшая и грязная. Над широким входом поднимались струйки серо — бурого дыма; полотнище клапана было откинуто, позволяя заглянуть внутрь.
Где сгорбилась фигура под капюшоном.
— Это он? — спросил юнец. — Твой хозяин? Так ты раб?
— Я служу, — ответил Вифал, — но не принадлежу.
— И кто он?
Вифал бросил взгляд на собеседника: — Бог. — На лице паренька было написано недоверие. Вифал сухо улыбнулся: — Он знавал лучшие дни.
Нахты остановились и сцепились в кучу.
Вифал остановился через несколько шагов. — Я нашел его на берегу, — сказал он сидящему, — за несколько мгновений до ящериц.
Как и всегда во время аудиенций, лицо Увечного Бога скрывал сумрак. Дым жаровни заполнил палатку, истекая наружу и уносясь по ветру. Кривая, высохшая рука показалась из тряпок. Бог сделал жест. — Ближе, — прошипел он. — Сядьте.
— Ты не мой бог, — сказал юноша.
— Сядь. Я не мелочен и не особо обидчив, юный воин.
Вифал видел, что парень колеблется. Он осторожно опустился на землю, скрестил ноги, схватив себя руками за дрожащие плечи. — Холодно.
— Принеси меха гостю, Вифал.
— Меха? У нас нет.. — Он замолчал, увидев лежащую рядом медвежью шкуру. Поднял ее, протянул юноше.
Увечный Бог кинул на угли жаровни немного семян. Послышался треск, дым повалил еще гуще. — Мир. Грейся, воин, пока я рассказываю тебе о мире. История не ошибается, что может заметить даже самый ненаблюдательный из смертных. Вечные повторения. Ты видишь в мире всего лишь отсутствие войны? Может быть, на поверхностном уровне это так. Но позволь, мой юный друг, описать тебе свойства мира. Нарастающее отупение всех чувств; упадок, поражающий культуру; растущая одержимость малозначимыми вещами. Великие доблести — честь, верность, жертвенность — подняты ввысь, словно дешевые образы, награда за скучнейший из трудов. Чем дольше длится мир, тем больше используется высоких слов, и тем слабее они становятся. Повседневная жизнь пронизана сентиментальностью. Все становится пародией на себя, и дух… не знает покоя.
Тут Увечный Бог прервался, задохнувшись. — Это мой личный пессимизм? Позволь продолжить, описав то, что последует за периодом мира. Старые воины сидят в кабаках, болтая о славной юности, когда все было чище и проще. Они не слепы к окружившему их упадку, не избавлены от чувства потери своего достоинства, ведь они отдали все за короля, за страну, за народ.
Нельзя оставлять юность на расправу забывчивости. Всегда есть враги за границами, если не настоящие, то придуманные. Старые преступления, выкопанные из равнодушной земли. Тайные и явные обиды, или молва о таковых. Внезапно обнаруженная угроза — там, где все было спокойно. Причины не имеют значения — что нам до того, будто война была задумана в мирное время? Путешествие началось, неотразимый импульс дан.