— Почему не заметят?
— Их… отвлекут.
— Теол Беддикт, ты спланировал нечто гадкое? — Глазки Ормли блестели. — Что означает, что и прошлый крах был не случаен. Он не вызван некомпетентностью. Ты сидел, держа в руке нить, тянул за нее и смотрел, насколько глубоко расползется ткань. Знаешь, что ты сейчас нам сказал? Ты сказал, что являешься самым опасным человеком в Летерасе. Зачем же позволять тебе выходить отсюда?
— Это просто. На этот раз я вытяну за собой своих друзей. Так что весь вопрос: друзья ли вы мне?
— А что, если наш Главный Следователь прямо здесь и сейчас сделает с тобой что следует?
— Мой план уже действует, Поборник, независимо от того, жив я или нет. Все случится скоро. Конечно, если я буду мертв, никто вам не поможет выпутаться.
— Постой, — сказала Оникс. — Ты говорил что-то насчет расходов. Финансовые услуги будут не бесплатными?
— Разумеется.
— Сколько?
— Четверть пика. Или около того.
— Так ты платишь нам половину, а мы отдаем тебе половину от нее?
— И столько же достается вам.
— Смысл есть, — буркнул Скинт, беря со стола крысу и откусывая ей голову.
Все уставились на него — включая и крысиное сообщество.
Скинт пожевал, издавая хрустящие звуки, заметил внимание и невнятно пробормотал: — Извините. Отвлекся. — Поглядел на обезглавленное тельце в руке и сунул под рубашку, подальше от глаз.
Со стороны Глистен донеслись звуки рыданий. Затем: — Что тебе сделала эта крыса, Скинти?
— Я извинился! — сглотнул Скинт.
Теол склонился к Баггу, прошептав: — Если ты ткнешь всем им в глаза…
— Думаю, трое запротестуют, хозяин.
— Могу угадать?
— Давайте.
— Ормли, Бабирд и Ракет.
— Я потрясен.
— О чем вы там шептались? — крикнула Оникс.
Теол улыбнулся ей: — Принимаете предложение?
* * *Брюс нашел Цеду в рабочей комнате, у стола. Он скорчился над перевернутым крабом. Отсоединив плоский щиток, волшебник при помощи пары тонких медных щупов вытаскивал внутренние органы. Краб, казалось, уже умер.
Под стоявшим за его спиной котлом пылала топка, крышка дребезжала, испуская струи пара.
— Финед, расположение органов удивительное. Но я совсем отвлекся. Не годится в момент самого ответственного события. — Он положил инструменты и перевернул краба. — Что можешь сказать?
Брюс наблюдал, как Цеда открывает крышку котла и кидает краба в варево. — Башня Азата умерла.
Куру Кан опустил крышку на котел и уселся в кресло. Потер глаза. — Каковы физические проявления?
— Невеликие. Но на той земле живет девочка. Башня была некоторым образом связана с ней.
— Роль Хранителя? Странно, что Азат избрал ребенка. Разве что настоящий Хранитель умер. И все равно… странно.
— Есть еще кое-что, — продолжал Брюс. — Обитатель одного из могильников взял на себя роль защитника. Девочка — Чашка — верит, что этот тип сможет уничтожить остальных. Всех, кто стремится сбежать из темниц.
— Итак, доведенный до отчаяния Оплот заключил сделку. Что еще Чашка знает о нем?
— Он постоянно говорит с ней. А также через нее. В настоящее время он в ловушке. Не может пройти дальше. Нет, я не знаю, чем разрешится эта ситуация. Цеда, я тоже говорил с чужаком.
Куру Кан поднял глаза. — Он дотянулся до твоего разума? И что показал?
Брюс покачал головой: — Цеда, он не пытался убеждать. Не произносил аргументов в свою защиту. Вместо этого, он сделал меня свидетелем события давно минувших дней. Я так думаю.
— Что за событие?
— Низведение бога на землю. Отрядом магов, из которых никто не пережил ритуала.
При этих словах глаза Куру Кана широко раскрылись. — Важно? Благослови Странник, надеюсь, что нет.
— Вы знаете об этом, Цеда?
— Немного. Финед, я испуган. Этот чужак был свидетелем ужасной сцены?
— Был. Говорит, что не по своей воле.
— Тогда он прожил очень долгую жизнь.
— Он опасен?
— Конечно. Полагаю, здесь никто не сравнится с ним с силе. Если признать, что он преуспеет в истреблении прочих обитателей двора, следует рассмотреть вопрос: что будет дальше?
— Мне это кажется слишком смелым допущением. Насчет истребления. Зачем ему соблюдать договор с мертвым Азатом?
— Нужно верить, что Оплот выбирает мудро. Финед, ты все еще в сомнениях?
— Не знаю. Он просил оружие. Два меча. Я склоняюсь к тому, чтобы удовлетворить просьбу.
Цеда медленно кивнул: — Согласен. Не сомневаюсь, ты хотел отыскать что-то в арсеналах. Но для такого индивидуума не годится обычное оружие, даже из летерийской стали. Нет, поищем в моей личной коллекции.
— Я и не знал о ней.
— Естественно. Один момент. — Куру Кан поднялся и отошел к котлу. При помощи больших щипцов вытащил краба, теперь ставшего кроваво — красным. — Ага. Совершенство. Конечно, надо еще охладить. Итак, за мной.
Брюс думал, что знает буквально все помещения старого дворца; однако серия подземных комнат, которой шел Куру Кан, была ему совсем незнакома. Они миновали немало дверей с потайными замками. По внутренней карте финеда, они сейчас шли под рекой.
Наконец — комната с низким потолком, заполненная стойками с сотнями образцов оружия. По пути Брюс подобрал фонарь и теперь повесил его на потолочную балку. Прошел вдоль стоек. — Почему личная коллекция, Цеда?
— По большей части они любопытны. Древности. Я живо интересуюсь техникой ковки, особенно используемой иностранными народами. Также в эти лезвия вложены чары.
— Во все? — Брюс снял один особенно причудливый меч, близко подходивший под описание Чашки.
— Да. Но это положи назад. Проклято.
Брюс вернул оружие на место.
— Фактически, — произнес Куру Кан дрогнувшим голосом, — они все прокляты. Да, это может составить проблему.
— Может, пойти в обычный арсенал…
— Терпение, финед. Природа проклятий такова, что мы можем найти приемлемое решение. Два меча?
— Зачем волшебники проклинают оружие?
— О, по большей части это не намеренный акт. Просто следствие некомпетентности. Зачастую чары отказываются работать. Железо противится вложению, и чем совершеннее техника ковки, тем сильнее сопротивление оружия. Магия процветает на пороках, будь то пороки структурные — в физическом смысле — или метафорические в смысле основ. Ах, да ты стреляешь глазами по сторонам, финед. Неважно. Давай — ка внимательно изучим весь мой антиквариат!
Цеда провел его к дальней стене, и там Брюс немедленно приметил идеальное оружие: длинный, узкий клинок с двусторонней заточкой, скромная рукоять. — Летерийская сталь, — сказал он, хватая его.
— Да, техника Сини, характерная для самых ранних этапов обработки стали. Ты сам это прекрасно знаешь. В некотором смысле Синь давала изделия более совершенные, чем нынешние методы. Недостатки кроются в иной области.
Брюс взвешивал клинок в руке. — Шар следует заменить, но в остальном… — Он бросил взгляд на старика: — Он тоже проклят?
— Лишь в том смысле, что проклята вся Синь. Ты слышал, что сердцевина клинка сделана из витой проволоки, пять шнуров из шестидесяти проволочек каждый. Острия изготовлены из пяти приваренных полос стали. Синяя сталь очень гибка и практически не ломается. Один недочет. Финед, коснись любого другого клинка. Слегка. Давай же.
Брюс сделал, что просил волшебник. Лезвие Синего меча издало странный, долго не стихающий звук. Крик, что длится и длится.
— В зависимости от того, какой частью клинка ты ударишь, звук будет разным, хотя всегда соответствующим тону сердцевины. Эффект со временем усиливается.
— Блеет, словно умирающий козел.
— У основания клинка выгравировано имя. Тайные знаки. Сможешь прочесть?
Брюс напряг глаза, сражаясь с причудливыми буквами. И улыбнулся. — «Славный Козел». Ну, похоже, это самое безобидное из проклятий. Или тут есть еще чары?
— Полагаю, лезвие самозатачивается. Царапины и зазубрины исцеляются, хотя часть материала пропадает. Некоторые законы не обхитришь. — Цеда поднял другой меч. — Этот что-то слишком велик. Советую…
— Нет, он хорош. Чужак показался мне высоким.
— И воочию таким будет, думаешь ты?
Брюс кивнул, беря первый меч в левую руку и принимая найденный Каном второй в правую. — Странник! Этим будет нелегко ворочать. То есть мне.
— «Плач Сарата». Примерно пять поколений. Один из последних из Сини. Принадлежал тогдашнему Поборнику Короля.
Брюс нахмурился. — Урудату?
— Прекрасно.
— Я видел его портреты на фресках и гобеленах. Здоровяк…
— О да. Но притом очень быстрый.
— Удивительно, если учесть вес меча. — Брюс держал меч в вытянутой руке. — Лезвие тянет. Центр тяжести смещен вперед, на волосок. Оружие для левой руки.
— Да.
— Итак, — сказал Брюс, — чужак сражается двумя руками, привык к двум мечам. Значит…
— Хорошо владеет обеими руками.
— Чары?
— Он расколется по смерти владельца.
— Но…
— Да, еще один непродуманный опыт. Значит, мы нашли два прекрасных клинка стиля Сини. Подходит?
Брюс еще раз изучил мечи, сверкающие в свете лампа, как аквамарины. — Оба красивы и превосходно сделаны. Да, полагаю, они подойдут.
— Когда ты их отнесешь?
— Утром. Не хочу заходить туда ночью. — Он подумал о Чашке, снова как бы ощутив ее холодное прикосновение. И не подумал, что надо было сообщить Цеде еще одну примечательную деталь своего визита к Азату. Ему это показалось не очень важным.
Чашка была не просто девочкой, но мертвой девочкой.
Благодаря его забывчивости Цеда боялся далеко не так сильно, как следовало бы. Благодаря забывчивости миг прощания финеда с Куру Каном обратился в перекресток, на котором неосознанно и неумолимо был избран путь в будущее.
* * *Воздух ночи был приятен. Теплый ветерок шевелил грязь в канаве, когда Теол с Баггом стояли у ступеней Чешуйчатого Дома.
— Как утомительно. Думаю, пора в постель.
— Не желаете, хозяин, вначале поесть?
— Ты что-то накопал?
— Нет.
— Тогда нам нечего есть.
— Точно.
— Зачем же спрашивать о еде?
— Я любопытен.
Теол упер руки в бока, уставился на слугу: — Ведь не я чуть не довел нас до следствия?
— Не вы?
— Ну, не только я. Ты тоже. Тыкал в глаза и все такое.
— Хозяин, вы меня туда послали. Вы придумали идею с контрактом.
— Ткнуть в глаза!
— Ладно, ладно. Поверьте, хозяин, я глубоко раскаиваюсь!
— Глубоко?
— Глубоко и искренне.
— Мне все равно пора в постель. Смотри на эту улицу. Куча мусора!
— Я приберусь, если будет время.
— Багг, разве это проблема? Чем ты вообще занимаешься?!
— Пустяками. Все верно.
— Я согласен. — Теол подтянул штаны. — Не обращай внимания. Идем, пока не случилось страшное.
Глава 13
Белый мир,
Холоден и солнца свет —
Мы как тени в темноте,
Мы загонщики судьбы.
Белый мир,
От ветров пощады нет —
Мы как призраки в ночи,
Мы загонщики судьбы.
Белый мир
Вечностью в снега одет —
Мы загонщики меча,
Волчья стая злой судьбы.
Походная песня Жекков
Не более пятнадцати шагов — от императора до раба. Полотнище летерийского ковра, добыча походов вековой давности. Поверх героических сцен пролегли тропы — разноцветная карта, выдавленная шагами Тисте Эдур. Короли в венцах. Торжествующие победители. Образы истории, по которым ходили Эдур, равнодушные, занятые своими повседневными делами.
Удинаас не готов был описывать смысл всех деталей ковра. Он занял привычное место на узоре: взор прямой и непреклонный, разум за ним отключен, бездонная глубина под ровной поверхностью.
Так безопаснее. Он мог стоять здесь, между двумя подставками для факелов, ни один из которых не сможет опалить кожу, и из этого относительного центра молча наблюдать за Руладом, скинувшем медвежью шубу, представшим обнаженным перед новообретенной женой.
Если бы Удинаас позволил себе проявление эмоций, он повеселился бы, наблюдая, как приваренные к пенису Рулада монеты начали отрываться — она, две, четыре — когда его желание стало очевидным. Кругляши ударялись о ковер, подпрыгивали, затем описывали круг и, наконец, ложились на пол. С другой стороны, он мог бы ужаснуться, видя красные глаза манящего к себе Майен Рулада. Симпатия к беспомощной девушке, конечно же, оставалась абстрактной.
Раб сохранял неподвижность, внутреннюю и внешнюю, созерцая жуткую и вместе смешную сцену. Нелепая реальность мира говорила сама за себя.
Вначале ее самоконтроль был абсолютен. Он схватил ее за руку, потянул, притягивая поближе. — Майен, — прохрипел император. Голос, старавшийся выразить нежность, но выказавший только грубую похоть. — Поведать ли тебе мои грезы? — Резкий смех. — Не сейчас. Не так. Не в… таких деталях.
— Ты уже выразил свои мечты, Рулад. Недавно.
— О да, зови меня Рулад. Как прежде. Между нами ничего не изменилось.
— Но я твоя императрица.
— Моя жена.
— Мы не можем делать вид, будто ничего не изменилось.
— Я научу тебя, Майен. Я прежний Рулад. — Он заключил ее в объятия — по детски неловкие. Золотое кольцо рук. — Майен, ты его дар. Его доказательство преданности. Он сделал то, что должен был сделать брат.
— Я обручена…
— А я император! Я могу сломать законы, правящие Эдур! Прошлое мертво, Майен, и именно я кузнец грядущего! И ты, рядом со мной. День за днем я ловил твои взоры и все яснее чувствовал желание в твоих глазах. О, мы знали, что в конце концов тебя возьмет Фир. Что можно было сделать? Ничего. Но я все изменил. — Он отступил на шаг, но не выпустил ее руки. — Майен, жена моя. — И принялся ее раздевать.
Реальность. Миг за мигом, ковыляющие вперед. Нескладные необходимости. Руладовы мечты о миге близости, каковы бы ни были их детали, обернулись набором земных неудобств. Одежду сорвать нелегко, если она скроена не твоими собственными руками. Пассивность женщины прибавляла неловкости его действиям, пока всякий налет романтичности не улетучился.
Удинаас видел, что его похоть гаснет. Конечно, не надолго — ведь Рулад молод. Чувства объекта желаний не интересны, а ведь Майен стала именно объектом. Трофеем.
Император снова заговорил, показав тем самым, что чувствует полнейшее несовпадение их желаний: — Я вижу по твоим глазам, как ты меня хочешь. Теперь никто не встанет между нами, Майен.
«Встанет, Рулад. Хуже того: уродство стало частью твоей плоти. Летерийское золото обратилось к выполнению своих естественных наклонностей. Летериийское золото овладело этим Эдур. Ха».
Страсть императора вернулась. Он убедил себя своими же словами.
И потащил женщину к постели. Постель принадлежала Ханнану Мосагу и потому была узкой. Места для двоих не хватало, что не показалось Руладу препятствием. Он завалил Майен на спину. Поглядел сверху вниз и произнес: — Нет, так я тебя раздавлю. Вставай, любовь моя. Ты возляжешь сверху. Я подарю тебе детей. Обещаю. Много детей, которые приведут тебя в восторг. Наследников. Много наследников.
Удинаас расслышал в этих словах голос чистого инстинкта. Предвкушение грядущего возмездия. Повод перенести ужас настоящего.
Рулад улегся на кровать. Раскинул руки.
Она уставилась на него. Попыталась оседлать эту бесформенную кучу золота. Опустилась…
Игра смертных, сексуальный акт. Десятилетия жизни кажутся мигом. Пробуждение, пир ошеломительных ощущений, короткий выброс энергии, должный порождать другую жизнь, быстрое утомление… и смерть. Рулад юн. Он еще недостаточно ублажил свое эго.
В те секунды, когда Рулад задергался под телом Майен, когда его рык стал тоненьким взвизгом, Удинаас успел различить, как ломается ее самоконтроль. Словно внутри разгорелась искорка, способная стать истинным желанием, возможно, даже наслаждением. Затем, когда он кончил, искра замигала и угасла.
В этом миг Удинаас поверил, что Майен стала Императрицей и Супругой Императора. В этот миг умерла вера ее духа — если «вера» правильное слово для тайной войны между предчувствием и надеждой. Имейся в его душе сострадание, он понял бы это и выразил сочувствие. Но сострадание — это доблесть, понимание, выходящее за рамки простого наблюдения; а всего этого Рулад лишен.