— Теол Беддикт, ты не можешь придумать план получше? Моя вера в тебя слабеет.
— Думаю, этому горю не поможешь. А что там насчет покупки морского судна?
— Предполагалось, что это секрет. Багг обещал не говорить нико…
— Он и не сказал. У меня свои источники. Особенно когда купленное судно принадлежит мне. Не официально, а…
— Понятно. Я, Аблала и Харлест решили стать пиратами.
— Не смеши меня, Шерк.
— Да ты жесток.
— Извини. Пиратами. Ну, все трое почти непотопляемы. Может сработать.
— Меня ошеломляют доверие и поддержка.
— И когда вы планируете пуститься на поиски приключений?
— Разумеется, когда закончим дела с тобой.
Теол поддернул штаны. — Еще одна поучительная беседа. Шерк, я учуял запах чего-то, что может оказаться супом. А тебе пора в могилу.
— Иногда я тебя реально ненавижу.
* * *Он вел ее за руку вниз, по выкрошившимся ступеням. Ей нравились эти странствия, хотя места, в которые он водил ее, бывали… тревожащими. На этот раз они спускались в перевернутую пирамиду — по крайней мере, он так ее назвал. Четыре стороны вокруг широкой ямы, и в основании — маленький квадрат тьмы.
Воздух был очень сырым, на руках оседала роса. Высоко вверху — небо, белое и бесформенное. Она не знала, горячее ли оно — память о подобных ощущениях слабела, как и память о многих иных вещах.
Они достигла темного основания. Девочка поглядела на высокую, бледную фигуру рядом. Лицо стало более четким, черты почти различимыми. Красивое, но суровое. — Как жаль, — сказала она, — что та хватает тебя за лодыжки.
— У всех у нас свое бремя, Чашка.
— Где мы?
— Ты не узнаешь места?
— Нет. Может…
— Тогда спустимся дальше.
Во мрак. Три витка, площадка, далее снова спираль черного камня.
— Кругом и кругом, — хихикнула Чашка.
Вскоре они достигли дна — лестница привела в просторную комнату с высоким потолком. Темнота не служила для Чашки преградой — как, подозревала она, и для ее спутника. Она смогла различить у правой стены разваленный могильник и пошла было к нему. Рука удержала ее. — Нет, подружка. Не туда.
Он повел ее прямо. Три дверных прохода, каждый обрамлен изящной аркой. Между горельефами колонн виднелись резные изображения.
— Как можешь видеть, — произнес он, — здесь обратная перспектива. То, что ближе, вырезано глубже. Все это не случайно.
— Где же мы?
— Ради достижения мира совершено разрушение. Ради дара свободы обещано вечное заточение. Приговор избавляет от необходимости поиска справедливости. Это тщательно продуманное приятие диаметральных противоположностей. Это вера в равновесие, вера, ставшая религией. Однако в данном случае доказательство божьего могущества лежит не в причинах, а в следствиях. Поэтому в этом мире и всех прочих доказательства добывают действием, и все действия — в том числе действие выбора бездействия — являются моральными. Ни одно деяние не избавлено от морального контекста. С другой стороны, самое морально безупречное действие — противоположное предпринятым ранее.
— На что похожи комнаты за теми дверями?
— Эта цивилизация, — продолжал он, — привязала своих граждан к действиям крайне жестоким. Под поверхностью земли строились большие города. Каждое здание, каждое помещение физически выражает качество отсутствия. Твердость камня равняется пустоте. В этих местах не жили. Они собирались тут — и выходили наводить порядок.
Казалось, он не намерен вести ее за двери. Она сосредоточилась на картинах. — Нет лиц.
— Да, Чашка. Противоположность личности.
— А тела такие странные.
— Уникальное строение. Во многих смыслах примитивное, но оттого менее… специализированное и знающее меньше ограничений. Весьма долгий жизненный срок, больше, чем у других существ. Очень трудно убить — а нужно тебе сказать, что их НУЖНО БЫЛО убивать. Так решал любой, вступивший с ними в контакт. Почти всегда. Они заключали временные союзы. Например, с Джагутами. Но это лишь вид тактики, направленной на поддержание равновесия, и все их союзы в конце концов гибли. Как и сама их цивилизация.
Чашка повернулась, заметив вдали какую-то груду. — Это же тела…
— Кости. Обрывки одежд, тех ремней, что они носили.
— Кто их убил?
— Тебе нужно понять, Чашка. Той, что в тебе, нужно понять. Мой отказ от веры Форкрул Ассейлов в равновесие — абсолютен. Я не слеп к тем способам, какими сталкиваются силы, к пути, которым мир стремится к балансу. Но в этом стремлении я вижу не доказательство могущества бога; я не вижу за этими силами ничьей руководящей руки. Да и существуй она на деле, я не увидел бы в этом явного одобрения дел самоизбранного народа, для которого хаос являлся единственным ответом порядку. Хаосу не нужны союзники, ибо он живет в каждом из нас, словно яд. Я признаю единственную борьбу за порядок — борьбу внутреннюю. Выход вовне предполагает внутреннее совершенство. Будто бы вечный бой окончен и одержана победа.
— Их убил ты.
— Этих — да. Остальных — нет. Я прибыл слишком поздно и слишком мало был на свободе. И все равно — уже тогда оставалось лишь несколько анклавов. Об этом позаботились мои родичи — драконы, потому что никто иной не обладал достаточной силой. Я уже сказал, что их чертовски трудно убить.
Чашка пожала плечами и услышала, как он вздыхает.
— Подружка, есть места, в которых остались Форкрул Ассейлы. По большей части заточенные, но неугомонные. Что еще тревожнее, во многих местах обманутые смертные поклоняются им. — Он заколебался. — Ты не имеешь представления, Чашка, в какой крайности очутился Азат. Выбрать душу вроде твоей… словно влезть в середину вражьего лагеря. Интересно, испытал ли он раскаяние в последний миг? Опасение? Видит Мать, у меня полно опасений.
— О какой душе внутри меня ты говоришь?
— Может быть, он пытался использовать силу души, не пробуждая ее полностью? Нам никогда не узнать. Но теперь ты отпущена в мир. Выбрана солдатом в войне против хаоса. Можно ли разрешить этот внутренний конфликт? Твоя душа? Это Форкрул Ассейл.
— Так ты привел меня домой?
Рука выдала его внезапное содрогание. — Дитя, ты была также и смертной. Тут великая тайна. Кто родил тебя? Кто забрал жизнь и почему? Было ли это приготовление тела к принятию души Ассейла? Если так — или Азат был обманут кем-то, способным говорить с ним, или он не имеет отношения к твоему созданию.
— Почему же Азат не говорил мне правды?
— Он считал тебя опасной.
— О. — Через несколько мгновений она сказала: — Ты готов убить меня, если я окажусь опасной?
— Я убиваю только плохих, — ответил он. — Разве ты хочешь стать плохой? Я буду очень сердиться! Ну, теперь ты не боишься?
— Ты пришел ко мне, потому что могло понадобиться меня уничтожить.
Он показал рукой на груду костей: — Не думаю, что ты ляжешь там. Будем надеяться, что до такого не дойдет. Будем надеяться, что душа в тебе не пробудится.
— Не пробудится. Вот отчего все это неважно.
— Почему ты так уверена?
— Башня сказала.
— Сказала? Что сказала? Попытайся припомнить точные слова.
— Она говорит не словами. Показывает вещи. Мое тело, обвязанное. Плачущие люди. Но я могу видеть сквозь ткань. Я пробудилась. Вижу все двумя парами глаз. Очень странно. Одними глазами из-под савана, другими — откуда-то рядом.
— Что еще показал Азат?
— Глазами снаружи. Было еще пятеро. Мы стоим на улице, смотрим на семью, несущую тело. Мое тело. Нас шестеро. Мы прошли долгий путь, и все из-за сна. Мы ждали в городе неделями, ждали, пока Азат выберет. Но я была не такая, как остальные, хотя мы ждали одного и странствовали вместе. Это были ведьмы нереков, и они подготовили меня. Ту, что снаружи, не ту, что в саване.
— Та, что снаружи. Чашка, это была девочка?
— О нет. Я была высокой. Не такой высокой, как ты. Мне пришлось надеть капюшон, чтобы никто не увидел, какая я особенная. Я пришла издалека. В юности я брела по пескам — пескам, что покрыли Первую Империю. А что это такое?
— Что сказали тебе ведьмы? Они называли имя?
— Нет.
— Титул?
Она пожала плечами: — Я все такое позабыла. Они называли меня безымянной. Это важно?
— Думаю, да. Хотя я не очень знаком с предметом. Многое остается для меня неведомым. Я попал в тюрьму молодым. Ты уверена, что это был титул? Что нереки не просто звали тебя так, не зная имени?
— Это был титул. Они говорили, я готова для рождения. Что я настоящая дочь Эрес. Что я ответ на Седьмое Завершение, ибо я кровь рода.
— «Кровь рода». Что бы это значило?
— Думаю, эта Эрес была моей настоящей матерью.
— Да.
— А ты сможешь узнать, кто мой отец?
— Да, я узнаю его кровь. Хотя бы это.
— Интересно, жив ли он.
— Зная, как играет Эрес — он может еще и не быть твоим отцом. Чашка, она странствует во времени, и этот способ никто не смог понять и тем более — повторить. Этот мир — ее мир. Она его негаснущее пламя. — Помолчав, он добавил: — Она выбрала — или выберет — с большим тщанием. Твой отец был — или будет — кем-то весьма значительным.
— Так сколько во мне душ?
— Две, разделяющие тело умершего ребенка. Дитя, мы должны найти способ вывести тебя из этого тела.
— Зачем?
— Ты заслужила чего-то большего.
— Я хочу назад. Ты выведешь меня? Поскорее!
* * *— Угря не кладу, — сказал Багг, разливая суп. — Он все еще жесткий.
— Тем не менее, дорогой лакей, пахнет он великолепно.
— Наверное, это от вина. Любезность Главного Следователя Ракет, чей интерес к вашей особе подогревается не только служебным рвением.
— И чем ты мне помог?
— Я заставил ее интерес углубиться, хозяин.
— Методом от противного?
— Точно.
— А хорошо ли это? Я имел в виду: она меня малость пугает.
— Вы и половины ее ужасности не познали. Тем не менее, она исключительно умна.
— Ох, вот это мне совсем не нравится. Знаешь, я действительно чую рыбный вкус. Слабый намек. Этот угорь был совсем сухим?
Слуга поднес к губам половник и вытащил из него некий кусок — черный, сморщенный и настолько непривлекательный, насколько можно вообразить.
Теол склонился поближе. — Багг…
— Да, хозяин?
— Это подошва.
— Разве? Ох. Я — то гадал, почему с одной стороны он тоньше, чем с другой.
Теол сделал еще глоток. — Знаешь, все еще отдает рыбой. Могу заключить, что носитель сандалии работал на рыбном рынке и наступил на угря, а потом потерял подошву.
— Я с трудом заставляю себя подумать о том, на что еще он — или она? — мог наступить.
— Да, нёбо ощущает вкусовую гамму, намекающую на сложную и длинную историю приготовленного. Ладно. Как прошли день и вечер?
— Без особых происшествий. Ракет сообщила, что Герун убил за год почти три тысячи горожан.
— Три тысячи? Явный излишек.
— Я тоже так подумал. Еще супа, хозяин?
— Да, спасибо. Так в чем его проблемы?
— Геруна? Побьюсь об заклад, просто кровожадность.
— Так просто? Ужас. Думаю, нам надо что-то делать.
— А как прошли ваши день и вечер?
— В делах. Я утомился.
— Вы были на крыше?
— По большей части. Хотя припоминаю, один раз сошел вниз. Зачем — не помню. Кажется, я и тогда не понял, зачем — и пошел спать.
Багг склонил голову набок: — Кто-то приближается к двери. — На улице послышался стук сапок, слабый лязг стали.
— Кажется, мой брат, — отозвался Теол. Повернув голову к входной завесе, он возвысил голос: — Брюс, входи.
Занавеска откинулась, вошел Брюс. — Что за интересный запах, — сказал он первым делом.
— Рыбный суп. Не хочешь?
— Нет, спасибо. Я уже поел, как раз после второго звона. Надеюсь, ты слышал молву.
— О войне?
— Да.
— Очень мало, — сказал Теол.
Брюс колебался. Он со вздохом покосился на Багга. — Среди Тисте Эдур явился новый император. Халл присягнул ему на верность.
— Да, это поистине нехорошо.
— Так что ты под угрозой.
— Ареста?
— Скорее убийства. Все во имя патриотизма.
Теол отодвинул миску. — Мне кажется, Брюс, что ты в большей опасности, чем я.
— Меня хорошо охраняют, а тебя — нет.
— Чепуха! У меня есть Багг!
Слуга поглядел на Брюса с тупой улыбкой.
— Теол! Не время для шуток…
— Багг обиделся!
— Я?
— Разве нет? Я бы обиделся, если бы был на твоем месте…
— Кажется, вы и сидите на моем месте.
— Приношу извинения за неуклюжий речевой оборот.
— Великодушно прощаю, хозяин.
— Ты наполнил меня облегчением…
— Прекратите! — Брюс вскочил, взмахнув руками. Измерил шагами тесное пространство комнаты. — Угроза весьма реальна. Агенты королевы не ведают колебаний. Вы оба в серьезной опасности.
— Как мое убийство изменит факт предательства Халлом родной страны?
— Никак, конечно же. Но твоя история, Теол, заставляет многих тебя ненавидеть. Инвестиции королевы пострадали по твоей вине, а она не забывает и не прощает.
— И что ты предлагаешь?
— Во — первых, прекрати спать на крыше. Позволь мне нанять нескольких охранников…
— Нескольких? О скольких ты думаешь?
— По меньшей мере четверых.
— Одного.
— Одного?
— Одного, не больше. Знаешь, Брюс, я не люблю толпу.
— Толпу? Ты всегда ее любил.
— Теперь — нет.
Брюс посмотрел сердито, потом вздохнул: — Ладно. Одного.
— И ты будешь счастлив? Отлично…
— И больше не спать на крыше.
— Боюсь брат, это невозможно.
— Почему?
Теол взмахнул рукой: — Погляди на комнату! Это полный беспорядок! К тому же Багг храпит. И мы говорим не о тихом храпе. Вообрази, что ты прикован к полу пещеры, и в нее врывается прилив, с ревом, ревом, РЕВОМ…
— У меня на примете трое телохранителей, родных братьев. Один из них всегда будет на посту, даже когда ты спишь крыше.
— Если он не храпит…
— Они не будут спать! Они будут стоять на страже!
— Хорошо, хорошо. Успокойся. Я же согласился. Так как насчет супа? Хоть перекусишь до завтрашнего завтрака.
Брюс глянул на горшок. — В нем ведь вино?
— Точно. И самое лучшее.
— Ладно. Налей полмиски.
Теол и Багг обменялись радостными улыбками.
Глава 15
Между нами черное стекло
Непохожести нечеткий лик
И все дальше разбегаются
Эти братские миры
Напрямик не в силах ты пройти
И рукою не пронижешь тень
На себя ты смотришь в зеркало
Только видишь чужака
Черное стекло встает до неба
Ничего важнее вовсе нет
Промежуток между нами
Странствием не сократить
Ни увидеть четко, ни понять
Мы не можем этот промежуток
И к завесе смутной тьмы
Поворачиваем спины
Что же это значит? Просто
Больше мы не смотрим на себя.
Предисловие к «Избавлению нереков»,
Свет и жар сочились из скалы, безжалостно кружили над узкой дорогой. Призраки устремились к трещинам и расселинам и теперь сидели в них, как ожидающие сумерек летучие мыши. Серен Педак ждала Бурака. Опустила на землю тюк, одернула пропитавшийся потом ватник под доспехами — он пополз по спине, будто слезающая кожа. Она сложила часть доспехов в тюк, что, естественно, не облегчало карабканье к верхней точке перевала.
Сзади не доносилось ни звука; она уже решила вернуться на дюжину шагов и поглядеть, что творится за гребнем. Но тут послышались тихие проклятия и неровные шаги.
«Бедняга».
На всем пути их осаждали духи. Призрачные твари сделали сам воздух возбужденным и неспокойным. Было трудно спать, в поле зрения постоянно что-то мелькало, стоянка оглашалась скрежетом и шепотом. Нервы натянулись до предела.
Взглянув на солнце, она стерла со лба смешанный с песком пот и прошла несколько шагов по тропе. Уже почти кончились земли Эдур. Еще тысяча шагов. Потом день пути вниз, к реке. С ними нет фургонов, так что можно просто нанять лодку и проделать остаток пути в Трейт по воде. Еще день.