— Одну из Точек Опоры. Огонь. — Она запнулась. — Когда я видела тебя в первый раз… я солгала, что ничего больше не видела.
— Ты видела ее? Так?
— Сестру Зари… в пламени…
— И что она сотворила со мной.
— Да. — Это был шепот.
Удинаас отвернулся. — Тогда все это не воображение, — буркнул он. — Не плоды…безумия.
— Это нечестно. Ты… ты ничто. Должник. Раб. Вайвел был нужен мне. Мне, Удинаас!
Он покраснел от силы ее гнева. И все понял. Смех был горьким: — Ты призвала его. Вайвела. Ты хотела его крови, чтобы он заразил тебя. Но он не стал. Вместо тебя он избрал меня. Пернатая Ведьма, я рад бы передать его дар тебе. С радостью… нет, не так. Нечему тут радоваться. Благодари, что его кровь не бежит в твоих венах. Это действительно проклятие, как ты тогда и сказала.
— Лучше проклятие, чем… — Она отвернулась.
Он смотрел на бледное лицо в обрамлении спутавшихся светлых волос, дрожавших под касаниями слабого, какого-то безжизненного ветра. — Чем что, Пернатая? Рабыня, рожденная среди рабов. Обреченная на вечные грезы о свободе — но этого слова ты не понимаешь и, наверное, никогда не поймешь. Плитки были твоим путем вовне? Они служили не твоим друзьям летерийцам. Служили тебе самой. Там, глубоко в плитках, ты ловила шепот свободы? Или того, что ты мнишь свободой? Но знай, Пернатая Ведьма, что проклятие не дает освобождения. Любая тропа — капкан, ловушка, загоняющая тебя в игры сил, которых тебе не понять. Возможно, эти силы предпочитают рабов в качестве смертных орудий — ведь рабы в точности понимают суть предлагаемой связи.
Девушка взирала на него. — Тогда почему ты?
— А не ты? — Он отвернулся. — Потому что я не грезил о свободе. Может быть. Прежде чем стать рабом, я был Должником. Ты же сама напоминаешь об этом при каждой возможности. Долги создали собственную систему рабства, и она должна удерживать тебя внутри с того момента, как ты впервые коснешься ее цепей.
Она подняла руки и уставилась на них. — Мы на самом деле здесь? Все так реально…
— Сомневаюсь, — ответил Удинаас.
— Мы сможем остаться…
— В мире Плиток? Это ты должна сказать, Пернатая Ведьма.
— Это не мир ТВОИХ снов, не так ли?
Он мрачно усмехнулся, различив в ее вопросе плохо скрытый подтекст. — Нет. Я предупреждал.
— Я ожидала этих слов. Но не такого печального тона.
— Скорее гневного? — Она кивнула.
— Я гневался, — признался Удинаас, — но все уже ушло.
— Как? Как тебе удается прогнать гнев?
Он посмотрел ей в глаза — и просто покачал головой. И снова отвернулся к руинам. — Такое разрушение, такое смертоубийство. Страшно свершить подобное.
— Может, они заслужили. Может, они сделали…
— Пернатая Ведьма, вопрос о том, кто что заслужил, следует задавать как можно реже. Задаешь его — и приходишь к суровым суждениям, за которым следуют и жестокие дела. Жестокость во имя справедливости порождает все новую жестокость. Мы, летерийцы, достаточно прокляты сознанием всегдашней правоты. Не накликивай большего.
— Ты живешь тихо в очень суровом мире.
— Я же говорил, что не избавлен от гнева.
— Но ты умеешь удалять его из крови прежде, чем причинишь вред другим. Как?
— Я привычен к кровопусканиям, не так ли?
— Боюсь, что так.
Он вздохнул: — Давай пойдем обратно.
Рука об руку они шли к дикарям, ожидавшим их в каменном селении.
— Хорошо бы нам понимать их язык, — сказала Пернатая Ведьма.
— Их шаман умер.
— Проклятие, Удинаас!
В долине кое-что изменилось. Прибыли четыре женщины, с ними молодой паренек. Человек.
Говоривший с рабами воин теперь обратился к мальчишке, и он отвечал ему на том же языке. Потом оглянулся на Удинааса и Пернатую, ткнул в них пальцем и хмуро произнес: — Летерийцы.
— Ты меня понимаешь? — спросил Удинаас.
— Вроде.
— Ты мекрос?
— Вроде. Летерийцы — Должники. Должники. И мать и отец. Бежали жить к мекросам. Жить свободно, на воле. Свобода.
Удинаас показал на мертвый город: — Твой дом.
— Вроде. — Он взял за руку одну из женщин. — Здесь.
— Как тебя звать?
— Рад Элалле.
Удинаас глянул на Пернатую. «Рад» на торговом наречии мекросов означало «найденыш». Но ведь она этого не знает, тут же подумал он. — Найденыш Элалле, — сказал он на языке мекросов, — так ты понимаешь лучше?
Лицо мальчика просияло. — Да! Отлично! Ты моряк, как мой отец. Да.
— Эти люди спасли тебя из города?
— Да. Они зовутся Бентракт. Или звались, что бы это не значило. А ты знаешь?
Удинаас покачал головой. — Найденыш, где другие уцелевшие?
— Нет. Все умерли. Некоторые не сразу, но умерли.
— А ты как выжил?
— Я играл. Услышал ужасные шумы и вопли, улица поднялась да упала, и моего дома нет. Я покатился к большой трещине, в которой было много ледяных зубьев. Я почти что умер. Как и все. Но ударился о ноги. Стояла, она стояла, словно улица была ровной.
— Она?
— Это язык торговцев, да? — спросила Пернатая Ведьма. — Я начинаю понимать. На таком вы говорите с Халедом.
— Она была белый огонь, — продолжал мальчик. — Высокая, очень высокая, она склонилась и схватила меня. — Он изобразил, как его хватают за воротник куртки. — И она говорит «о нет, этот не должен». И мы пошли. По воздуху. Плыли надо всем, пока не пришли сюда. И она ругалась. Всю дорогу.
— Она сказала что-то кроме ругательств?
— Сказала, что потрудилась над этим зачатием и проклятый безногий ублюдок не сорвет ее планы. Никаких шансов, о нет, никаких шансов, и он еще поплатится. А что такое «зачатие»?
— Похоже на то, — пробормотала Пернатая Ведьма.
«Нет».
— Необычные глаза. Должно быть, ее. Твои гораздо темнее. Тусклее. Зато рот…
«Нет». — Найденыш, — выдавил Удинаас, — сколько тебе лет?
— Не помню.
— Сколько тебе было, когда погиб город?
— Семь…
Удинаас торжествующе оглянулся на Ведьму.
— … недель, — договорил мальчик. — Мама говорила, что я расту слишком быстро и буду очень высоким.
Улыбка у Пернатой Ведьмы вышла кривой.
Снова заговорил воин — Бентракт. Мальчик кивнул в ответ. — Ульшан Праль сказал, что хочет задать вам вопрос.
— Давай, — промычал Удинаас.
— Ра» эд, Веб энтаре тог» рудд н» лан н» вис фай? Лист ва олар н» лан? Сте шабин?
— Женщины хотят узнать, что я буду есть, когда повзрослею. Они хотят знать, что едят драконы. Хотят знать, нужно ли бояться. Ничего не понимаю, что они хотят.
— Как их можно есть? Они же… — Удинаас осекся. «Возьми меня Странник, они даже не знают, что мертвы!» — Скажи, чтобы не беспокоились.
— Ки» бри арестешабин бри пор» толь тун логдара куль абси.
— Ульшан Праль говорит, они обещали меня беречь, пока не вернется она.
— Энтаре тог» рудд ав?
Мальчик покачал головой и ответил на языке воина.
— О чем он?
— Ульшан Праль желает знать, ты ли мой отец. Я сказал, что мой отец умер. Сказал, что ты не он. Моим отцом был Арак Элалле. Он умер.
— Скажи ему, Удинаас, — предложила Пернатая Ведьма на летерийском языке.
— Нет. Что тут говорить?
— Ты оставишь его этой… женщине?
Он резко повернулся: — А что ты предложишь? Взять его с собой? Мы даже не здесь!
— Т» ун хавре» ад евентара. «Тун веб воль» раэле бри реа хан ден» ев?
— Ульшан Праль понял тебя. Вроде. Он говорит, здесь есть дыры. Вы хотите к ним?
— Дыры? — удивился Удинаас.
Пернатая Ведьма фыркнула: — Врата. Он имел в виду врата. Я их чувствую. Здесь есть врата, Удинаас. Могучие.
— Веди, — сказал Удинаас найденышу.
— Не люблю того места. Но пойду с вами. Тут недалеко.
Они зашагали к устью одной из самых больших пещер. В темноте коридор начал подниматься, затем, через двадцать шагов, снова повел вниз. Там были каверны со стенами, покрытыми рисунками красной и желтой охрой — черные линии изображали разных зверей, стоящих или бегущих, или падающих с копьями в боках. Далее были пещеры поменьше с черными фигурками — старательными попытками Т'лан Имассов изобразить самих себя. На стенах и потолках красные пятна — призрачные отпечатки рук. Затем тропа сузилась, начался медленный подъем. Показалась вертикальная щель, из которой вырывался свет, свет, полный переливающихся оттенков. Будто там полыхало неземное пламя.
Они ступила на просторную и по большей части ровную площадку. На черной поверхности были рядами расставлены камни, формирующие проход. Он вел по широкой спирали в направлении центра этой площади. Сверху мерцало меняющимися цветами — будто осколками радуг — небо. В середине площади виднелась каменная статуя, грубые формы: ноги из двух вертикальных неровных пилонов, поясница из одной глыбы, торс — три глыбы одна на другой, руки — выступающие по сторонам клинья, голова — продолговатый, поросший мхом валун. Нелепая фигура стояла рядом с пирамидой о двенадцати гранях. Грани эти были очень гладкими, полированными, словно фацеты природного кристалла. Под каждой поверхностью блестели бесчисленные цвета — полосы, сворачивающиеся в спираль вокруг черной дыры.
Удинаас мог ощутить в воздухе давление, будто здесь балансировали могучие силы. Вся конструкция казалась очень хрупкой.
— Ви хан онральмашалле. С» рил к» ул хавра эн» еев. Н» вист. Лан» те.
— Ульшан сказал, что его народ вошел сюда с гадающей по костям. Это было королевство штормов. И звери, множество зверей входило через эти дыры. Они не знали, куда попали, но приходилось много сражаться.
Т'лан Имасс заговорил снова, и говорил долго.
— Их гадающая поняла, что разрывы нужно запечатать, и потянула силу из камня и земли, создала себе это вечное тело, чтобы стоять перед ранами. Удерживать в покое. Она стоит здесь сейчас и будет стоять вечно.
— Но ее жертвоприношение закрыло Т'лан Имассов здесь, не так ли?
— Да. Но Ульшан и его народ довольны.
— Ви тру ларпахаль. Ранаг, бхед, тенаг толларапал. Куль хавра фелар. Куль.
— Эта страна есть путь, мы можем назвать это дорогой, — Найденыш морщил лоб, стараясь понять слова Ульшана. — Стада кочуют взад и вперед. Кажется, они идут ниоткуда, но они приходят.
«Потому что они лишь призрачные воспоминания. Как и сами Т'лан Имассы».
— Дорога ведет сюда? — спросила Пернатая Ведьма на ломаном языке мекросов.
— Да.
— И приходит откуда?
— «Эпал ен. Воль» сав фелан.
Мальчик вздохнул и беспомощно развел руками. — Ульшан сказал, мы в… переливе? Оттуда, откуда идут дороги, изливается избыток того, что есть суть дорог. Окружает это место. За ним нет ничего. Забвение. Несуществование.
— Так мы в ином мире? — спросила Пернатая Ведьма. — К какому Оплоту он относится?
— А эвброкс» л лист Тев. Старвальд Демелайн Тев.
— Ульшан рад, что ты знаешь Оплоты. У него даже глаза засветились. Он рад и удивлен. Он назвал этот Оплот Старвальд Демелайн.
— Не знаю такого, — сказала она с гримасой. Т'лан Имасс заговорил снова, и в его речи Удинаас уловил список. Потом начался еще один, и в нем он различил знакомые имена.
Мальчик пожимал плечами: — Тиам, Кальсе, Силанна, Эмпелас, Окарос, Карозис, Соррит, Атраал, Элот, Антрас, Кессобан, Алькенд, Караталлид, Корбас… Олар. Элайнт. Дракониды. Драконы. Чистые Драконы. Место, из которого идут дороги, закрыто. Смешанной кровью, собравшейся давным — давно ради этого. Драконус, К'рул, Аномандарис, Оссерк, Сильхас Руин, Скабандари, Шелтата Лор, Сакуль Анкаду и Менандора. Он сказал, меня спасла Менандора. — Глаза мальчика широко раскрылись: — Она непохожа на дракона!
Удинаас что-то сказал. Найденыш кивнул: — Ладно. Он сказал, вы сможете выйти отсюда. Он будет ждать вашего возвращения. Они приготовят вам пир. Теленка тенага. Ведь вы же вернетесь?
— Если сумеем, — ответила Пернатая Ведьма. Повернулась к Удинаасу: — Мы же вернемся?
Он поморщился: — Откуда мне знать?
— Будь великодушен.
— К тебе или к ним?
— Ко всем, особенно к сыну.
Он не желал слышать об этом, и потому принялся изучать пирамиду. «Итак, не одна тропа, а много путей. По меньшей мере двенадцать. Двенадцать иных миров? На что они похожи? Что за создания их населяют? Демоны. Может быть, это и есть смысл слова «демоны». Твари, вырванные из родного мира. Как рабы, прикованные к новому хозяину, которому не важна их жизнь, их благополучие. Который просто хочет их использовать, подобно другим инструментам. Когда они станут не нужны, их выбросят.
Но я устал от сочувствия. От необходимости сочувствовать, по меньшей мере. Лучше бы сочувствовали мне. Будь великодушен, говорит она. Очень щедро — для нее». — Он оглянулся на мальчика. — «Мой сын. Нет, просто мое семя. Она взяла только его, ей больше ничего от меня не нужно. Ее привлекла кровь вайвела. Должно быть. Ничего больше. Не мой сын. Мое семя.
Слишком быстро растет. Это свойство драконов? Неудивительно, что женщины Т'лан Имассов напуганы». — Он вздохнул: — Найденыш, спасибо тебе. И передай нашу благодарность Ульшану Пралю. Мы будем мечтать о пире из теленка тенага. — Повернулся к Пернатой Ведьме. — Ты сумеешь выбрать правильный путь?
— Наша плоть притянет нас обратно. Идем. Мы не знаем даже, сколько времени протекло в нашем мире. — Взяв его за руку, она двинулась к каменной фигуре. — Миры мечты. Вообрази, что мы можем увидеть! Что сможем выбрать…
— Это не миры мечты. Они реальны. В тех местах мы будем духами.
Пернатая Ведьма фыркнула, но не сказала ничего.
Удинаас повернулся, чтобы бросить последний взгляд. Мальчишка найденыш, сын раба и драконицы, воспитанный не отцом и не матерью. А рядом с ним дикарь с уродливым лицом. Он верит, что все еще жив. Верит, что имеет плоть и кровь, что он охотник и вождь. Что у него есть желания и аппетиты, что ему есть куда идти. Удинаас не мог решить, кто больше достоин жалости. Вид каждого разбивал ему сердце, и не было способа разделить старого и молодого. «Если бы у горя были оттенки…»
Он отвернулся. — Давай, веди нас назад.
Ее рука отвердела. Пернатая Ведьма потянула его за собой. Он увидел, как он проходит сквозь стену мерцающего пламени. Затем прошел за ней.
* * *Атрипреда Яни Товис стояла на широкой стене, примыкающей к Северной Прибрежной башне, и смотрела на воды Непахского моря. Те солдаты, что несли в своих жилах частицу крови давно исчезнувших аборигенных рыбаков Косы, звали начальницу Полутьма — так переводилось с древнего языка ее имя.
За спиной широкая и прямая дорога на насыпи выходила из ворот башни, на протяжении двух лиг прорезала старый лес, затем миновала фермы и упиралась створки Внутренних ворот крепости Фент.
Она собиралась проехать по этой дороге. Как можно быстрее.
Рядом стоял местный финед, тощий как ива, угрюмого вида мужчина с почти бесцветной кожей. Он уже третий раз за двенадцать секунд кашлянул.
— Да, да, финед, — отозвалась Полутьма.
Мужчина вздохнул с нескрываемым облегчением: — Я соберу взводы, Атрипреда.
— Момент. Вы еще можете выбирать.
— Атрипреда?
— Сколько эдурских судов перед нами, как считаете?
Финед прищурился, глядя на север. — Думаю, восемь — девять сотен рейдеров. Меруде, Ден-Рафа, Бенеда. А таких, вон тех перегруженных, я раньше не видел. Пятьсот?
— Они скопированы с наших кораблей, — сказала Полутьма. — Наши вмещают по пятьсот солдат, и к каждым пяти кораблям придается один для грузов. Примем для этих ту же оценку. Четыреста транспортов, набитых воинами Эдур. Двести тысяч. Рейдеры несут от восьмидесяти до ста человек. Скажем, по сто. Тогда их девяносто тысяч. Итого: сойти на берег готовы почти триста тысяч человек.
— Да, Атрипреда.
— Утром пять тысяч Эдур высадились у форта Первая Дева. Тамошний худосочный гарнизон оседлал всех доступных лошадей и скачет к Фенту-на-Косе. Где стоит мой гарнизон.
— Можно заключить, — отозвался финед, — что это главные силы эдурского флота. Даже главные силы всего пошедшего на самоубийственное вторжение народа.
Она оглянулась. — Нет, ничего подобного мы заключать не вправе. Мы никогда не знали, сколько народа в землях Эдур.
— Атрипреда, мы сможем удерживать Фент неделями. За это время подоспеет армия освобождения и мы раздавим серокожих уродов.
— Мои магические кадры, — продолжала она, — состоят из троих сомнительных волшебников. Один вечно пьян, а двое других готовы убить друг дружку за косой взгляд. Финед, вы видите темноту моря за судами Эдур? Жители Фента хорошо знают такую черноту и что под ней таится.