Уже давно Бара под руководством Цеды с головой ушла в поиски знаний о прирученной Тисте Эдур твари. Гавань и залив некогда были сушей. Массивной плитой известняка, под которой текут подземные реки. Эрозия обрушила там и сям эту плиту, образовав глубокие круглые колодцы. Иногда на дне колодца продолжался ток реки; но иногда отверстие засорялось солями извести, и вода становилась спокойной и темной.
Одно из таких мест давно стало местом поклонения. В бездну кидали сокровища. Золото, нефрит, серебро и даже людей. Холодная вода звенела от воплей утопающих, кости и плоть упокаивались на дне колодца.
Там появился дух. Питаемый отчаянием и кровью, бессильными молитвами, жестокими жертвоприношениями живых душ. Она понимала, что во всем этом скрыта тайна. Жил ли дух до начала культа, его просто привлекли дары? Или древние поклонники вызвали его к бытию? Так или иначе, итог один. Живет эта тварь, приученная к голоду… и к удовлетворению голода. Пристрастилась к горю, ужасу и пролитой крови.
Поклонники ее пропали. Умерли, выселены, или сами принесли себя в жертву? Невозможно сказать, как глубок слой костей на дне колодца. Но толщина его ужаснет любого…
Дух был обречен на скорую смерть. Если бы море не поднялось, проглотив землю, если бы не пали внезапно стены этого мирка, выпустив на свободу все, что таилось внутри.
Побережье во всех странах мира является местом поклонения. Об этом раз за разом твердят еще анналы Первой Империи, ее отчеты о вновь открытых народах. Грань между морем и сущей является манифестацией символической грани между ведомым и неведомым. Между жизнью и смертью, духом и разумом, между необозримой армией элементов и сил, противоположных, но работающих сообща. Морю отдают жизни людей, в его глубины швыряют сокровища. А в самих морях корабли и команды то и дело погружаются в бездну.
Поэтому дух ведал… соперников. И питался плохо, как подозревала Некил Бара. Слабеющий, страдающий, он вернулся в свою нору, ныне сокрытую под водой. Вернулся, чтобы умереть.
Невозможно понять, каким образом ведуны Тисте Эдур нашли его, постигли его природу и таящиеся силы. Но они его нашли, связали, кормили кровью, пока к нему не вернулись силы — а вместе с силами растущий голод.
«Теперь мне нужно найти способ его убить».
Она ощущала его приближение под килями эдурского флота. По защитным линиям гавани суетились солдаты, заполняли укрепления. Команды готовили баллисты и требушеты. Пылали костры, распаковывались связки тяжелых дротиков.
Носящий тяжелую шубу Арахафан расположился на главном пирсе и, как она, смотрел на набегающий флот. Он постарается блокировать атаку духа, разъярить его, чтобы Некил Бара подобралась поближе к его сущности и нанесла удар в самое сердце.
Ей хотелось бы, чтобы в городе оставался Энедиктал. Но он вернулся в свой батальон под Шилом. Еще ей хотелось бы, чтобы сюда маршировали Змеиные Пояса.
Пока внимание духа отвлечено, Энедиктал смог бы разбить флот Эдур. Бара не знала, скольких сил лишатся она и Арахафан, убивая духа, останется ли хоть кроха для удара по флоту. Может дойти до рукопашной схватки в гавани.
«Вот абсурдность применения магии в войне. Мы можем всего лишь нейтрализовать друг друга. Но если одна из боевых команд имеет численный перевес…»
Под ее началом состояли шесть младших волшебников, рассеявшихся в рядах солдат батальона Холодной Глины. Их должно оказаться достаточно против сопровождающих флот ведунов. Бара тревожилась, но не особенно сильно.
Красные паруса затрепетали. Уже видны носящиеся по палубам и снастям команды. Флот готов к нападению. Под передовым кораблем вздулась темная волна, полночным синяком распространяясь по всей гавани.
Вдруг ее обуял страх. «Оно… слишком большое».
Взгляд вниз, на одинокую меховую фигуру на конце пирса. Руки волшебника были воздеты.
Дух рванулся под гребнем волны прямо к гавани, набирая скорость. Солдаты в доках подняли щиты. Над строем взметнулись наконечники копий. Кто-то пустил из требушета огненный шар. Некил Бара смотрела, как он описывает дугу, оставляя хвост дыма, как приближается к волне. Исчезает в облаке копоти.
Послышался рев Арахафана; она увидела, как замерцала полоса воды перед доками, поднялась к небесам стеной пара. Как раз в этот миг дух нырнул ко дну. Момент до столкновения.
Удар заставил маяк затрястись под ее ногами. Бара взмахнула руками, удержав равновесие. Сидевшие на узком железном балкончике зеваки с воплями полетели на камни. Балкон задрожал, словно проволочка в руках кузнеца. Крепления отрывались, испуская облачка пыли. По башне пронесся тяжкий стон, когда балкон начал падать к подножию.
Пар и темная волна сошлись в схватке, все выше вздымаясь над Арахафаном. Колдуна поглотила тень. Башня маяка оседала. Некил Бара обратилась лицом к гавани, взмахнула руками и слетела с края.
Исчезла в трепещущем магическом луче. Спланировала к земле, окруженная сверкающей белой скорлупой, вокруг которой вились ленты синего огня.
Словно копье бога, луч врезался в бок духа. Пробил светящийся синим огнем путь в мрачной кипящей воде.
«Странник! Он проиграл! Проиграл!» Она сначала ощутила, а уж потом увидела Арахафана. Плоть кусками отваливалась от костей, чернея, словно ее слизывал бурный вихрь. Она видела, как пропали губы и зубы, превратив лицо в отвратительную маску. Глаза сморщились, почернели, потом запали внутрь орбит.
Она еще чуяла его удивление, его неверие…
Обнажилась плоть духа: слои и слои темной свернувшейся крови, тусклые волосы, тонкие полоски костей. Обросшие ракушками драгоценности, смятые монетки. Слои высохших младенческих трупиков, завернутых в кожу. У каждого пробит лоб, лицо искажено агонией боли и недоумения. «Слои. О Госпожа, что делаем мы, смертные? Снова, и снова, и снова!»
Каменные топоры, жемчуга, куски раковин…
Скользнула к сердцевине…
… чтобы понять, что они ошибались. Гибельно ошибались.
Дух — просто раковина, склеенные воспоминаниями кости, зубы и волосы. Просто воспоминания.
А внутри…
Некил Бара поняла, что сейчас умрет. Против поднявшегося ей навстречу нет защиты. Никакой. Она не сможет — никто бы…
— Цеда! Куру Кан! Услышь меня! Смотри…
* * *Серен Педак сидела у стены. Ее задевали ногами, толкали, роняли бегущие люди.
Недавно она очнулась в темном погребе, окруженная разбитыми винными бочками. Ограбленная, без большей части доспехов. Меч и нож также пропали. Боль между ног намекнула ей, что случилось и худшее. Губы вспухли и ныли от поцелуев, которых она не помнила; спутанные волосы окрасились кровью. Она кое-как выбралась из-под земли, проползла по грязным камням до ближайшей стенки и скрючилась, тупо глядя на картину паники.
Город скрылся в дыму. Бурый полумрак, звуки далеких схваток — в гавани, слева от нее, около северной и восточной стен справа. Горожане беспорядочно носились по улице. Напротив двое мужчин сошлись в смертной драке: один пытался проколоть другого, потом начал колотить его головой о мостовую. Гулкий стук сменился влажным хрустом. Победитель откатился от содрогающейся жертвы, встал и, шатаясь, побрел восвояси.
Другие выбивали двери. Внутри вопили обнаруженные налетчиками женщины.
Тисте Эдур видно не было.
Справа появились трое мужчин — явных мародеров. Один нес окровавленную дубинку, другой размахивал серпом. Третий тащил за ногу тело мертвой или потерявшей сознание девочки.
Они заметили ее. Хозяин дубинки ухмыльнулся: — Мы пришли тебя подобрать, аквитор. Очнулась и еще захотелось, ась?
Она не узнавала их, но в глядящих на нее глазах было что-то ужасно знакомое.
— Город пал, — продолжил мужчина, подходя все ближе. — Но у нас есть путь наружу, и мы хотим и тебя захватить.
— Решили оставить для себя, дорогуша, — загоготал человек с серпом. — Не беспокойсь, мы тебе не повредим.
Серен прижалась к стене.
— Стоять!
Новый голос. Троица оглянулась.
Синие очи, металлического оттенка волосы — этого она знала. Может быть. Она не была уверена. Никогда не видела подобного доспеха, а ведь кольчуга пурпурного цвета запомнилась бы любому. У бедра незнакомца висел широкий меч. Он не спешил его вытаскивать из ножен.
— Это тот иноземный ублюдок, — сказал тип с дубинкой. — Найди себе другую.
— Уже нашел. Два дня ее ищу…
— Она наша, — крикнул носящий серп.
— Не подходи, — прорычал третий, поднимая тело ребенка над головой, словно собирался сражаться им.
Серен поняла, что он уже использовал его подобным образом. «О дитя, лучше тебе быть мертвой. Лучше бы тебе умереть сразу…»
— Ты нас знаешь, чужак, — сказал человек с дубинкой.
— О да! Вы ужас этого городишки. Я многое слышал о ваших подвигах. Это дает мне преимущество.
— Как так?
Иноземец медленно подходил ближе. Что — то блеснуло в его глазах, когда он ответил: — Потому что ВЫ ни черта обо мне не знаете.
Взметнулась дубина. Блеснул серп. Тело вспороло воздух.
И было поймано рукой иноземца. Одновременно он поднял другую руку, ладонью кверху, и вроде бы слегка коснулся подбородка первого бандита.
Она не поняла.
Человек с дубинкой валялся на земле. Второй смотрел на торчащий из груди собственный серп. Медленно оседал.
Треск. Фонтан кровавых брызг.
Чужеземец отступил, неся тело девочки под мышкой. Левая рука держала нижнюю челюсть третьего бандита — будто кожаную ручку ведра.
Справа от нее слышались отвратительные хлюпающие звуки. Мужчина выпучил глаза и хрипел.
Незнакомец отбросил челюсть с висевшими на ней нёбом и куском языка. Положив девочку на землю, шагнул к противнику. — Мне не нравится, что вы делали. Ничего мне не понравилось, а меньше всего сделанное с этой женщиной и этой девочкой. Так что я решил тебя изуродовать. Очень сильно.
Бандит повернулся, как будто собирался бежать. Затем ноги ему отказали, и он шлепнулся на брюхо, распластался по мостовой.
Незнакомец торжественно и медленно склонился над ним. Два коротких тычка пальцами в основание шеи, справа и слева — и она услышала треск позвонков. Вокруг головы собиралась лужица крови.
Мужчина переместил внимание на промежность врага.
— Хватит.
Он оглянулся, поднимая брови.
— Хватит. Убей его. Просто убей, Железный Клин.
— Уверена?
Из окна здания напротив выглядывали горожане. Не отрывали от них взоров.
— Достаточно, — прохрипела она.
— Хорошо.
Он слегка распрямил спину. Тычок в затылок. Кость проломилась. Тело замерло.
Железный Клин выпрямился. — Так лучше?
«Да уж. Все лучше и лучше…»
Багряный гвардеец подошел к ней. — Моя вина. Я заснул, думал, что ты в безопасности. Ошибка. Извини.
— Девочка?
Взгляд наполнился болью: — Думаю, затоптана лошадью. Уже довольно давно.
— Что случилось?
— Трейт пал. Эдурский флот отошел. Когда с Некил Барой и Арахафаном было покончено, корабли вернулись. Защитников смяли темные духи. Воины сошли на берег. Плохо дело, аквитор. — Он оглянулся через плечо. — Тем временем подошла армия с суши. Взяла плохо охраняемые стены. Десять ударов сердца — и северные ворота достались им. Эдур убивали каждого встреченного солдата. Не грабили. Кстати, безоружных они пока не трогают. Но никаких гарантий, ты же понимаешь?
Он помог ей встать. Она вздрогнула, когда ее коснулись руки — орудия кровавого убийства.
Если он и заметил, то не подал вида. — Мой Клинок ждет. Корло удалось найти садок в этой Худом клятой дыре. Первый раз за наши два года здесь. Его принесли Эдур, сказал он. Вот почему.
Она поняла, что движется. Они шли, избирая кривые переулки, не показываясь на больших улицах. Со всех сторон слышались звуки резни. Внезапно Клин покачал головой: — Проклятие, нас отрезали.
* * *Они оказалась втянутыми в резню — озадаченные свидетели убийства несчастных дезорганизованных солдат. Они гадали, не станут ли следующими ростовщики.
Удинаас брел в хвосте охраны Императора — двенадцати разъяренных воинов, режущих плоть, рубящих врагов напропалую, словно они пробивались через тростники.
Рулад показывал не ему принадлежащее мастерство. Его руки были размытыми пятнами, однако каждое движение казалось выверенным и безошибочным. Он что-то бормотал — маниакальный бред, раз за разом прерываемый взвизгами, в которых было страха не меньше, чем гнева. Это не торжествующий воин. Не берсерк, не боец в ореоле самоубийственной храбрости. Убийца… Мясник.
Стоявший рядом воин упал под отчаянным ударом летерийца. Император завизжал, бросаясь к врагу. Пестрый меч поднялся, кровь брызнула будто вода. Он чуть не задохнулся от смеха. Телохранители украдкой косились на одичавшего правителя.
Далее по улице, через некое подобие заслона. Удинаас спотыкался о трупы, об извивающиеся, стонущие тела. Обезумевшие перед смертью люди звали матерей. Таким раб клал ладонь на лоб или касался плеча, бормоча: — Я здесь, мальчик мой. Все хорошо. Можешь идти.
Милосердный жрец волочится на цепи, шаг за шагом, шепчет пустые утешения, смиренную ложь, прощает и сам взывает к кому-то — чему-то — умоляя простить себя. Но никто не касается его, ничьей ладони не ощущает он на своем лбу.
«Расплата за сожженные села. Где тут ростовщики? Война ведь выгодна им».
Еще сотня шагов. Еще трое павших Эдур. Рулад и восемь братьев. «Сражаются. Где вся армия?
Где-то в другом месте».
Если уметь выбирать верные вопросы, ответы станут очевидными. Ясное откровение: он здесь ради чего-то…
Еще один воин завопил, взмахнул руками и упал, ударившись лицом о мостовую.
Рулад убил еще двоих солдат, и вдруг противников не осталось.
Он застыл в странной нерешительности посреди перекрестка, среди полос дыма.
Справа возник еще кто-то.
Двое Эдур отпрянули и упали, смертельно раненые.
Нападающий выбросил перед собой левую руку: голова воина Эдур треснула с громким щелчком.
Лязг мечей, еще кровь, еще один падающий воин. Нападающий прорвал строй и развернулся.
Рулад шагнул ему навстречу. Мечи — один тяжелый и пестрый, другой самый обычный на вид — столкнулись и при помощи странного приема незнакомца, проворота руки, будто склеились. Другая его рука метнулась над клинками, основание ладони врезалось в лоб Рулада.
С громким треском сломалась шея императора.
Пестрый меч соскользнул с меча незнакомца. Тот уже отступил, кончик его клинка уже выходил из груди очередного Эдур.
Еще удар сердца — и пали двое последних телохранителей, щедро разбрызгивая кровь по мостовой. Словно плата.
Чужак огляделся, заметил Удинааса и кивнул. Махнул рукой в сторону улочки, и оттуда вышла женщина.
Успела пройти полдюжины шагов, прежде чем Удинаас ее узнал.
«Ее жестоко осквернили.
Но такого больше не будет. Пока жив этот человек…»
Серен Педак не обратила внимания ни на него, ни на умирающих Эдур. Чужак взял ее за руку.
Удинаас смотрел вслед им двоим, идущим вниз по улице, сворачивающим за угол.
Где-то позади послышались крики Эдур, шум топающих ног.
Раб обнаружил себя стоящим у трупа Рулада. Смотрящим на свернутую под нелепым углом голову, на руки, крепко держащие меч.
Он ждал, когда рот распахнется и снова раздастся безумный смех.
* * *— Самое странное оружие, мною виденное. Проклятие!
Серен мигнула. — Что?
— Но он был хорош, с таким-то мечом. Еще пять лет — и приобрел бы умение, делающее его ходячей смертью. Достаточно, чтобы смутить любого. Искру, Синяка, даже самого Шкуродера. А доспехи! Скажу — мне чертовски повезло. Будь у нас время…
— Что?
— Тисте Эдур.
— Эдур?
— Ладно. Вот и они.
В дальнем конце аллеи прятались шестеро. Две женщины, четверо мужчин. Все в багряных кольчугах. С обнаженными клинками. С кровью на клинках. Один, в более легких, чем у других, доспехах и с какой-то диадемой в левой руке, выступил вперед.