Силы ночные, да я сама бы и ослепла, и поверила, если б не одно. Если бы они не отняли у меня семью. Узнать, что мама и папа — совсем чужие. Понять, что Димка для меня — никто. Услышать: «Если они увидят, кто ты, они будут в ужасе». Кажется, я выклевала глаза тому, кто это сказал. Какая разница? Через пару дней он вырастил новые.
Я возненавидела жизнь среди фейри. Существование, ограниченное сплетнями в птичнике, поручениями мелочных нобилей и кровавым опьянением охот, казалось тюрьмой после поездок с папой по столицам мира. Какое сравнение может быть между вечером, проведённым с любимой книгой, и яростной, навеянной извне злобой, заставляющей рвать когтями тело другого разумного существа? Воспоминания о лёгкой доступности Интернета мучили, когда любую кроху информации приходилось добывать чуть ли не с кровью. Ну а магия… зачем нужна магия, если её используют против тебя?
Не знаю, сколько длился этот кошмар. Время иначе ведёт себя рядом с фейри, но по моим ощущениям прошло около трёх лет. Воспоминания о доме поблекли и подёрнулись сияющей дымкой, заставлявшей всё видеть в радужном свете. Забылись болезни, ссоры, тоскливость школы. А потом была история… Не важно. Я сломалась. Поднялась в небо над пиками забвения, так высоко, как только смогла. И обернулась человеком.
Спас меня филин Маккиндера. Мы тогда оба едва не разбились, и это был второй раз, когда он рисковал из-за меня бессмертием. Мастер охоты пришёл в ярость, окончательно уверившись, что толку от «человеческого выкормыша» не будет. Тогда бы всё и закончилось, но вмешалась дама Аламандин.
Уж не знаю, что такого забавного госпожа моя находит в фейри, ненавидящей свой народ. Благородная леди-рыцарь заявила, что хочет видеть бесхозную и бесполезную неясыть своей личной птицей. А потом сделала предложение: мне позволено будет вернуться домой, более того, хозяйка сделает так, что там никто не успеет заметить моего отсутствия. Ценой этому будет моя верность. Абсолютная. Преданность ей, Аламандин, даже вопреки приказам короля и велениям судьбы.
Я согласилась.
Дома… всё оказалось не так. Нет, там и в самом деле прошло лишь несколько минут и ничего не успело измениться. В этом-то и проблема. Измениться успела я. Но как доказать папе, что я способна сама принимать за себя решения? Как объяснить маме, что взрослый оборотень здоровее любого смертного, что моя астма давно в прошлом, что приступы головокружения и слабости сейчас в основном связаны с близостью холодного железа?
Как сказать им, что порой я должна, что я обязанаисчезать на целую ночь, а то и несколько ночей?
Первые месяцы были… сложными. Но они любили меня, и это стоило всех усилий.
А потом Димка застал свою «сестрёнку» в момент превращения.
Мне даже не понадобилось ничего объяснять. Откуда этот молодой смертный знает столько о потустороннем мире? Порой мне кажется, что он понимает куда больше меня самой. Дмитрию хватило одного взгляда, чтобы уяснить суть.
Холодный, холодный вопрос: «Где моя настоящаясестра?»
Моё запинающееся: «Н-не знаю».
Он развернулся и ушёл. Я не сразу поняла, что потеряла брата. То есть совсем его потеряла.
Вспоминая сейчас о прошлом, я гадаю: надо ли мне извиняться перед тем фейри, которого я когда-то пыталась убить? За правду глаза не выклёвывают. Или если уж выклёвывать, то не только за неё.
5
Трепет паутинки, предупреждающий о приближении филина. Он будет здесь через пару минут. Я отбрасываю воспоминания о прошлом, застываю на ветке.
В сотый раз прикидываю соотношение сил.
Я крупнее обычной серой неясыти, но не намного. Размером я примерно… ну, от макушки до кончиков когтей я в длину столько же, сколько будет от локтя до кончиков пальцев моей госпожи.
Уж не знаю, каков размерами настоящий филин Маккиндера, но в том, что служит мастеру охоты, поместятся три молодые неясыти. И это если мы говорим только о размерах. А есть ещё скорость, сила, умение, опыт. Магия, в конце концов.
Единственное, что на моей стороне, — естественный темперамент. Хорошо быть злобной и агрессивной по природе. Серые неясыти считаются одной из самых сложных птиц для фотографов, поскольку, защищая гнездо и охраняя птенцов, они атакуют с самозабвением берсерков. Это полезное качество я унаследовала в полном объёме. Не уверена, правда, в птичьей ли натуре тут дело или же в характере милейшего создания по имени Дарья Шувалова.
Тень звука. Тень движения. Огромный филин летит над тропой, прекрасный в своём охотничьем скольжении.
Не давая себе времени задуматься, срываюсь с ветки и с криком, заставившим содрогнуться деревья, падаю ему на спину. Злость. Боль. Вина.
Комок перьев, рвущих тело когтей, хлещущего клюва. Я пытаюсь убить птицу, которой дважды обязана жизнью, и стыд, смешанный с ощущением чего-то непоправимого, неправильного, лишь ещё больше подхлёстывает ярость.
Ещё один крик, сопровождаемый волной дробящей кости магии, — но он выдерживает атаку, как будто та ничего не значит, подминает меня под себя, сжимает бока огромными страшными когтями. Выпрямляется, распахнув для равновесия крылья… И падает на меня тяжёлым мешком перьев.
Смертная чародейка с моим лицом стоит над нами, глядя внутрь себя измученным взором. И тоже падает, достигнув наконец предела выносливости. Я с трудом выбираюсь на волю, расправляю смятые чужими когтями конечности. Удивительно, но я почти не пострадала. Теперь, глядя назад, на эту короткую, безумную схватку, понимаю, что он старался не причинить мне вреда. Хотел обездвижить, а не ранить.
Вина, сомнения и боль поднимаются приливом. Госпожа моя, простите, высокая моя хозяйка, что же я делаю…
Со страхом касаюсь клювом груди филина, но смертная, как и обещала, использовала то же заклинание, что и на теневых гончих. Он всего лишь спит.
С неохотой оставляю старшую птицу, подхожу к своей «добыче». Смотреть на неё без содрогания не могу, но есть вещи, которые исчерпываются словом «должна».
Как маленькой, избитой сове унести в безопасное место тело взрослой девушки? Больно вспоминать, но и этому меня научил филин Маккиндера. Тогда, над пиками забвения. Есть вещи, которые для фейри зависят лишь от точки зрения. Верность. Время. Форма.
Масштаб.
Расслабляю глаза, заставляя себя видеть чародейку такой, какая она есть на самом деле, и в то же время маленькой, лёгкой, похожей на деревянную статуэтку. Одно изображение накладывается на другое, но какое из них верно?
То, которое я выберу.
Сжимаю добычу когтями и поднимаюсь в небо.
По крайней мере, она не будет вырываться и брыкаться в полёте. В отличие от некоторых.
Путь в безопасное место более утомителен, нежели весь предыдущий вечер вместе взятый. Я не могу возвращаться лёгкой дорогой, поскольку там можно наткнуться на охоту, а этого совсем не хочется. Приходится искать обходные тропинки. Уоу-ух! Навигатор из меня, мягко говоря, сомнительный.
Дважды залетаю куда-то… гм, не туда, дважды вынуждена возвращаться, причём во второй раз едва успела унести ноги. Будем надеяться, что преследователи, буде такие имеются, решат, что это очень умная ловушка, призванная сбить их со следа. Удирать от погони, которая отлично осведомлена, что на самом деле ты банально потерялась, — что может быть унизительней?
Ноша во время этих метаний отнюдь не становится легче. Масштаб — он, конечно, явление относительное, но вот когти у меня начинает ломить очень даже конкретно. И крылья скоро отвалятся совершенно объективно. И плакать хочется. Только совы не плачут.
Наконец облетаю странное, похожее на облачный замок строение и оказываюсь над знакомым посёлком. Минута, чтобы сориентироваться. Здесь есть одна тропка, которая могла бы помочь срезать десяток километров, но я сегодня уже наплуталась. Стиснув клюв, лечу напрямик, в обычном октябрьском небе. Добравшись наконец до места, не столько влетаю, сколько вваливаюсь в оставленное специально для таких случаев открытым окно.
Волшебница бесцеремонно брошена на кровать, а я долго сижу, пытаясь дать отдых усталым мышцам. Затем, не оглядываясь, улетаю в предрассветную тьму. Мне ещё надо успеть добраться до дома.
6
Димка ждал на балконе, нервно меряя шагами огороженные холодным железом два метра. Обернувшись в воздухе, я свалилась ему прямо на руки и, едва удерживаясь на грани сознания, позволила втащить своё тело в мою комнату.
— Что ты творишь? — Брат бесцеремонно сгрузил меня на постель и теперь тихо шипел, доставая из-под кровати аптечку. — Совсем очумела — превращаться без прикрытия?! Уже светает, тебя мог увидеть кто угодно!
Успокаивающе запахло бальзамом Вишневского, и я наконец позволила себе расслабиться. Полупроглоченное рыдание, заклокотавшее в горле при попытке заговорить, удивило меня саму. Димка, лишь теперь по-настоящему рассмотрев, в каком я виде, застыл.
— Даша?..
— Всё… в порядке. Кровь… не моя. В основном.
Почти все раны, оставленные короткой схваткой с филином, зажили при обращении, но ничто не могло скрыть кровоподтёков. Я безуспешно попыталась прикрыть пожелтевшие, но всё ещё впечатляющие синяки на рёбрах.
Брат выругался так, что услышь его мама, без мыла бы не обошлось. Короткими, резкими командами он заставил меня поднять и опустить руки, несколько раз вздохнуть. Спор в приглушённых тонах, спор детей, не желающих тревожить сон родителей:
— Переломов нет. Дима…
— Всё равно надо забинтовать.
— Я должна сказать тебе…
— Повернись.
— Это вовсе не обязательно. Дим…
— Кто тебя так поцарапал? Не отвечай. Сейчас, достану антисептик…
— Дима!
Раздражение вскипело и превратилось в какую-то детскую злость. Я поймала его руки, сжала, едва ли не в первый раз показывая свою силу.
— Дмитрий Шувалов, посмотри на меня!
Лёд в его глазах на мгновение треснул, и мелькнуло что-то… Страх? О госпожа, только не это! Сглотнув, я чуть сжала его ладони и выпустила их, делая медленный шаг назад. Уходя из его личного пространства.
— Сейчас я приму душ, а потом мы вместе поедем на дачу. Тебе надо быть там как можно скорее.
— У меня сегодня занятия, — резко бросил он и отвернулся. — Как и у тебя. Если помнишь.
— Дима. — Вдох. Выдох. Момент истины. Ещё не поздно, не поздно, ещё можно всё переиграть. Семья. Моя семья, мои родители, мой брат.
Краденая семья.
Никогда никакие слова не давались так тяжело. — Я нашла твою настоящую сестру.
Мы выехали через двадцать минут. Не знаю, что там наврал Димка, пока я, забившись в душ, пыталась сдержать рыдания. Судя по комментариям сонной мамы, в истории фигурировало домашнее задание и ранний склероз в семействе Шуваловых. Наскоро одевшись, схватив приготовленный с вечера школьный рюкзак, я вылетела на лестничную площадку, отказываясь встречаться взглядом с шагающим рядом братом. Чуть не сломала шею, прыгая через три ступеньки, чем заслужила выговор от ночного охранника. Выскочила наконец в предрассветный двор.
Дожидаясь, пока Димка выгонит из подземного гаража машину, я успела обойти три раза вокруг клумбы, бормоча заговор. Если повезёт, это хоть немного запутает тех, кто будет меня искать.
Чтобы сесть в машину, пришлось собрать всё своё мужество. И не только потому, что за рулём расположился заледеневший, точно лужа в октябре, Дмитрий. Из всех видов транспорта тяжелее всего мне давались автомобили. Самолёты и поезда, состоящие из того же холодного железа, почему-то переносились относительно спокойно, но стоило подойти на метр к даже самому современному, самому комфортабельному авто, как на меня накатывала волна дурноты и ноги сами поворачивались в обратном направлении. Вот и сейчас, набрав полную грудь воздуха, я запихнула себя на переднее сиденье лишь усилием воли. Вслепую нащупала ремень.
Машина тронулась плавно, мягко. Мои мысли метнулись к вчерашнему обеду. Как хорошо, что мама не успела настоять на сегодняшнем завтраке!
Лёгкие начали болеть, и я всё-таки заставила себя сделать глоток воздуха. Неужели никто не замечает этот… запах? Бензин, металл, пластик, кожа мёртвых животных, бензин, газ, яд… Ло-о-орды, как мне плохо!..
— Дыши, — бросил мне брат.
— Пристегнись, — сквозь стиснутые зубы огрызнулась я. И, упёршись стекленеющим взглядом в окно, начала мысленно отсчитывать минуты.
Димка вёл осторожно даже в час, когда на улицах никого, кроме нас, считай, и не было. Вот она, сила привычки. Дмитрий — сорвиголова за рулём, о чём свидетельствовали бесконечные споры с отцом. Но не припомню ни разу, чтобы он нарушил хоть одно правило, когда в машине была я. Даже когда узнал, что автомобильная катастрофа мне страшна не так, как смертным. Даже сейчас, когда имелись все причины торопиться.
Я не пыталась анализировать. Мыслительный процесс вообще плохо сочетается с бунтующим вестибулярным аппаратом.
— Надо было надеть аламандиновую подвеску, — пробормотала я себе под нос.
— Какую подвеску?
Я попыталась вспомнить, встречается ли этот камень в мире смертных или является исключительно собственностью фейри. Последнее время я всё чаще ловила себя на мысли, что, поначалу такие ясные, границы между моими жизнями стираются, а память всё чаще выкидывает странные фокусы, отказываясь каждому факту и поступку выделять чёткий ярлык. Травы, деревья, животные, люди — я уже не всегда могла разделить увиденное на «это-относится-к-совершенно-нормальной-и-не-волшебной-жизни», «это-пришло-из-мира-магии» и «это-вообще-бред-фантазия-чушь-и-не-существует».
— Так. Бижутерия. Он промолчал.
Граница города. Скучающий офицер попытался было остановить дорогую машину, но брат метнул в его сторону острый взгляд, и он отвернулся, неожиданно потеряв к нам всякий интерес. Я сделала вид, что ничего не заметила.
Добравшись наконец до ровного шоссе, Димка плавно надавил на газ. По прежнему в пределах допустимого, но…
У-у-у-у!
Минут десять длился захватывающий диалог с собственным желудком, затем я сдалась и выдавила тонкое:
— Останови!
Взвизгнули тормоза. Я выскочила из машины ещё до полной остановки, пробежала несколько метров, рухнула на колени. Оказалось, от вчерашнего обеда осталось не так уж мало.
Сзади послышались шаги. Поднявшись наконец с земли, я не глядя взяла протянутый кислородный баллон и прижала к лицу маску. Несколько глубоких вдохов, и в голове прояснилось.
— Извини. Слишком много магии прошлой ночью.
Он молча пожал плечами и вернулся к машине.
Иногда я начинаю ненавидеть свой организм.
Во второй раз сесть в машину оказалось проще. Быть может, помогла маска, быть может, тело с неудовольствием признало, что оно опять в мире смертных.
Оставшуюся дорогу я всё так же молчала, раз в несколько минут вдыхая чистый воздух.
К даче мы подъехали, когда солнце уже разлило среди перистых облаков золото и розы. Уединённый загородный домик стоял в стороне от основного посёлка, у самого леса, и папа в своё время заплатил дополнительно, чтобы у нас не появилось нежеланных соседей. Не могу сосчитать, сколько раз за последний год я благословляла его тихий снобизм и пристрастие к высоким заборам.
Димка остановил машину у самого крыльца, принялся искать в карманах ключ. Я, тряхнув головой, подошла к двери и коснулась полированных досок, отпуская охранное заклинание. В глубине дома что-то откликнулось, потянулось ко мне, узнав, отхлынуло. Итак, гостья уже поднялась. А я-то думала, что она пролежит ещё по крайней мере сутки, восстанавливая подточенные колдовством и ужасом силы.
«Дичь» в очередной раз доказала, что куда сложней, чем кажется.
Мягко щёлкнул замок. Одарив брата тоскливым прощальным взглядом, я первая шагнула в дом. И безошибочно направилась туда, откуда тянуло нездешней магией.
Она действительно проснулась. И осмотрелась. И стала самой собой.
Девушке, стоявшей около окна, было на вид лет шестнадцать. Но, в отличие от нескладной меня, эти шестнадцать были грациозные, изящные, исполненные расцветающей красоты. Осанка из тех, что формируется ежедневными прогулками с кувшином воды на голове. Безупречная бархатная кожа, избалованная прикосновениями волшебных эликсиров, прямо-таки светящаяся здоровьем. Волосы, сложенные двумя раковинами поверх ушей, были того же коричневого цвета, что и у меня, однако если моя шевелюра создавала впечатление неприметной серой совиности, то здесь каждая прядь, даже заплетённая, мерцала своей жизнью, отливала золотом, или бронзой, или глубоким каштановым заревом.