— Добряня-купец, здравствуй долго! — услышала Велька веселый голос Горибора. — На твое серебро я бы взглянул.
— А, княжич, и тебе поздорову, в добрый час подошел, — купец обрадовался.
— Вижу, вижу, — отозвался Горибор, с усмешкой глянув на Вельку и Любицу, — ты, Добряня, хорошо знаешь, что не тот купец молодец, у которого язык длинный, а который знает, когда ему волю давать.
— Обижаешь, княжич, — огладил бороду купец.
А Велька гневно вспыхнула. Вот принесла нелегкая сюда Горибора, словно почуял, о чем речь!
— Есть у меня кое-что такое, за что жена тебя еще больше полюбит! — и купец вручил княжичу небольшой, кожей обшитый ларчик.
Тот взял, а Велька удивленно раскрыла глаза, и гнев улетучился разом: у Горибора уже есть жена и он выбирает ей подарки?
Княжич смотрел на княженку спокойно, улыбаясь. И Велька спохватилась, разозлившись на себя: да что она как дитя малое? Все четверо княжичей давно не отроки, если у каждого уже есть жены, чему тут удивляться? Но одно дело девушке ждать любви от парня, которого ни с кем делить не придется, и совсем другое — знать, что единственной не будешь. И Любица понимающе усмехнулась.
Добряня-купец цену за обручья назвал небольшую, и пока Велька с Любицей расплачивались, Горибор перебирал содержимое ларчика. Выбрал длинные искристые серьги, тут же заплатил, не торгуясь, покупку, завернутую в холстинку, бережно спрятал в поясной кошель. Тут еще добавилось народу, и Велька поторопилась уйти.
Горибор скоро ее нашел, сидящую на бревне за кустами, подальше от всех. И Любица отошла, только Волкобой опять разлегся рядом, но это ладно.
Горибор тоже присел на бревно, не близко к Вельке, скорее наоборот.
— Вижу, задумалась ты о чем-то, боярышня Огнява. Я ведь не помешаю?
— Уж постарались нам загадок загадать, есть о чем подумать! — без обиняков ответила княженка, обрадованная, впрочем, его приходу.
Хотела ведь с ним поговорить? Вот, случай и представился. Правда, замуж за него больше не хочется… ну так ей особо и не хотелось! Получается, ничего не изменилось.
— Да мы и не загадывали, — отозвался княжич, поерзав не бревне, чтобы удобней сесть, — привезти вас домой хотим да свадьбы сыграть. Если бы не твои родичи, то уже скоро и отпировали бы. Так что зря беспокоишься, Огнявушка, не о чем тебе думы думать, мы обо всем сами заботимся.
Она чуть не рассмеялась громко. Надо же, заботливые нашлись!
— Разве мы, княжич Горибор, овцы купленные, чтобы идти куда ведут, да еще и не думать ни о чем?
Он усмехнулся, блеснув ровными белыми зубами.
— Да, вижу, послушная да разумная будет жена моему брату.
Так и захотелось ей крикнуть — а которому брату-то? Как будто решено уже все, а ей сказать забыли? Нет, она другое ответила:
— Ты слышал, должно быть, что я с волхвовской кровью? Видал ты разве где-то послушную волхву?
— Это верно, — согласился Горибор.
— И не забывай, что батюшка мой меня вам не навязывал. Скорее наоборот. Он мне другого жениха сыскал!
— Да уж, повезло нам… — княжич, конечно, насмешничал, но внешне был серьезен. — Ты послушай меня, боярышня Огнява, что скажу. Ты обижена, почему мы вам сразу правду про себя не сказали. Но… Сейчас объясню. Только… ты не говори пока никому, хорошо?
Ну вот, и этот с ней секретничать решил. Да что такое?..
Но знать по-любому лучше, чем не знать.
— Хорошо, — решила княженка, — я слушаю тебя, княжич Горибор.
— Ты про проклятье у нас в роду знаешь, — заговорил тот негромко. — Падает оно всякий раз на самого князя и его старшего сына. И ничего радостного в том проклятье нет, уж поверь мне. Ты потом про него узнаешь… или не узнаешь. А наложили его… из мести, да. И снять его нельзя, во всяком случае, никто пока не мог, хотя еще дед мой столько золота за это сулил, что и подумать боюсь, где бы его взяли! Так вот, повелось у нас, чтобы старший сын, тот, который под проклятьем, невесту себе только по сердцу выбирал, ту, которая ему люба будет. Это одно из условий. И еще другое есть, но о нем не могу сказать. Поняла?
— Нет, княжич. Объясни еще, — покачала головой княженка.
— Ну как же, — улыбнулся Горибор. — Вот сама подумай. Князю Веренею Горятычу нашему очень бы хотелось, чтобы будущей княгиней стала вериложская княжна Чаяна Велеславна, тем более что и о красе ее дивной у нас слыхали. И он хотел бы, чтобы его старший сын как увидал красу эту, так и полюбил. Да ведь бывает, что сразу не решишь, время нужно. Любовь ведь иногда молнией с неба падает, а иногда она как из зерна ростком вырастает! Ну, а вдруг нет? Тогда старший наш может отказаться, и отец неволить его не станет. А как откажешься? Это обида вериложскому князю. Тогда просто обручье у княжны другой возьмет, а если жених сразу не назван, то и обиды вроде нет. Понимаешь? Вот откуда у нас этот обычай. Решил отец наш породниться с Велеславом, так и будет, не через старшего, так через другого сына.
— Ох, вы и напутали, — вздохнула Велька. — А зачем? Для чего те условия?
— Тоже не скажу, — Горибор улыбнулся, — а то не сбудется. А так хоть малая надежда, да есть. Я так мыслю, что это княгиня ваша с волхвами дело запутала куда больше, позволив суженых выбирать. Без этого раньше бы все утряслось.
— Ну уж нет! — встрепенулась Велька.
— Нет так нет, — легко согласился Горибор, — но ты знай, я бы у тебя обручье взял. Да ты ведь не дашь? Тебе не понравилось вроде, что у меня есть жена? Да, есть, и люблю я ее. Но то меньшица, и тебе ни в чем ущерба не будет. И тебя любить буду! Для всех нас честь взять за себя дочь князя Велеслава. Двоим сейчас посчастливится, а остальным отец потом найдет невест. Как велит, так и женимся. Ему бы камень с плеч — старшего нашего женить. Легко ли жену ему найти, а еще и любимую, сама подумай? А то придется в конце концов на любую соглашаться, что хорошего? — Горибор, кажется, опять шутил.
Велька отвернулась.
Что ж, немного стало понятней. Нравится кто ей, не нравится — при чем это здесь? Двое княжичей женятся теперь, а про остальных князь Вереней потом решит. Старшему Веренеичу только любить позволено, да что-то не сказал Горибор, что и невеста должна старшего этого любить, лишь о нем была речь!
Старший, значит, Велемил. Он, определенно, в Чаяну влюблен. А Чаяна — в Иринея, и он ей сужден. И что же теперь получится?..
— Спасибо, княжич, что хоть немного разъяснил, — сказала она наконец.
— Не огорчил я тебя? Прости, если что.
— Что ты, нет! Ты только мне скажи, будь добр, у кого еще из вас четверых меньшицы есть?
И зачем спросила? Неважно ведь, у кого ни есть, разница-то в чем?..
— Да ни у кого вроде нету, — усмехнулся Горибор, — один вот, сама знаешь кто, уже совсем решил тебя меньшицей в Карияр везти, да не свезло ему. Пойдем, боярышня, зовут, дальше ехать пора, — Горибор ей руку протянул, чтобы помочь встать.
Велька встала, поневу отряхнула…
— Княжич, а условия, о которых ты упоминал, — они для того, чтобы проклятье ваше снять? Или нет?
Княжич промолчал, усмехнулся, взгляд в сторону отвел. Наверное, так и есть.
— Я никому не расскажу, — пообещала Велька.
Он кивнул.
ГЛАВА 11
Свидание
На седьмой день пути к Вельке пришел Горибор во время полуденной стоянки.
— Не поможешь ли, боярышня Огнява? Ты, слышал, лечить можешь? Парню одному нашему неможется.
— Могу. А что случилось? — встревожилась княженка.
Среди кметей всегда найдется умеющий лечить, и не один, так что с пустяками к сторонним людям обращаться не станут. Вон и Венко когда-то ногу ей вправил и боль снял, как заправский знахарь, — среди торговых людей, между городами колесящих, знахарские навыки тоже в цене.
— Веред[35] на руке вскочил, еще в Верилоге, — пояснил княжич, — лечили, да не лечится. А теперь и лихорадка пришла. Взгляни, если что понимаешь…
— Взгляну, показывай!
Ее ларец со снадобьями далеко в тюки не увязывали, был под рукой. Вообще, веред вылечить нетрудно. Видно, что-то пошло не так.
Ой да, совсем не так. Парень был плох, без памяти лежал в повозке. Рука в умело наложенной повязке распухла, кожа горела жаром.
— Вы бы еще седмицу подождали, потом звали! — в сердцах бросила Велька.
— Плохо? — горькая морщина легла меж бровей Горибора.
— Плохо. У него уж кровь загорелась, видишь, как сильно?
Она ножом, услужливо поданным кем-то из кариярцев, разрезала повязку, осмотрела руку. Если бы сразу смазать тем бальзамом, ради которого она прогулялась перед Купалой к ливскому купцу, уже и следа бы от вереда не осталось. Бальзаму тому еще постоять бы, дозреть, но и так уже был хорош. Да только ложка дорога к обеду, а лечение — вовремя.
— Кто знал, — вздохнул Горибор, — есть с нами ведун, и мазь накладывал, и заговоры читал, а не сумел. А тебя позвать, боярышня, мне и в голову не приходило, пока ваш воевода не подсказал.
То есть Горыныч посоветовал, значит. Он мог бы, он как-то еще к бабке лечиться приезжал к ним в Синь, давно уже.
Поздно или нет, а делать что-то надо. А там уж на Божью волю…
Велька повязку наложила новую, со своим бальзамом, настойки для очищения крови смешала, напоила больного. Бабка Аленья так бы сделала. Да только не лечила еще Велька больного настолько тяжелого, опыта не было. Со снадобьями она не ошиблась, но тут уже, определенно, не только снадобья требовались. И заговоры ведун дружинный читал. Что за заговоры? И каков ведун?
— Что, поправится Ветрян? — спросил Горибор.
— Как Боги Светлые решат, княжич. Веред не наружу вышел, а вглубь ушел, кровь отравил…
У каждого когда-нибудь да наступает час, когда приходится уповать на волю богов, и хорошо, что не всегда речь идет о жизни и смерти. Но теперь у парня этого, Ветряна, дело обстояло именно так. Глядя на его заострившиеся черты, сухие губы, трогая горячую кожу, Велька вдруг отчетливо поняла, что этот совсем молодой кметь уже скоро готов будет шагнуть на Калинов мост, за которым живым места нет.
Время ворожить, а то ведь и опоздать можно. А как? Попробовать жар оттянуть, чтобы больному полегче было? А потом холодным пламенем выжечь заразу из крови? Или сначала выжечь?
Пламя не только обжигает, оно может ласкать, может лечить. В руках того, кто власть над ним имеет. Плохо, что Велька не знала толком, что именно делать, а жизнь человеческая — хрупкая очень, когда рядом огонь, хоть и холодный. Лихорадку простудную лечила как-то, вместе с бабкой. Но здесь не то.
Еще бабка могла пойти за Калинов мост, ушедшего успеть вернуть. Она так делала. Бывает, что здесь болезнь или рана смертельная уже сгубила почти человека, и не подступишься к болячке, и назад пути нет. А там, на той стороне, на оборотной, болезнь эта — какой-нибудь пустяк вроде колючки, которую вытащить — и только-то.
На ту сторону, в духов мир, надо уметь уйти. Кудес нужен, с ним это проще! Бабка лет за несколько до смерти свой сожгла…
— Да как же так, Огнявушка? — горестно покачал головой Горибор. — Из-за такой безделицы? Что я отцу его скажу? Только восемнадцатое лето парень на свете живет! Из-за такого разве умирают? Я его сам взял, отец отпускать не хотел, да он рвался, хотел чужие земли повидать. Не воевать же!
— Судьба у него такая, по всему видно, княжич мой, — назидательно сказал кто-то рядом, — все от судьбы!
Велька подняла голову, посмотрела. Говорил человек в одежде кметя, незаметно к ним подобрался. Велька его вроде и не замечала прежде, щуплого такого, невысокого, в отличие от других. Это, наверное, ведун и есть, тогда понятно, почему неказистый — ему, главное, не воевать, ему спасать потом вояк от безвременной смерти.
Ведун смотрел на молоденькую девку с недоумением и даже с обидой — дескать, эта-то что тут мешается?
— Своя у каждого судьба, — повторил он, и руку протянул к флакону с бальзамом, — это чтой-то?
Открыл флакон, плеснул на ладонь щедро, без береженья, понюхал, скривился.
— Нет, добрый человек, так не делай, — Велька попыталась забрать флакон, ведун отчего-то не отдавал, вцепившись всей пятерней.
Не успев и задуматься, Велька щелкнула пальцами, быстро пробежали в голове нужные слова, и руки у того безвольно повисли.
— Ты, Хрять, боярышне не перечь! — запоздало вмешался Горибор.
— Да я ж, да что ж… — ведун ошалело тряс руками, которые не слушались.
— Скоро пройдет! — утешила его Велька. — Это не опасно, не сердись.
— Волхвовка, значит, с нами тут… — теперь Хрять смотрел на Вельку по-иному, с уважением и некоторой опаской, — а я тоже вот… заговаривал, а никак…
— Волхва я слабенькая, — пояснила Велька, — а нам бы сильную где взять.
Какая ни слабенькая она, а поняла уже, почувствовала, что в Хряте этом силы нет, точнее, не больше ее, чем во многих людях. И заговоры его, конечно, не совсем бесполезны, но и не сильно действенны.
— Я заговаривал болячку-то, — настойчиво повторял знахарь.
А Велька чувствовала уже, что сила пришла. Без зова, без ее желания, сама. Хотя почему без желания? Хотела она лечить, и сила пришла, и легко как никогда, и было ее непривычно много, билась сила в кончиках пальцев, заполнила Вельку, как молодой пенистый мед заполняет корчагу по самое горлышко — не удержишь…
Это потому что дорога. На дороге больше силы, и волхвы сильнее, так говорят. А неумелые девки вроде нее, да еще просватанные — и уязвимее…
Но Велька увидела… что-то. На руке Ветряна, под повязкой. И быстро повязку сняла, провела по руке пальцами и почувствовала на воспаленной коже…
Шрам, старый, не слишком и заметный из-за воспаления и всех наложенных снадобий. Не простой шрам, а заклятый.
— Что это, ты знаешь? — подняла она взгляд на Хрятя.
— А клятва… это у всех, — пояснил тот и сделал попытку закатать рукав своей рубахи, но руки его пока не вполне слушались, — у всех княжьих ближних. Волхв в святилище клятву принимает и ножом раскаленным прижигает, значит, крест-накрест…
Другой кметь, сидящий в ногах у больного, тут же закатал свой рукав и показал Вельке такой же знак — на руке возле локтевого сгиба.
— Да, у всех, боярышня.
— А какая клятва?
— Да князю на верность. Как водится, послухами огонь, вода да ветер, и другое, как волхв скажет. Что он говорит, то мы повторяем.
— Ладно, я поняла, — кивнула Велька, расплетая косу, — веред со знаком рядом, видишь? Потому заговоры твои и не помогли, наверное. Буду я кровь ему огнем чистить, и помогай мне Матушка Макошь, в ее руках судьбы человеческие.
А сама стала мысленно читать старую, тайную мольбу к богу огненному, которую, а особенно имя того бога, даже волхвы вслух не произносили.
Волхва она огненная или кто? А предела себе не узнаешь, коли не попробуешь.
И вдруг Велька чуть не задохнулась от неожиданности, когда ей прямо в лицо полетела пригоршня воды. Да чего там пригоршня, ведро целое!
Моргая и вытирая мокрое лицо, она удивленно смотрела на взъерошенную Воевну, стоящую с пустым ведром в руках.
— Думать не смей, — припечатала боярыня, — не могу я тебе такое позволить, властью батюшкой твоим данной! И Даруна запретила! Нельзя! Ох ты, забота моя слезная, точно с тобой до Карияра не доживу! Это тебе не резами забавляться, это не дам…
А Вельке казалось, что дунь она сейчас на боярыню, и та упадет и не скоро встанет. Мешать вошедшей в силу волхве, той же Даруне во время справления обрядов, мало кто осмелится, но Воевне и в голову не пришло, что молоденькая княжеская дочь может быть так же опасна.
Мало того, и сама Велька до сих пор об том не подозревала. Ее дар, вроде всеми и признанный, в то же время не считался настолько настоящим…
Но сила стала опадать, как квашня, которую стряпуха помешала деревянной веселкой.[36] И зачем помешали?..
— Судьба так судьба, — твердила старшая боярыня, — что ему напряли, то и будет! Кому жить суждено, не помирает!