— Так, может, его судьба в том, что я рядом. Не мешай больше, Воевна, — сказала Велька властно, и боярыня попятилась, на миг увидев, как с юного лица ее княженки взглянула крутая нравом старая княгиня, матушка князя Велеслава, которой Воевна служила в молодости.
И тут ей подоспела помощь — Волкобой кинулся Вельке в ноги, вынудив присесть на край повозки.
— Ты еще тут! Уходи, не мешай, — рассердилась княженка и сильно хлопнула пса ладонью по морде, тот в ответ рявкнул и куснул ее за руку.
Не сильно, не до крови, но следы собачьих зубов остались. Велька даже растерялась, настолько она привыкла к безусловной покорности этого зверя.
— Забери его, княжич! — повернулась она к Горибору.
Тот уже вскочил, но не вмешивался, стоял и смотрел. И на Велькину просьбу лишь мотнул головой:
— Взгляни, что он хочет?
А Волкобой толкал носом флаконы на ее поясе, дар речной хозяйки, и смотрел так, будто силился что-то объяснить, да куда собаке…
— Что, Волкобоюшка? — удивилась Велька, устыдившись и гнева своего, и невнимательности.
Пес снова подбросил носом флакон.
Тогда еще, вернувшись с реки, укрывшись от посторонних глаз, Велька подарок внимательно рассмотрела. В обоих флаконах была вода, что и понятно, раз они явились из реки. И Велька воду эту выливать не стала, оставила. Подумалось, что это ведь может быть чем-то особенным. Потрогала воду, понюхала: чистая, ни тиной, ничем таким не пахнет. И снова закрыла пробки…
А теперь что же?
Глядя на распростертое тело тяжело дышащего парня, Велька впервые подумала, что это может быть за вода. И хорошо бы, если так, ой хорошо бы!
— Дай мне нож, — попросила она сама не зная у кого, и кметь, что был ближе, сразу выдернул нож из-за пояса и протянул.
Велька легонько полоснула лезвием по ладони, кровь выступила. А вода, если это та самая — где какая?..
Не обращая внимания на кровь, капнувшую на рубаху, Велька осторожно открыла один флакон, принюхалась — эта вода пахла родниковой свежестью. Закрыла, открыла другой, вода в нем не пахла ничем. Водой, ничем не пахнувшей, одной капелькой, Велька смочила порез на ладони и счастливо улыбнулась — ранка закрылась мгновенно.
У нее есть мертвая вода и, надо полагать, живая тоже.
Живая и мертвая вода! Подарку Быстрицы цены нет. Что серебряные флаконы против в них налитого — пустяк, внимания не стоящий! А что сразу не поняла, так про такое лишь рассказывают, а видел мало кто. Ведь источники воды этой не в людском мире, а в том. Но для воды нет преград, она, должно быть, всюду вода и есть.
— Ох и глупая же я! — Велька взглянула на боярыню, кметей, Горибора, на ведуна, что глаза вытаращил, и другие княжичи уже подошли, оказывается, чуть не весь обоз вокруг столпился. — Это снадобье может помочь, я думаю…
Даже заплакать хотелось.
Капли мертвой воды, осторожно выливаемые Велькой из узкого горлышка флакона на воспаленный веред, действовали чудесно: опухоль, краснота, синюшность сходили на глазах. И хоть знала Велька, как применять чудную воду, лишь из бабкиных рассказов, которые, может, и вовсе были байками, она не сомневалась, что теперь все получится.
Пару капель мертвой воды она размешала с обычной, родниковой, и понемногу напоила ею больного — жар пошел на убыль. Не так много времени минуло, а парень уже не походил на умирающего.
— Больше не надо, — решила Велька, — а то и навредить можно. Теперь он и на одних моих настойках поправится.
Она капнула в чашу с водой немного воды живой из другого флакона — больного поить, тоже понемногу, по глоточку.
— Ну, слава богам! Теперь вроде не помрет? А ехать пора! — решил Горыныч, который тоже, оказывается, подошел. — Тут весь есть впереди, не доберемся до нее дотемна, придется в лесу на ночлег становиться! Ты собирайся, боярышня, в повозку садись, вишь, как с лица спала, не усидишь еще верхом-то! — засуетился он вокруг княженки.
Ишь ты, заметил воевода, внимательный. Велька и правда чувствовала теперь усталость, как всегда после прихода силы. Силы меньше — и усталость меньше, зато теперь она просто валила с ног.
Покивав согласно воеводе, Велька отошла к Волкобою, который разлегся чуть поодаль, села на землю с ним рядом, пес тут же лизнул ее щеку, ткнулся мордой в грудь. Велька погладила его в ответ и отодвинулась, посмотрела в глаза.
— Ты не пес, да, Волкобой? Не оборотень, знаю. А кто же ты? Дух чей-то в тебе?
Тот смотрел ей в лицо и молчал.
— Говорить не можешь, понимаю, — продолжала она, — у меня резы есть. Резы умеешь складывать, резами расскажешь?
Пес отвернулся, лег, положив голову на лапы. Велька подождала — пес не шевелился.
— Хорошо. Спасибо тебе, — она встала, — я перед тобой в долгу. Но ступай прочь, ко мне больше не подходи. Не хочу я, чтобы рядом со мной незнамо кто был!
Она ушла сама, он остался.
И горько ей было почему-то, словами не высказать! Но в сделанном она не сомневалась. Все было правильно.
До веси к вечеру доехать успели. Весь от дороги чуть в стороне оказалась, и маленькая, всего пять жилых изб, и жил там один только род, за высоким тыном — как еще в глухом лесу людям жить. Приняли проезжих привычно хорошо, да только места под крышей для всех найтись, конечно, не могло. Зато колодцы были, целых два, и место для лагеря.
— Нынче у нас ладно, тихо, — объяснял Горынычу старейшина веси, то и дело кланяясь. — По прошлому году в это время то ли болотницы, то ли кто больно шалили, даже ведуна от соседей звать пришлось. А теперь тихо, только вы огонь ночью не гасите, а то как бы… И будет хорошо. В дом-то лесная нечисть не пойдет, знамо дело, а на открытом месте…
— Когда мы боялись той нечисти? — вмешался вдруг боярин Мирята. — Да еще с огнем? Дозоры поставим, костры разожжем, заговоры обережные от нечисти тоже никто не забыл. Ночь душная, боярыням шатры поставим, парням и так ладно будет.
Ночь и правда обещала быть дивно теплой. А кариярский старший так редко принимался спорить с вериложским воеводой, да еще по такому ничтожному поводу, что и это было дивом. Потому, собственно, Мирята с Горынычем и ладили, воевода был характером тяжел и соперников не терпел, а возражения слушал лишь от князя Велеслава. Тот знал, кого в Карияр посылать.
— С нами боярыни и девки, их под крышей устроить надо, — решил Горыныч, кариярца словно не слыша, — своих положи на дворе, дед. Расстарайся, а князь тебе попомнит, когда за данью поедет, сам понимаешь.
Земля эта была еще вериложская, Велеславу обязанная данью, но уже самый ее край.
— Захотят ли боярыни здешних клопов кормить? Шатры поставим, это лучше будет, — не хотел уступать боярин, — ты сама как хочешь, боярышня Огнява? — обратился он к Вельке, рассчитывая на поддержку.
Велька сама охотнее легла бы на воздухе. Она не любила чужих тесных изб, пропахших незнакомыми людьми, чужих лежанок, кажется, хранивших еще чужое тепло. Спать в шатре было ничуть не хуже.
— Боярышень моих только в избе положить, — вмешалась некстати подошедшая Воевна, — иного и слушать не хочу. Ты, боярин, уж не лезь в эти дела, у тебя вон парни под началом, за них решай. Ладно бы жилья рядом не было, а то ведь есть!
Пришлось Миряте сдаться, тягаться еще и с боярыней он не захотел. Однако, его правда, не спалось Вельке в избе. Лежала, сверчков слушала, и как Воевна кряхтит и ворочается и бормочет что-то. Наконец стало совсем невмоготу. Она встала, натянула сложенную в головах верхицу, переплела косу, а то растрепалась, пока хозяйка ее без сна вертелась. Хоть на крылечке посидеть…
Парня-то больного, Ветряна, уложили с ними рядом, но не в избе, а на лавке вдоль завалинки. Вот Велька его и проведает, поглядит, как он там.
Дверь в избу была справная и запор хороший, Воевна его собственноручно задвинула перед тем, как улечься. Да и зачем запор, наверняка у избы охраны полно. Дверь чуть скрипнула, выпуская Вельку. Неподалеку от крыльца, и верно, догорал костер, сидели парни-кмети и негромко разговаривали, один спал, положив под голову седло. Никто не взглянул в сторону Вельки, ее не услышали и не заметили. Ну и хорошо.
Она тихонько обогнула избу, там была лавка, на которой лежал Ветрян. От луны во дворе было светло, и сверчки трещали — вот уж кому не отдыхается! Парень спал, дышал ровно, спокойно, и беспокоиться было вроде не о чем. Велька коснулась его лба, убеждаясь, что жара нет, и присела на лавку рядом, с удовольствием вдыхая ночную свежесть. Миновала опасность, еще пару дней будет Ветрян слаб, а там и силы вернутся, как не было ничего.
Толстая Велькина коса, теперь перекинутая на грудь, змеилась вниз, кончиком падая на колени, и девушка мимолетно подивилась, что еще недавно «девичья краса» ее была куда длиннее. Спохватившись, взглянула опять, взяла косу в руки. Вроде да, длиннее была, да точно ли? Она когда-то сама ее укоротила, выяснив попутно про себя кое-что интересное, с тех пор внимания не обращала. Неужели укоротила так сильно? Казалось бы, нет, не так…
Странная, неосознанная пока тревога заставила княженку поежиться. Хотя к чему тревожиться, зла ей тут желать некому, и боярыни глаз не сводят. Сама забылась, а ночь — такое время, когда мысли дурные иногда приходят. И недаром старейшина тут нечисть болотную поминал, что сначала тревожит и ум смущает, а потом и поманит со двора в лесную чащу, на болота.
И вдруг почувствовала Велька, что на ее плечи опустились две широкие теплые ладони, ласково так опустились, осторожно. А она и застыла, потрясенная, и не вполне веря, что это наяву. Испугалась. Кричать? Должны услышать. Но не верилось ей в опасность. Шутки чьи-то?
Иринею не спится? Вот не было печали…
— Княжич? — тихо спросила она наугад.
И руки с ее плеч соскользнули нехотя. И голос…
— Вижу, не меня ждала? — с грустной усмешкой это прозвучало, и Велька задрожала.
Медленно она повернула голову, встала, посмотрела в лицо… уже знала, кого увидит.
Сложила пальцы в открывающий суть знак и быстро спросила, стараясь голоса не повышать:
— Человек ли ты? Имя назови!
— Венко я. Венко-купец. Человек. Ты всегда меня будешь, что ли, на нечисть пытать?
— Ты всегда будешь так являться?
Он улыбнулся, приглядываясь к ее лицу.
— Надеюсь, не всегда. Ты не рада мне, люба моя?
— Рада… нет! — выдохнула Велька.
Вот и пойми, что сказала!
Да она и сама не понимала толком.
— Ты откуда взялся тут? — повторила она настойчиво. — Кругом лес да лес. С кем ты, Венко? Не один же, не пешком пришел? Что я думать о тебе должна?
— Не пешком, да один, — ответил он, продолжая пристально смотреть, словно боялся упустить что-то, — вон там конь мой. Последнюю версту в поводу вел, чтобы ваши не услышали. Да чего ты испугалась? Мы позади вас едем, я догнал, верхом — что хитрого? Ты и впрямь мне не рада?
— А зачем, Венко?
Венко, Венко…
Имя на языке каталось, приятно так. Назвала бы его несчетное число раз — Венко! Да только не на беду ли? Теперь не Купала, а она не русалка в лесу, теперь ему к ней и подходить-то нельзя, вот так, наедине, да еще ночью…
— До чего лиска мне недогадливая попалась, — опять он усмехнулся, — да затем, что тебя повидать хотел, мочи уж нет!
Ветрян рядом зашевелился, промычал что-то сквозь зубы, Велька вздрогнула — она как-то разом о нем забыла, увидев Венко, да и тот внимания не обращал. Умно, ничего не скажешь.
— Пойдем-ка, — Венко крепко взял ее за плечи, отвел в сторону.
Здесь от крыши лежала густая тень, они словно нырнули в нее, спрятались. И тут же Венко ее поцеловал, легко, почти невесомо, в щеку и в уголок глаза.
— Я скучал. Ты ведь вспоминала меня, люба моя? Знаю, что вспоминала. Но вроде не рада, что ли, не пойму я. Или рада?
Она отстранилась.
— Венко, как ты додумался, где я?
— А что тут хитрого? — Он притянул ее к себе, но больше не целовал, зато щекой коснулся ее щеки.
Это было не хуже.
А хитрого и впрямь не было: он не нашел ее на княжьем дворе, сразу и понял, что она уехала с невестами, потому что куда бы еще ей деваться? Только вот…
— Не бойся, — шепнул он, — ничего не бойся, я же обещал. Не трону, пока сама меня не разуешь.[37] Или пока сама не позовешь, что хорошо бы…
— Венко, — отозвалась она тоже шепотом, — ты знаешь, кто я?
Он помедлил, но все же ответил, склонившись губами к самому ее уху:
— Да, княженка моя.
Вот теперь Велька вздрогнула испуганно и отстранилась, упершись руками в его грудь.
— Знаешь? Тогда понимаешь, что никогда я тебя не разую. Я просватана уже, чего ты хочешь?
— Будешь моей, захоти только.
— Я выйду за кариярского княжича, должна я, меня просватали, — пробормотала она упрямо, отворачиваясь от Венко.
Потому что не хотелось говорить это ему в лицо. И ничего другого не могла она сейчас говорить. Их с сестрой всю жизнь учили, что выйти замуж по отцовскому велению их долг. Иначе не бывает.
— А вот этого не случится, честью и животом тебе клянусь, — сказал Венко все так же ласково. — Пока я жив — не позволю. Разве сама решишь… если противен тебе. Но ведь не противен?
— Что ты говоришь?! Пусть Боги Светлые тебя хранят и разума заодно добавят!
— Не бойся. Или тебе так в кариярские княжны хочется? Так ты со мной ни в чем не потеряешь. И одену тебя так, что княжны позавидуют, и все у тебя будет, что только захочешь. И любить я тебя всегда буду. Не веришь? — он запрокинул ее голову, заглянул в лицо. — Княжон и без тебя хватит, а мне одна жена нужна — ты.
Велька ко тьме этой уже привыкла и Венко видела, лицо его, глаза, слабо блестевшие.
— И меньшицу не приведешь? — она усмехнулась.
А он засмеялся.
— Я себе враг? Ты ж ворожишь как дышишь, пальцами щелкнешь, и отмерзнет у меня все, без чего жить скучно!
Это и Вельку развеселило, она прыснула в кулак, но привычно возразила:
— Да я слабенькая волхва! Бояться меня нечего.
— Ой ли? — он опять ее обнял, прижал к себе. — Ну, мы вроде договорились?
Велька голову опустила, промолчала, прислонилась к широкой груди Венко, вдыхая теплый его запах. Вот так бы и стояла тут, долго-долго. Вот еще сердце его десяток раз стукнет…
Оно простучало куда больше.
— Ты ничего не бойся, — сказал тихо Венко, — по-нашему будет. Отдаст мне тебя кариярский князь.
— Почему? — Велька настойчиво посмотрела на него. — Скажи почему, иначе как мне тебе верить?
— Да уговорю его!
— Ах, Венко…
Не верилось ей в такое. А объяснять и он, похоже, не хотел ничего. Как сговорились все!
Из-за угла кметь вышел с факелом в руках, они замерли, и парень почти мимо прошел, да вдруг заметил что-то, остановился, всматриваясь, шагнул к ним.
— Эй! Кто тут?
— Иди себе. Не мешай, — небрежно отозвался Венко.
— Назовись!
— Явор, из Кнутова десятка.
— А-а… кариярец ты, понял, — и парень шагнул было дальше, да вдруг опять остановился: — Да я тебя только за тыном видел!
— Обознался ты, дурила! — рассмеялся Венко. — Иди уже, надоел! — и отвернулся, Вельку загораживая.
Теперь он был насторожен, напряжен. А Велька, та просто испугалась.
— Уйду я, но покажись. Нужна мне больно твоя девка! Покажись, говорю, а то парней позову, — настырный кметь направился к ним.
— Тихо, — Велька быстро освободилась от объятий, когда до кметя было три шага, щелкнула пальцами, в мыслях пробормотав заговор, кметь тихо осел на землю.
— Ну вот, — Венко подхватил его, отнес за угол и положил у стены, — когда очнется-то?
— Скоро. Иди, Венко, уезжай.
— Люба моя, — он тихо смеялся, — ну и как с тобой меньшицу заводить, сама подумай? — он опять потянулся к ней, но Велька отпрянула.
— Уезжай. Прощай, Венко. И себя береги. Я хочу знать, что ты жив и счастлив.
— Хорошее прощание. Не буду я без тебя счастлив, да и живым быть тоже не радость, если без тебя. Скоро опять свидимся, жди.
— Не надо, Венко, — княженка решительно покачала головой, — я к тебе не выйду, на людях увижу — не признаю. Больше не приезжай. Прощай, Венко.