И кольцо отобрали. Вальрик хотел оставить его Джулле, но мастер Фельче сказал, что кольцо скорее всего украдут, и лучше бы его оставить. Вальрик оставил, но его забрали. И тот, кто это сделал, тоже умрет. Никто не смеет трогать вещи Джуллы.
Пустой воздух давит на легкие. Выдох и снова вверх. Почему здесь настолько темно… хоть бы каплю солнца. Светлые волосы на красном песке и горячая кожа…
Дверь открывается с оглушающим скрежетом, впуская внутрь волну тяжелого душного воздуха.
- Живой? Ну что же ты натворил, а? Глупый мальчишка…
- Я не… - Вальрик закашлялся и потянулся вверх за новой порцией воздуха. Нельзя разговаривать. Даже с Ихором. Позже. Потом, когда его снимут с цепи. Цепь падает вниз и Вальрик вместе с ней, коленями о жесткий мокрый пол, наверное, должно быть больно. Рук вообще не чувствует.
- Давай, вставай, осторожно… вот так. На меня обопрись. Руки… руки отойдут, заживут со временем. Пойдем. На меня хоть бросаться не станешь? - Ихор держал крепко, тащил куда-то. Вальрик шел. Ему было все равно. Главное, выжить удалось, значит, получится и рассчитаться.
Потом. Позже.
Фома
Весна наступала постепенно, с мятым мокрым снегом, от которого стены дома блестели влагой, а на подоконнике скапливались пахнущие деревом и плесенью лужи. Лужи Ярви протирала, а они накапливались вновь. Сугробы снаружи оплывали, превращаясь в грязное кружево подтаявшего снега, сквозь которое просвечивала буро-черная земля.
Болезнь уходила медленно, и Фома почти смирился и с приступами тяжелого, удушающего кашля, и с регулярными головокружениями, и с тем, что теперь и пустое ведро до колодца донести тяжело, а полное так и вообще от земли оторвать невозможно. Пройдет, со временем пройдет.
Сегодня день выдался особенно теплым, пахнущим сырой землей и талым снегом. Долгополая овечья шуба тяжестью давит на плечи, расстегнуть бы, а еще лучше сбросить, да Ярви станет волноваться.
- Я между прочим, тоже. - Голос шелестит в голове, точно опасаясь причинить лишнюю боль. - Еще одного воспаления ты не перенесешь. И так чудом выжил.
Чудо - это Ярви, светлое, невероятное, непостижимое чудо.
- Всего лишь женщина. А ты давай, не сиди на одном месте.
- А что делать? - Солнце нагрело стену дома и лавку, мелкая дробь тающих сосулек и хрупкий зеленый стебелек, выбравшийся из земли.
- Сходи куда-нибудь, к тому же колодцу. Тебе надо больше двигаться.
Порой Голос ворчлив до занудства, но советы дает толковые. И Фома, переодевшись - все-таки в шубе было чересчур уж жарко - отправился к колодцу. Если наполнить ведро наполовину, то он, пожалуй, справиться.
В куртке легче, а свежий весенний воздух возвращает силы, во всяком случае, до колодца Фома дошел без остановок. В деревне снега почти не осталось, так, редкие светлые пятна в тени заборов. Омытая талой водой мостовая ловила солнечный свет, а из мутной лужи на обочине пила воду растрепанная ворона. Хорошо.
Фома вежливо поздоровался с собравшимися у колодца женщинами и, опершись на высокий бортик, стал ждать своей очереди. На ворот приходилось налегать всем весом, а ведро ползло вверх медленно, перелив же воду, Фома понял, что должен перевести дух. Руки дрожали, да и колени тоже, а в груди зарождался привычный тяжелый комок кашля.
Как-то особенно сильно на этот раз, легкие, казалось, слиплись вместе, а во рту появился неприятный, но знакомый привкус. Красные пятна крови на ладони - это что-то новое.
- Помрет все-таки… - сказал кто-то, незнакомый голос, незнакомое лицо, на котором сочувствие мешается с любопытством. - Раз кровью кашляет, то точно помрет… молодой… жалко.
Страшно. Страх иррациональный, он не хочет умирать, он ведь только-только начал понимать, что такое жизнь и теперь сразу смерть. Эта женщина ошибается, он ведь выздоровел, а что кровь на руке… ну губу где-то поранил, бывает. И кашель унялся, а ведро уже не кажется таким тяжелым.
- Не надорвись, - попросил Голос.
К черту советы. Он справится, он станет сильнее и выживет. У него есть Ярви, значит…
Второй приступ кашля настиг вечером, когда Фома почти успокоился. На этот раз кровь откашливалась долго, с трудом, а где-то внутри, под сердцем расползалось горячее пятно болезни.
Хорошо, Ярви не видела, испугалась бы.
- Я умру? - сейчас, когда за окном разливалась бархатно-черная ночь мысль о смерти больше не вызывала того ужаса, но ему нужно было знать.
- Скорее всего, - ответил Голос.
- И что это?
- Вероятно одна из мутировавших форма туберкулеза, которую ты подхватил еще в лагере, но проявилась только сейчас. Если бы не воспаление, все бы обошлось, а так… ну полгода у тебя есть. Обратишься к да-ори, срок увеличится, ненадолго, но пару месяцев сверху выцарапают.
Полгода… это не так и мало, целая весна и лето, а осенью умирать не страшно. Осенью все умирает, желтые листья в холодном дожде, ранние сумерки и жухлая трава.
- Есть, правда, еще один вариант… я могу кое-что изменить в тебе, и болезнь просто исчезнет.
- И кем я стану?
- Большей частью человеком, просто с некоторыми изменениями в анатомическом и физиологическом плане. Внешне ничего заметного. И кровь, если ты так боишься, не нужна будет… думаешь, мне в могилу хочется? - Голос замолчал. Горячее пятно в груди медленно остывало, но все-таки… все-таки полгода слишком мало. В подкрашенном темнотой окне отражается белое перекошенное лицо, а ведь будет только хуже, снова кровать, снова тулуп и полные беспокойства глаза, ощущение беспомощности и ожидание приближающейся смерти.
- Я согласен.
Коннован
Господи, помоги мне! Больше все равно обратиться не к кому. День ко дню, неделя к неделе, а я все так же удручающе беспомощна. Я не понимаю и десятой части того, что нужно делать. Я не справляюсь. Пытаюсь, но… слишком сложно, слишком много всего и никого рядом, кто бы помог. Рубеус только упрекает, Мика молчит и улыбается, но в ее улыбке я читаю презрение, и чувствую себя хуже.
Хотя куда уж хуже? Все валится из рук. Два месяца жизни на то, чтобы убедится в собственной никчемности. И вот мы снова ссорились. Точнее, Рубеус орал на меня, а я даже не понимала, что опять сделала не так. Глупая ситуация, последнее время я только и делаю, что попадаю в глупые ситуации.
- Ты даже не пытаешься вникнуть в суть вопроса! - Он с такой силой ударил кулаком по столу, что чашка с чаем жалобно звякнула и опрокинулась. По бумагам поплыло светло-коричневое сладкое море. Я хотела смахнуть его рукой, но только размазала.
- Коннован, что с тобой? Ты ведешь себя, как… как трехлетний ребенок!
Рука пахла чаем, а по запястью стекала темная капля, я слизнула - сладкая. И холодная. Пока мы тут ругались, чай совершенно остыл, а я горячий люблю.
- Ты должна более серьезно относиться к своим обязанностям! - Рубеус сгреб в охапку бумаги и задвинул их в дальний угол стола. - У тебя есть долг и…
- Я обязана его выполнить. Знаю, помню.
- Тогда почему ты делаешь все возможное, чтобы развалить то, что мы с Микой создавали на протяжении нескольких лет?
От этих слов меня корежит. «Мы с Микой». Я же существую отдельно от них. Я им мешаю, и вообще они были бы рады, если бы я не вернулась, если бы сдохла где-нибудь в Проклятых землях, это бы избавило их с Микой от многих проблем. Я сама жалею, что выжила, но вслух говорю какую-то совершеннейшую глупость:
- У Мики новое платье, она красивая, правда?
- Кто, Мика? - От подобного вопроса Рубеус несколько теряется. - Какое это имеет значение?
- Не знаю, наверное, никакого.
- Коннован, ты… ты невозможна. - Он опирается на стол и нависает надо мной, донельзя раздраженный и не скрывающий своего раздражения. - Ты думаешь совершенно не о том. Иногда я начинаю сомневаться в том, что ты вообще думаешь. Или Мика права и ты все делаешь нарочно? Просто, чтобы позлить меня?
Пожимаю плечами, под его взглядом неуютно, а упоминание о Мике моментально отбивает желание объяснять что-либо. Да и что мне объяснять? Что я ни черта не понимаю в управлении Директорией? И понятия не имею, как далеко распространяются мои права и в чем заключаются мои обязанности? Что Ветер не слишком охотно откликается на мой зов, а поток бумаг, ежедневно сваливающийся на мою голову, вызывает приступы паники? Что мне проще подчиняться, чем приказывать?
Наверное, раньше я бы попыталась рассказать ему об этом, но сейчас… зачем, когда они с Микой и так все решили, а я существую совершенно отдельно? Сама по себе?
А с Торой можно было играть в вопросы. И пить несуществующий час с клубничным вареньем. Или земляничным. Или, совсем редко, вишневым. Вишневое мы обе любим чуть меньше.
Из моего молчания Рубеус делает совершенно неправильный вывод.
- Значит, она права. Ты просто маленькая, обиженная на весь белый свет девчонка, которая пользуется случаем, чтобы напакостить как можно больше.
От девочек пахнет молоком и корицей. Косички-бантики и белые сандалеты. Девочки живут в сюрреалистичном мире, который я покинула по доброй воле. Променяла. На что?
- Неужели? А что еще она говорила?
- Что ты зря вернулась.
- А ты тоже так думаешь?
Хочется услышать «нет», но он говорит:
- Да.
Словесное фехтование не моя сильная сторона, но на удар отвечаю ударом.
- А человеком ты был лучше.
Рубеус вылетел из кабинета, напоследок хлопнув дверью.
Ну вот он и сказал то, о чем думал. И мне даже не больно, почти не больно, я ведь и так все знала заранее, я даже знаю, чем это все закончится, и ни о чем другом думать не могу.
Ладонь липкая. Наверное, бумаги тоже слипнуться в один сплошной бумажный комок, неудобочитаемый и бесполезный. Такой же бесполезный, как я. Обидно.
Глава 11.
Рубеус
Господи, ну кто его за язык тянул? Зачем было говорить это? У Коннован вдруг стало такое лицо, будто… будто он снова ее ударил. Твою мать! Он ведь хотел всего лишь разобраться, поговорить, но почему-то этот разговор, как и все предыдущие, плавно перешел в ссору.
Ну почему все получается настолько нелепо?
Мика ждала в гостиной, спокойная, элегантная, соответствующая обстановке. Она поняла все без слов, встала, подошла и, заглянув в глаза, тихо спросила.
- Опять? Поругались, да? Она не стала тебя слушать?
- Опять. Поругались.
От Мики пахло чем-то тяжелым и сладким, черные волосы уложены в аккуратную прическу, черное строгое платье подчеркивает плавные линии фигуры. Она и вправду красивая.
- Не переживай, ей просто нужно время, чтобы освоится… разобраться.
- Она даже не пытается разобраться! Она изменилась. Не слушает, что я говорю. Делает все по-своему. Ошибается и тут же повторяет ошибку.
- Она не привыкла управлять. Коннован никогда и ни за что не отвечала. - Мика расселась в кресле, закинув ногу за ногу. - Карл не слишком-то приветствовал инициативу. Он отдавал приказы, она выполняла. А вот самой что-то решать… выбирать… наверное, тяжело.
- Наверное.
- А сейчас еще ревность добавилась. Ладно, ладно, не хмурься, больше не слова. - Мика засмеялась. Мика ко всему относилась с потрясающей легкостью.
- Если серьезно, то у тебя два выхода. Первый - терпеть и исправлять ошибки, пытаться не позволить ей все окончательно развалить, отбиваясь при этом от обвинений в самоуправстве. существует определенная вероятность, что со временем она начнет прислушиваться к твоим советам. Или сама думать станет. Хотя… ты только не обижайся, но Коннован органически не способна думать.
Мика замолчала, ждет его реакции, а Рубеус понятия не имел, как реагировать. С одной стороны, она права, Коннован совершенно не годится на должность Хранителя. Ее ошибки дорого обходятся Хельмсдорфу и региону, а чем дальше, тем больше этих ошибок становится. С другой, Коннован тоже можно понять. Можно. Но он не понимает.
- Конечно, если ты отошлешь меня, она успокоится быстрее. Ты не подумай, я не стану обижаться, я все понимаю.
- Ждать нельзя.
А он и приблизительно не представляет, как с ней договорится. Как с ней вообще можно говорить? Она постоянно отвлекается на какую-то ерунду и никого, кроме себя не слышит. Закрылась в себе и точка.
Спряталась за стеной.
Мика слушала внимательно, пальцы задумчиво поглаживали золотую цепочку и, взбудораженные светом, на запястье алыми огоньками переливались рубины.
- В таком случае, - промурлыкала она, - у тебя остается второй выход. Вызови ее. Ата-Кару. Ты сильнее и быстрее, выносливее опять же. Ты победишь.
Вызвать Коннован? На поединок? Мысль была настолько нелепой, что Рубеус рассмеялся. А вот Мика ничего смешного не увидела, Мика была серьезна и сосредоточена.
- Сам посуди, во-первых, поединок решит проблему со статусом. Ты останешься Хранителем.
- А она?
- Ну… - Мика нервно дернула плечиком. - Стандартный при такой ставке финал тебя не устраивает? Нет? Подумай, ты ничем ей не обязан. Ты сильнее, умнее, но она не позволит тебе занять то место, которого ты заслуживаешь…
- Нет.
- Что нет? - Не поняла Мика.
- Я не стану убивать Коннован.
- Ну и дурак. Подожди, ну послушай меня, пожалуйста. Думаешь, раз ты такой благородный, то и все остальные тоже? Думаешь, Карл назначил ее и на этом все, да? Думаешь, если Хранитель, то в безопасности? Да она и года не продержится
- Почему?
- По кочану. Ты что, совсем ничего не понял? Каждый выживает сам. Каждый стоит за себя и только за себя. И каждый расчищает себе путь, с одной стороны, чем выше ты поднялся, тем безопаснее, с другой… Айша, Карл, Марек, Давид были из старых. Ты ведь тренируешься с Карлом, насколько он выше тебя? На голову? На две? Разница несоизмерима, поэтому редко кто осмеливался вызвать Хранителя. А теперь возьми Коннован. Она обычная, понимаешь? Такая как я, как ты, как все мы, а это дает шанс. Молчишь? Думаешь, что грозное имя вице-диктатора защитит ее? Не защитит. Никто, ни вице-диктатор, ни сам диктатор не станут вмешиваться в Ата-Кару и рушить традицию из-за существа, которое не в состоянии постоять за себя. Править должен сильнейший.
- И что ты предлагаешь?
Мика была права. Точнее, не лгала - это несколько разные вещи, и Рубеус уже научился разбираться в подобных нюансах. Здесь, наверху, нюансы имели большое значение. А еще власть и сила. Прежде всего власть и сила.
- Я уже предложила, - Мика отвернулась, будто бы потеряла интерес к разговору. - Ты убивать ее не станешь. Из замка, надо полагать, тоже не выгонишь… а вот кто-нибудь другой…
Кто-нибудь другой просто убьет Коннован, не потому, что испытывает личную неприязнь, а чтобы не создавать прецедента. Или все-таки Мика чего-то недоговаривает?
- Почему тогда меня до сих пор не вызвали?
- Ну… во-первых, ты здесь не так и давно. Во-вторых, Карл убил бы всякого, кто осмелился бы сорвать планы по восстановлению замка. В-третьих, все знают, что тебя тренирует он, и что ты - в первой пятерке мечников, она же и в десятку не входит.
- А ты?
- А я вообще не люблю драться.
- Ладно, допустим, ты сейчас сказала правду.
Мика фыркнула, показывая, где она видела все сомнения вкупе с сомневающимися.
- Допустим, правильно оценила ситуацию, но тогда почему Карл…
- Ничего не сделал? - На этот раз Мика не дала себе труда дослушать до конца. - А зачем? С какой стати ему вмешиваться в наши внутренние дела? Это не по правилам. Хранитель должен знать, что делает, и отвечать за свои поступки. Это раз. Вали всегда выше валири. Это два. И без поединка ты не докажешь свое право на самостоятельность. Это три. Но редко кто решается на поединок, я например, так и не решилась, не потому, что сильно любила Айшу, а потому, что она была сильнее. Коннован не бросала вызова Карлу, потому что это - глупо. Даже если бы нас не убили, то выкуп за жизнь был бы высок. Но у тебя другой случай, подумай, пока еще есть время. А я не буду мешать.
Мика вышла. Она была довольна - Рубеус уже научился улавливать оттенки эмоций по скользким складкам платьев, по легким движениям рук, по взмахам ресниц и едва заметному оттенку сытости в черных глазах. Она считала, что убедила его.
Или не считала, а убедила? Мысль о поединке Коннован вызывала отторжение. Мысль о поединке с Коннован причиняла боль. А мысль о том, как Коннован расценит брошенный вызов, и вовсе…