- Сыну чернокожей шейхом не бывать, - пробормотал Антара, щурясь на яркие угли.
Рами фыркнул, зачерпнул горстью из мешочка и бросил в котелок высушенные комочки верблюжьего молока. Курут стали расходиться в кипятке остро пахнущим желтоватым месивом. По поверхности поплыли жирные масляные круги.
Антара, принюхиваясь, против воли сглотнул слюну.
- А оно тебе надо, шейхом быть? - безжалостно продолжил Рами. - Посмотри на своего отца - он не знает, куда сбыть бремя власти. Знал бы на кого - скинул бы...
- Ну... - все еще хмурясь, протянул Антара. - Тебе легко говорить, ты вообще хали - у тебя ни рода, ни племени...
- Ааа... - беззлобно отмахнулся сумеречник. - Как скажешь. Кстати, вот про Аблу у тебя последние стихи ничего вышли.
- Это которые? - тут же приободрился Антара.
- Которые про голубку.
- У меня все про голубку, - мрачно уперся парень.
Сумеречник пожал плечами и прочитал:
Закончив декламировать, Рами выжидательно покосился на собеседника.
Антара, тщательно скрывая прущее наружу тщеславие, сурово мешал в котелке палкой.
- Все, готово.
И блаженно принюхался. Потом, правда, вздохнул:
- Жалко, лепешки нет...
- Еще лепешки тебе, - фыркнул сумеречник.
- Ну хорошо, - не выдержал юноша. - А как тебе это:
- Антара, - устало прервал его сумеречник. - Не прибавляй к рукоблудию ложь. Эти стихи написал Имруулькайс.
- Тьфу на тебя, - обиделся бедуин.
- Все-таки вы ворюги, все, поголовно, - покачал головой Рами. - Ворюги и ходячие зеббы, только ими и думаете.
Антара довольно заржал. И, утерев глаза рукавом, заметил:
- А че такого? Я ж мужчина!
Сумеречник только дернул плечом.
- Ну ладно, - бедуин яростно зачесал в волосах. - Ну хорошо. Вот ты у нас воин, да?
- Я хали, - усмехнулся сумеречник. - Которого племя держит у себя из милости.
- Неважно, - отмахнулся Антара. - Ты ведь воевал, так?
Рами пожал плечами - и что с того?
- Ну так прочитай мне свои стихи. Про войну.
Сумеречник долго смотрел на него - и Антара понял, что сейчас Рами скажет. У Стрелка была такая привычка: посмотреть-посмотреть, то ли как на страуса, то ли как на какашку, и спросить гадким голосом что-нибудь эдакое, с подначкой и приподвывертом.
- Антара, я не понял.
Ну, точно, сейчас с пометом смешает.
Сумеречник продолжил:
- Ты вообще откуда такой взялся, дружище? Ты серьезно думаешь, что я - про войну - буду писать стихи?
- А что такого? - тут Антара начал закипать не хуже воды в котелке.
Похлебка, кстати, остывала, затягиваясь льдинками жира.
- Война - это мерзкая, отвратительная, причиняющая боль вещь, и вспоминать ее в стихах совершенно необязательно, - отчеканил Рами. - Как у вас говорят? Зеленый финик - не сладкий? Вот и с войной так, Антара. Нечего про нее в стихах писать. Тем более хвалебных. А ты всякую чушь бейт за бейтом городишь, потому что бой только издалека видел. Нет в нем ничего завораживающего взгляд поэта, Антара, это я тебе точно говорю.
Но юноша уперся:
- Ни в жисть не поверю, что ты ни строчки про войну не написал.
- Хорошо, - сдался сумеречник. - Есть у меня стихи. Но не про войну. Про тех, кто воюет, скорее.
- Вот и почитай, - мстительно сощурился Антара.
- Ну вот это вот как бы вот так вот можно на ваш язык перепереть, - пробормотал Рами.
И прочитал:
- Рами, - строго прервал его Антара.
- Да? - сумеречник смотрел как-то очень понимающе.
- Это вообще не стихи. Это белиберда какая-то. К тому же занудная.
- Ну вот видишь, - просиял Рами. - Я ж тебе говорил - война! Что в ней прекрасного?
- Тьфу на тебя, полоумного, - в сердцах отмахнулся бедуин. - Давай есть, что ли, а то в комок слипнется и в котелке, и в брюхе.
Рами заглянул в остывшее варево и поморщился. Антара пожал плечами и принялся зачерпывать из котелка горстями. Сумеречник что-то пробормотал по-своему, прежде чем к нему присоединиться.
- Чево?... - промычал Антара, тщась разжевать не до конца разварившийся комок.
Задержавшись со скользким шариком муки в руке, Рами улыбнулся:
- Мне всегда казалось, что финал удачный.
- Ну?..
- Такое же говно, как и начало, - отрезал Антара.
И сосредоточился на еде.
Рами улыбнулся и облизнул испачканный в жирной жиже палец.
- ...Рами! Рами!!! Просыпайся!..
Антара протянул руку к спящему - и тут же рухнул на спину от удара в грудь.
Продышавшись, он разинул рот и выдавил:
- Ты чего-ооо...
Сумеречник, моргая, завис над ним и, кашлянув, тихо сказал:
- Больше не буди меня так, Антара. Руки не тяни, не трогай и вообще не подходи близко. А то убью ненароком.
- Чего-ооо...
- Д-дурак... - Рами говорил, как плевался. - Воином он хочет быть... Днем смотри, чтоб твоя тень на спящего воина не падала - а то проткнут, дурачина, балбес, поэт недоделанный...
- Рами, заткнись! - обретя полное дыхание, гаркнул Антара. - На нас напали!
Снаружи, словно в подтверждение его слов, донеслись ржание и меканье.
Кобыла госпожи Афаф зазвенела ножными путами и трубно фыркнула, беспокоясь.
Послышались крики. Следом прорезался испуганный рев верблюда.
Рами резко вскинул уши:
- Что случилось?
- Напали, на нас, что! Набег! Кайсы скотину угоняют!
Снаружи действительно орали, мекали и ревели.
И вдруг - жуткий, пронзительный женский визг. И отчаянный вопль:
- Убиии-ииили-ииии!!..
Рами резко обернулся к выходу из шатра. За откинутым пологом метались в рассветном сумраке тени. Женщина снова заголосила:
- Убили! Обоих убили! Ааааааа!..
- Ничего себе... - ошалело пробормотал Антара.
Кричала старая Хайфа. К ее воплям присоединились другие женщины - пронзительный вой поднимался к небесам.
- Мой Джабир! Джабир! Ааааа! Сынок! Они убили Давада, аааааа!
- Ого... - чувствуя, как от нездешнего страха мерзнет спина, пробормотал Антара.
Убивать во время набега не полагалось. Угонять скот - сколько угодно. Ну, женщину украсть - обычно крали рабынь, чтобы не возиться потом с семьей приглянувшейся бабы, за девственницу могли запросить выкупом верблюда, а то и двух. А за рабыню взыскивали вдвое меньше, к тому же ее потом можно было продать. Но убивать свободных мужчин - нет, такого не делали. Ну разве что по дури или без умысла, в темноте дал палкой по башке, а башка треснула, но это редко случалось...
- Пойдем, - совершенно спокойным голосом сказал сумеречник.
Антара резко обернулся. Рами уже стоял - с луком наготове и пробовал пальцем тетиву. Золотистая кобыла тревожно била копытом. Над копытом дрыгался и звенел цепью толстый железный браслет - аль-Хану, как самое ценное, пристегивали короткими металлическими путами к колышку с кольцом, на крепкий замок. Ключ от замка носила при себе Афаф - днем. Ночью она пихала его под подушку.
Кивая тонкокостной мордой, золотистая красавица перебирала длинными ногами и встряхивала гривой.
- Тихо-тихо-тихо... - улыбнулся ей Рами и похлопал между широких черных ноздрей. - Мы скоро вернемся.
И скользнул в крики и полусвет за пологом.
Подхватив копье, Антара высунулся наружу - оглядеться. И тут же заорал - на них наметом шли два всадника. С мечами - мечами! откуда у кайсов мечи?! - наголо. Разинув рот, Антара беспомощно таращился на стремительно растущие фигуры в развевающихся бурнусах. Сквозь пыль и мельтешение он ясно видел - метнулась и упала, как сломавшись, женская фигура. Только рукава абайи взмахнули. У уха цвиркнуло - стрела.
Правый конник широко размахнулся клинком - прямо над головой ломающей руки тени в бьющемся на ветру покрывале:
- Джаби-иии... А! - вопль оборвался.
Женщина рухнула в пыль и дернулась под копытами.
От ужаса Антара заорал, колени его подкосились, копье задрожало в руке, и сильный толчок в плечо опрокинул его навзничь.
От неожиданности юноша прекратил орать и посмотрел вверх - прямо между нелепо расставленными полусогнутыми коленями, в ветреном полумраке четко обрисовался Рами. Плавно и до жути спокойно сумеречник натягивал лук.
Скалясь над гривой лошади, правый конник занес меч, готовясь срубить противника на скаку. Наконечник стрелы Тарега метил ему прямо в лоб.
Далеко-далеко на западе тех, кто воевал с нерегилями, учили: никогда не пытаться стоптать копытами альва, натягивающего лук. Потому что альв - он не отскочит. И не попадет под меч. Он спустит тетиву, и только потом шагнет в сторону. А твоя лошадь промчится мимо - уже без седока. Потому что встречный удар длинной, в два локтя стрелы, помноженный на усилие несущейся во весь опор лошади, вынет тебя из седла играючи - и если ты не умрешь в седле, то уж точно помрешь с переломанной шеей, обвалившись на всем скаку наземь.
Этого бедуина не обучали правильной тактике боя с альвами.
Всадник получил стрелу в переносицу и обвалился в пыль, нелепо взмахнув ногами. Обдав горячим воздухом, конь прогрохотал мимо - скотина неслась напролом, роняя с мундштука пену. Второй конник рухнул на спину плашмя в десятке шагов от опускающего лук Тарега. Ему стрела вошла в ямку между ключицами. Серая кобылка, лишившись привычного груза наездника, вздыбилась и замолотила копытами, раскачивая колокольчиками на трензелях.
- Убии-иилии-иии, ааааа, за что мне это, сыноо-оок!.. Омейр, Омейр, детка моя-аааааа...
Женщина выла где-то далеко, в той стороне, где стояли шатры обеих жен шейха. С трудом прислушиваясь - горе делало голос до безобразия ревущим, грудным, неузнаваемым - Тарег понял, кто голосит. Фиряль, старшая.
Призрачно звенели колокольчики, оседала песчаная взвесь, свистел в ушах рассветный ветер. Бледная в сумерках кобыла храпела, гнула длинную шею и поддавала задом, кося большим круглым глазом.
У Фиряль сынишка едва-едва дорос до возраста пастуха.
- Иди сюда, - тихо приказал Тарег осиротевшей лошади.
И властно протянул руку к поводьям.
Ухватив кобылу за узду, он подвел ее к распластанному на земле налетчику. Человек скребся пятками и пускал кровавые пузыри. Пробившая горло стрела раскачивала длинным оперенным хвостом в такт хриплому дыханию умирающего. Тарег сунул лук в чехол, закинул его за спину и наклонился над лежавшим. Наступив на запястье, вывернул из скрючившихся пальцев рукоять меча. Пальцы не желали расставаться с оружием и с хрустом ломались в суставах, один за другим отпуская ременную оплетку.
На влажной от крови груди фариса поблескивал медальон: не привычная ладошка Фатимы, всегдашняя "пятерня удачи" суеверных ашшаритов, а что-то совсем иное по рисунку. Приглядевшись, Тарег медленно кивнул: молния в круге. Ему говорили, что на белом камне аль-Лат выбито именно это: круг, похожий на глаз. И бьющая сквозь него молния.
В затягивающихся туманом глазах человека проступило что-то осмысленное.
- Нет, - покачал головой Тарег в ответ на безмолвную просьбу умирающего. - Я не ускорю твою смерть. И не думай, что я делаю это из мести. Я хочу дать тебе больше времени перед уходом в иной мир - возможно, ты сумеешь что-то изменить. Ибо - клянусь сторожевыми башнями Запада, человек, - тебе не понравится то, что тебя ждет за чертой.
Ставя ногу в стремя, нерегиль усмехнулся - бедуин хрипел, прыская черной кровью из горла, проклиная его во всех мирах. Со всех сторон в небо поднимался заполошный женский крик.
- Брось копье, Антара! - обернувшись к жалко раскорячившемуся на земле балбесу, строго приказал Тарег. - Сиди здесь, сторожи аль-Хану! Бой - не дело не для таких, как ты!
Посмотрев вперед - туда, где уже поднимался в небо дым над подпаленными шатрами, нерегиль увидел то, что и ожидал.
Среди стелющегося дыма и хлопающих на ветру пологов, над спинами толкущихся коз отчетливо выделялась черная женская фигура. Бестолково мечущиеся люди не замечали ее - хотя Узза оставалась неподвижной, словно базальтовая статуя.
Вбросив себя в седло, Тарег снова поймал глазами черный, как обелиск, силуэт. Богиня подняла руку и уперлась пальцем:
Иди и сражайся.
- С-спасибо огромное за совет, миледи, - прорычал Тарег, - а то я думал с кобылой обняться и тихо на задах пересидеть!
Где-то на задворках разума прозвучал тихий, как полет перышка, смешок.
Черная фигура истаяла в ярчающем утреннем свете.
Оглянувшись на распростертого на земле юношу, Тарег гаркнул:
- Даже не думай!
И дал кобыле шенкелей.
Глядя, как кобыла под Рами переходит с резвой рыси на галоп, Антара закусил губу и утерся рукавом. А правая рука как-то сама собой нашарила копье.
- Аль-Хану, говоришь, сторожить... - прошипел юноша. - Да что ты понимаешь! Я заслужу себе славу!