Николя не выдержал и закашлялся, ослабляя ворот рубахи, словно он давил ему на горло:
— И она ни разу не пыталась сопротивляться?
— Ни разу. Должно быть, ей нравилось.
— Ну да, а раковину ты так ей не вернул? — скептически хмыкнул Николя, но покойник иронии не заметил.
— Все случая не было. А потом родители за меня Палантину посватали. Уж и свадьбу назначили. Надо было с разгульной жизнью кончать. Вот я и сказал мельниковой дочке, чтобы больше не приходила.
— Но раковину не отдал?
— Заладили вы с этой раковиной! Нет, не отдал, иначе кто бы смог поручиться, что потаскуха бы не ославила меня на всю округу? Знаю я этих баб! Еще представила бы все, как я ее снасильничал. А так молчала. Делала, что говорю… Пока про ребенка не узнала. А там ее будто подменили. Сразу из послушной мышки в мегеру превратилась. Еще батю своего натравливать пыталась. Предательское бабье племя!
— Мастер Николя, я больше не могу! — взмолилась Майли, чувствуя, как к горлу подступает дурнота. Последние четверть часа она боялась пошевелиться и случайно разорвать желтую нить, связывающую янтарь с покойником, но сейчас почувствовала, что она вытягивает из нее все силы.
— Потерпи, последний вопрос, — тихо попросил Николя и снова обратился к утопленнику: — Скажи, у тебя ни разу не возникало чувство, что ты делаешь что-то предосудительное?
— А что такого-то? Она ведь сама пришла. Сама! — принялся остервенело оправдываться покойник. — Вы ведь отомстите? Отомстите! Вы должны! Я ведь человек!
Николя махнул Майли рукой, и та спешно разорвала нить. Тело тут же обмякло, потеряв связь с душой. Она приложила руку к груди, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.
— Хорошо, а теперь разрушь сигил и упокой душу, — устало отдавал распоряжения Николя.
— Не могу. Я без сил! — чуть ли не плача, ответила Майли, с трудом справляясь с дыханием.
— Прости, но это я за тебя сделать не смогу, — настаивал Николя, явно не слишком впечатлившись ее истерикой. — Если не упокоишь его сейчас, он привяжется, и избавиться от него будет намного сложнее.
Майли собрала остатки воли в кулак, подняла посох и принялась вытирать символы внутри сигила: вначале стихийные, потом смерть, и, наконец, душу. Надо было произнести еще одну формулу, но она снова забыла слова и полезла в карман за подсказкой.
Николя безнадежно покачал головой:
— Ты должна относиться к учебе серьезней и посвящать ей больше времени. Кто знает, как жизнь повернется? Когда-нибудь ни Финиста, ни меня рядом не будет. Только твой дар будет с тобой всегда и поможет тебе защитить себя, но для этого ты должна полностью им овладеть. Иначе он из друга превратится в врага. Ты же прекрасно это знаешь.
Майли повела плечами. Так обидно сделалось от его слов. Он что ее совсем за дурочку держит? Да, наверное, так оно и есть. Даже Герда не стала бы так бездарно ныть и жаловаться. Майли решительно развернула лист с формулой и зачитала, четко проговаривая каждой слово:
— Дух неупокоенный, странник стороны, вернись к себе, отчаянный, оковы разорви, — Майли второй раз ударила посохом в звезду на лбу покойника и принялась стирать остальную часть сигила, не переставая читать формулу: — Пройди путями тайными, обряды соверши, от скверны отмщения свой Атман отдели. Ступай в чертоги времени и круг свой заверши…
Николя вскинул руку, приказывая остановиться. Тело покойника содрогнулось и издало жуткий утробный звук. Изо рта вырвался столб желтого света и ударил в пасмурное серое небо.
— И в образе младенца обратно поспеши, — выдохнула Майли последнюю фразу.
— Не следовало открывать ему путь обратно, но… — Николя тяжело вздохнул. — В конце концов, кто мы такие, чтобы судить мертвых. Тут хотя бы с живыми разобраться.
Майли без сил распласталась на земле. Николя поднял покойника и отнес его обратно в телегу, а потом вернулся за своей ученицей.
— Похоже, выносливости у тебя еще меньше, чем у Герды, — сказал он, помогая Майли подняться. — Сними обувь. Надо босыми ногами по земле походить — так быстрее восстановишься.
Майли нехотя послушалась: стянула сапоги и несмело поставила босые ступни на землю. Она была непривычно холодной и жестокой настолько, что каждый шаг причинял боль, особенно если под ноги подворачивались мелкие камушки. Через несколько минут сплошных мучений Майли все-таки решила надеть обувь обратно.
— Потерпи, — остановил ее Николя, сочувственно улыбаясь. — Надо просто привыкнуть, и станет легче.
Он демонстративно снял собственные сапоги и, размяв пальцы на ногах, бодро пошел вдоль берега озера. Майли пришлось поторопиться следом. Слишком боялась оставаться здесь одна, особенно после рассказа покойника.
— Не пора ли нам возвращаться? — спросила она, с трудом нагнав Охотника. — Иначе мы не успеем до темноты.
— Поэтому мы и не спешим, — усмехнулся Николя. — Не хочу, чтобы упсальцы видели тело в таком состоянии. Иначе они потребуют от меня поспешных действий, на которые я пока пойти не могу.
— Не уверены, что «монстр из лужи» заслужил наказание? — Майли его полностью в этом поддерживала.
— По законам Стражей преступление против будущей матери и собственного ребенка считалось самым тяжким грехом. За это человека голым привязывали к столбу и оставляли медленно умирать от палящего зноя или холодного ветра. А с падением ордена люди, кажется, уже и сами забыли, что хорошо, а что плохо.
— Знаете, а ведь у единоверцев материнство тоже считается священным. Человеку, взявшему на душу такой грех, уже никогда не заслужить прощение перед лицом Единого, — задумчиво сказала Майли, желая его подбодрить. Она все время искала и не находила, что в ее вере было такого ужасного, из-за чего ее новые друзья так недолюбливают всех ее приверженцев.
— Это от того, что единоверцы во многом переняли кодекс Стражей и продолжили исполнять основные положения, поменяв лишь имена некоторых вещей, чтобы в глазах людей их вера казалась более истинной.
— Вы хотите сказать, что они — воры? — возмутилась вдруг Майли.
— Чтобы управлять людьми, нужно создать некое ядро, которое не позволило бы обществу потонуть в хаосе анархии. Вера со своими строгими догматами и есть это ядро. Стражи ее утратили, а следом потеряли и власть, став в глазах людей тем самым злом, с которым они же сами сражались. Возможно, когда-нибудь Голубые Капюшоны совершат ту же ошибку, и тогда сжигать будут уже их. Это извечные законы бытия, суть которых всегда должна оставаться неизменной, чтобы не наступил конец света. А имя лишь пустой звук, даже эхом не отдающийся в вечности.
— Вы сейчас говорите прямо как наш священник из монастыря, — тепло улыбнулась Майли, впервые за долгое время ощущая себя легко и непринужденно. Как будто снова вернулась домой, где все просто и понятно. И даже перестала замечать впивающиеся в ноги камни и промозглость выхоложенной за зиму земли. Да и мучительное ощущение пустоты внутри после того, как она отправила мертвеца на тот свет, начало наконец-то приглушаться и пропадать.
— Что еще раз доказывает, что между нами и единоверцами нет такой уж большой разницы, — усмехнулся Николя, как Майли показалось, с горьковатым привкусом.
— Ничего не слышишь? — насторожился вдруг Охотник. Майли покачала головой, во все глаза глядя на него.
Николя ускорил шаг. Теперь она едва поспевала следом, снова напоминая себе коротконогую толстуху-кобылу, изо всех сил старающуюся угнаться за быстрым вороным жеребцом. Они прошли вдоль берега озера к убегающей в лес речке с петляющим в камнях руслом, пока не привела их к крохотному водопаду, узким каскадом спускающимся с высокой горы. На подходе к нему Майли тоже услышала. Невероятно печальную и вместе с тем чарующую мелодию одинокой скрипки. Но для кого такой искусный музыкант играет посреди Утгардской глуши, куда заходить смеют лишь демоны?
Николя замер возле густых кустов можжевельника и приложил палец к губам, показывая, что следует затаится. Майли тихонько выглянула в просвет и приглушенно ахнула. Наверху на камнях у водопада сидел невысокий стройный юноша со струящимися темными волосами и самозабвенно играл на скрипке. Из одежды на нем был лишь пышный венок из белых водяных лилий.
Убедившись, что опасности нет, Николя выступил вперед. Майли поспешила следом. Услышав шевеление, парень широко распахнул абсолютно черные без белков и радужки глаза и недобро покосился на пришельцев, не прекращая играть. Только сейчас Майли заметила, как на его шее из-под волос выглядывают жабры, а уши заканчиваются тонкими раздвоенными рожками. «Демон!» — запоздало спохватилась она и от испуга вскрикнула. Смычок сорвался и неприятный скрежещущий звук.
— Ну вот, теперь все сначала придется начинать, — недовольно сощурился парень и сложил скрипку себе на колени. — Зачем пожаловал, Охотник? Неужто музыке моей поучиться хочешь?
— Это вряд ли. Времени и так ни на что не хватает. Да и желания тоже. К тому же, ты ответную услугу потребуешь, так ведь, нёкк?
— Всего-то обещание оставить меня и моих близких в покое, — хмуро ответил тот, поняв, что его коварный замысел раскусили.
— Близких? Я думал, нёкки — отшельники. Ты ведь колыбельную только что играл? — подозрительно напрягся Николя.
— Да что ты вообще знаешь, кроме того, что нашептывает ведьма из-под холмов и морской колдун-перебежчик? — пренебрежительно скривился нёкк, но тут же взмыл в воздух и рухнул к ногам Охотника, корчась, словно удавка сжималась вокруг его горла.
— Ну так расскажи, чего я не знаю, — сказал Николя так, что даже у Майли все внутри похолодело. Ух, не стоило демону повышать голос, а тем более дерзить!
Демон продолжал трепыхаться, грозно шипя и посверкивая глазами на Охотника.
— Говори, где искать ту тварь, которая натравила на город крыс, — спросил Николя, отпустив горло, но все также не позволяя нёкку подняться.
— Ничего не видел, — демон прикрыл глаза гибкими музыкальными кистями, — ничего не слышал, — его руки переползли на уши, — никому ничего не скажу, — шаловливо хихикнув, прикрыл ладонями рот, но увидев мрачный взгляд Охотника, тут же посерьезнел: — Откуда мне знать? Он из ваших, из небесных. Мы таких не чуем.
— Хорошо, — заключил Николя после небольшой паузы. Видимо, размышлял, насколько правдоподобно прозвучали слова нёкка. — Тогда расскажи про никсу из озера Цуг. Она одна из твоих близких?
Демон болезненно поморщился, отчего его черты исказились и стали больше похожи на рыбьи.
— Знать не знаю никаких никс. Пусти, иначе я пожалуюсь ворожее. Посмотрим тогда, кому она благоволит больше.
— Мне, — с тихой уверенностью произнес Охотник. — Никса убила молодого парня и затащила его на середину озера, а до этого ездила на нем всю ночь. Бюргерам это сильно не понравится, а обвинят они во всем Дану, которые живут по соседству с городом. Вряд ли ворожея придет в восторг, когда разъяренная толпа с факелами и вилами начнет вытаптывать ее холмы.
Нёкк заскрежетал зубами от досады и с ненавистью выкрикнул:
— Тот ублюдок заслужил свою кару!
— О, так ты все-таки кое-что знаешь, — хитро прищурился Николя. — Говори. Тогда я пощажу твоих близких.
— Я только видел, как никса несла к озеру окровавленную девушку, а на следующее утро привязывала тело парня ко дну. Я спросил, зачем она его убила. Никса ответила, что он совершил гнусное преступление. Она просто воздала ему по заслугам. Я пообещал сохранить все в тайне, но, как видишь, не смог.
Нёкк понурился и отвернулся. Николя отступил на шаг, позволяя ему подняться.
— Судить людей могут лишь сами люди. У нее не было права ни осуждать его, ни уж тем более карать.
— У нее гораздо больше прав, чем у тебя! — взревел вдруг нёкки бросился на Николя, ощерив полную мелких акульих зубов пасть, но ударился об невидимую преграду и вновь сполз к ногам Охотника.
— Нет причин так горячиться, — недоуменно глядя на шипящего демона, изрек Николя.
— Ненавижу! — сдавленно прохрипел нёкк, страшно выпучивая чернильные глаза.
— Идем. Больше ничего вразумительного мы здесь не услышим.
Охотник взял оробевшую и перепуганную до смерти Майли под руку и стремительно повел ее прочь от изрыгавшего страшные проклятья демона.
— Он казался таким милым, а потом вдруг превратился в чудище, — поежилась Майли, чувствуя, как по тело начинает знобить от страха. Ей еще не доводилось встречать с демонами лицом к лицу, так близко, что можно все рассмотреть, услышать и даже потрогать. Был, конечно, Ходок, который забрался в ее разум и соблазнял несколько недель, по Майли совсем его не помнила. Лишь смутные ощщения тоски, желания быть любимой и позже омерзения и страха. С нёкком вышло совсем по-другому. Он был таким реальным. Живым. Но совершенно чуждым всему человеческому.
— Так часто бывает. И с людьми тоже, — печально вздохнул Николя и, заветив, что она дрожит, укрыл ее плечи собственным плащом.
Майли с благодарностью его приняла и ласково улыбнулась. Все-таки он слишком хорош. Слишком совершенен. И это пугает. Люди такими не бывают. Совершенство доступно лишь Единому и его небесным посланникам. По крайней мере, так говорили в монастыре.
— Они вас ненавидят. И демоны, и люди, — сочувственно сказала Майли.
Николя печально повел плечами:
— Все любят героев-спасителей и никто — судей, а уж тем более палачей.
Майли потупилась, не зная, что ответить. Да он и не требовал.
Вскоре они добрались до телеги и отправились в обратный путь. Медленно наползали долгие весенние сумерки, словно по воздуху разливалось молоко и окрашивало все в таинственные тусклые тона. Неторопливо и осторожно мохнатая кобыла везла телегу по краю глубокого ущелья, петляя меж высоких круч. Майли пригрелась, укутанная теплый плащ Охотника, и задремала, от усталости не замечая даже тряски и стука колес по каменистой дороге. Проснулась, только когда они остановились у большого дома на окраине города возле густо покрытых вереском холмов. Темнота едва-едва сменила сумерки, но огни в окнах почти нигде не горели. Видно, была уже глубокая ночь, хоть и непривычно светлая после непроглядной зимней черноты.
— Мастер Николя, вы к нам? — послышался приятный женский голос.
Майли тут же открыла глаза и пристально вгляделась в лицо пышной моложавой женщины с длинной гривой кудрявых светлых волос, в которой почти не просматривались седые пряди.
— Да, госпожа Уна. У меня дело к вашему мужу, — почтительно кивнул Охотник.
— Он сейчас подойдет. Подождите пока у нас, — гостеприимно предложила хозяйка дома.
Майли обрадовалась и уже собралась слезать с телеги, но тут заметил, что Николя задумчиво смотрит в сторону холмов.
— Я лучше останусь здесь и покараулю наш груз, — Охотник похлопал по укрытому хостом телу рукой. — Не хотелось бы, чтобы его увели у нас из-под носа. Но моя ученица Майли с удовольствием бы отужинала и передохнула у вас, если позволите. А то мы сегодня весь день на ногах.
— Конечно, — широко улыбнулась Уна. — Я хочу, чтобы вы знали: мы не верим ни единому слову, что говорит о вас проповедник. Вы до сих пор герой… хотя бы для нас.
Николя лишь коротко кивнул, избегая ее взгляда. Видно, сам он в своем героизме был далеко не так уверен. Уна подала руку застывшей у борта телеги Майли. Та спустилась, бросила последний заинтригованный взгляд на Охотника и скрылась за дверью дома.
* * *— Эйтайни! — позвал Николя, забравшись на вершину самого большого холма.
Ворожея Дану не заставила себя долго ждать: появилась словно из ниоткуда в длинном плаще, неотличимом от светлой весенней ночи.
— Какая беда привела тебя ко мне в столь поздний час? — как всегда мягко спросила она, сняв с лица длинный капюшон.
— Я не справляюсь с ситуацией. В городе ропщут, — угрюмо ответил Охотник. — Погиб человек. Похоже, его убила никса. Я боюсь, все выйдет из-под контроля, когда бюргеры увидят, как она поглумилась над телом. Не могли бы вы скрыть повреждения? У меня сейчас нет в распоряжении иллюзиониста, поэтому приходится просить вас.
Дану смерила Охотника тяжелым взглядом, но потом все же кивнула и последовала за ним к оставленной у подножия телеге.
— Уф! Видно, сильно он ее разозлил. Придется сильно постараться, чтобы такое скрыть, — выдохнула Эйтайни, когда Николя убрал с тела холст, и принялась водить над багровыми подтеками руками.