— Он вернулся?
— Да, на днях. Ты помнишь его?
— Очень плохо. Кажется, он отправился вместе с каким-то нашим послом в одну из соседних стран? — Армиэль нахмурилась, стараясь вспомнить название. — Карсдейл?
Сафир кивнул:
— Барон Мартинбейр, которого он сопровождал, заболел и был вынужден оставить пост.
— И лорд Армаок вернулся сюда?
— Да.
— А почему он не остался? Ведь с его здоровьем все в порядке?
Сафир помолчал. Он не мог рассказать Армиэль, что его друг бежал от запутанных отношений, балансирующих на грани любви и ненависти, одним ударом предпочтя разрубить мучительный клубок сомнений.
— Ты меня слышал? — переспросила девушка.
— Да, милая, конечно, — Сафир виновато улыбнулся. — С Нармином все в порядке. Просто он был очень привязан к барону и не захотел оставаться в Карсдейле без него.
Армиэль пожала плечами:
— Не понимаю. Лорд Армаок вассал Мартинбейра?
— Нет, — Сафир понял, что его объяснение не убедило ее.
— Они были большими друзьями? Но ведь барон намного старше.
— Нармин не вдавался в подробности. Думаю, у него были причины, — произнес Сафир уклончиво.
— Вероятно, — согласилась Армиэль. — Давай поднимемся на ту гору, — она указала на поросшее низким кустарником плато, носившее название Малькарох, Дремлющий зверь.
— С удовольствием, — откликнулся Сафир.
— Догоняй! — девушка пришпорила лошадь и густила ее галопом. Темно-синее платье плескалось на ветру, волосы развевались, сверкая вплетенными в них серебряными нитями и драгоценными камнями.
Сафир стегнул Риамаха нагайкой и поспешил за ней. Телохранители устремились следом, напряженные и сосредоточенные, нисколько не замечающие очарования утра.
— Ты что-нибудь знаешь о моей семье? — спросил Сафир, когда они оказались на вершине, с которой открывался вид на колышущееся зеленое море деревьев. Местами листва начинала приобретать тот особый оттенок, который предвещает приближение осени.
— О чем ты? — нахмурилась Армиэль, непонимающе глядя на Сафира. — Я слышала только, что род Маградов всегда был близок нашему. Твои предки верно служили трону и империи, и их заслуги возвеличили…
— Это общие слова, — нетерпеливо перебил ее Сафир, — а я имею в виду, известно ли тебе что-нибудь о моих родителях? Мне от них досталось только богатство и фамильные портреты. Но как жили они, что значили для Урдисабана и других людей? С кем дружили, кто мог бы рассказать мне о них, поделиться воспоминаниями?
Армиэль задумалась, затем виновато пожала плечами:
— Прости, ничего не приходит в голову. Это было так давно.
— Люди, знавшие их, должны быть еще живы, — возразил Сафир.
— Да, конечно. Я уверена, если расспросить кого-нибудь из вельмож, они смогут помочь. Полагаю, твой отец часто бывал во дворце и его должны хорошо помнить.
— Я не раз заговаривал об отце, но никто не признался, что знал его. Возможно, он жил затворником?
— Я могу поговорить с отцом, — предложила Армиэль. — Уж он-то должен быть в курсе.
— Это было бы чудесно! — Сафир взглянул на нее с благодарностью.
— Почему ты вспомнил о нем? Я хочу сказать, раньше ты никогда не спрашивал о родителях.
Сафир пожал плечами:
— В последнее время я часто думаю о смерти отца. И о судьбе матери тоже. Возможно, причина в том, что мы должны пожениться, а мне не с кем поговорить о них.
— В каком это смысле?! — Армиэль приняла шутливо-обиженный вид. — А со мной?
— Ты же понимаешь, о чем я говорю, — смущенно произнес Сафир.
— О совете и поддержке, — принцесса кивнула. — Я забываю, что у меня-то полно нянек и прочих желающих влезь в душу и поделиться опытом, — она рассмеялась. — Я такая эгоистка! Прости меня.
— Ты самая замечательная девушка на свете! — искренне воскликнул Сафир. — Мне не за что прощать тебя.
— Прогуляемся? — предложила Армиэль.
Они спешились, передали поводья телохранителям и взявшись за руки двинулись по дорожке, идущей между стволами кленов и тополей. Вдоль обочин тянулись кусты шиповника и остролиста, низко проносились золотые шмели, на ветвях чистили перья птицы. Преторианцы подтянулись поближе, четверо из них вошли в лес по обе стороны дороги, а двое обогнали влюбленных и уехали вперед, выполняя роль арьергарда.
— Интересно, хоть после свадьбы они оставят меня в покое? — проговорила Армиэль, проводив их взглядом.
— Мы заведем собственную охрану.
— Надеюсь, не такую назойливую?
— Ты ведь не думаешь, что я соглашусь подвергать тебя опасности? — улыбнулся Сафир.
— Если ты будешь рядом, то иной охраны мне и не нужно.
— Ты на меня слишком полагаешься.
— Как же иначе? — подняла брови Армиэль. — Ведь ты даже императора спас, разве нет?
Сафир взглянул ей в глаза, пытаясь понять, всерьез ли она говорит, но не смог определить, а спрашивать не хотелось.
— Это была случайность, — возразил он.
— Ладно, не бойся, — Армиэль с улыбкой пожала ему ладонь. — Разумеется, я позволю тебе нанять каких-нибудь головорезов, чтобы защищать меня от всех и вся!
Сафир поцеловал ее, и они пошли дальше, наслаждаясь утром и обществом друг друга.
* * *Чтобы городская беднота не так сильно ощущала собственное ничтожество, отец ныне царствующего императора Камаэля велел построить Цирк — арену, где устраивались различные состязания. Вокруг нее амфитеатром располагались деревянные скамьи, только первые два ряда были сложены из камня и предназначались для вельмож.
Вход был бесплатным, а в Тальбоне проживали почти пятьсот тысяч человек, поэтому Цирк мог вместить далеко не всех, так что места занимали затемно, за несколько часов до начала представления. Это, конечно, не касалось вельмож, за которыми были закреплены первые ряды.
В первый день недели, амаргол, на который было назначено торжественное празднование установления мира в империи (имелось в виду подавление бунта в Лиам-Сабейской провинции), Цирк, освещенный косыми лучами восходящего солнца, выглядел особенно внушительно: трибуны, ложи и скамьи заполнила толпа, состоявшая из празднично одетых горожан всех сословий; аристократы и богачи, занимавшие первые ряды амфитеатра, щеголяли в длинных белых тогах и коротких разноцветных туниках, женщины — в платьях и головных уборах. Некоторые из их нарядов были настолько фантастическими, что в них трудно было разглядеть владелицу. Простой же люд извлек из сундуков и кладок то, что было получше и почище. Женщины украсили себя медными и бронзовыми бусами, браслетами и серьгами. Трибуны пестрели и колыхались, словно ожившее поле цветов.
Большинство аристократов уже заняли свои места, а простые горожане заполнили Цирк еще до рассвета. Все с нетерпением ожидали появления в Золотой Ложе императора Камаэля и высших сановников. Первый советик Ормак Квай-Джестра должен был объявить начало состязаний.
Гости Тальбона, впервые попавшие на представление, с интересом рассматривали Цирк: посредине арены стояла каменная стена, по краям которой возвышались две стройные башни. Их украшали мраморные статуи великих воинов Урдисабана, обелиски с именами богов и посвященные им маленькие храмы, блестевшие круглыми куполами и тонкими, словно иглы, шпилями. С двух сторон виднелись две подставки на витых колоннах. На одной из них сверкали семь бронзовых грифонов, на другой — такое же количество бронзовых лошадей. Вокруг этой конструкции проходил путь колесниц, ограниченный каменным бордюром.
Солнце, приближаясь к зениту, начало припекать. Редкие облака теснились у горизонта, над ареной же небо было чистым.
Сафир и Нармин сопровождали императора Камаэля и посла Казантара, шествовавших по темным гулким коридорам Цирка. Процессия, состоявшая из советников и телохранителей, направлялась к Золотой Ложе.
Снаружи доносился гул голосов — словно волны накатывали на могучий утес. Процессия поднялась по широкой каменной лестнице, слуги отдернули тяжелые портьеры, и яркий свет на мгновение ослепил Сафира.
Император Камаэль подошел к перилам балкона и поднял руки, приветствуя зрителей. Трибуны взорвались восторгом и взлетевшими в воздух шляпами и шарфами.
Когда рукоплескания смолкли, Ормак бросил вниз белый платок. Как только он коснулся песка, двери конюшен распахнулись и разноцветные колесницы вылетели на арену.
Колесничий в красном сразу же вырвался на два корпуса вперед и погнал лошадей, нещадно охаживая их кнутом.
Колесницы помчались вокруг центрального сооружения арены, борясь за первенство и поднимая тучи пыли. До зрителей доносились ржание лошадей, стук колес и звон упряжи, самих же соревнующихся иногда просто не было видно. Когда первый круг был пройден, два служителя в длинных белых одеждах важно прошествовали по песку и сняли с подставки одного грифона и одну бронзовую лошадь.
Красный колесничий продолжал лидировать и во втором, и в третьем круге. Покрытый слоем песка и пыли, со вздувшимися венами и мускулами, блестящими от пота, он летел, сжимая в руках вожжи. Зрители на трибунах стоя приветствовали его, немилосердно отбивая ладони в аплодисментах и оглашая арену громкими возгласами.
Начался последний круг. Красный колесничий улыбался. Он уверенно заложил крутой поворот, колеса взрыли песок, волной отбросив его в сторону, но обод одного зацепился за ограничивающий маршрут бордюр, раздался сухой треск, колесница подскочила и перевернулась, разлетевшись в щепки, словно была сделана из хрупких веток. Ломая себе кости, повалились запутавшиеся в упряжи кони, колесничий вылетел вперед и грохнулся в песок, безвольно раскинув руки. Его лицо походило на кровавую маску, и клубы пыли оседали на следы крушения и распростершееся тело.
Возница в синем, следовавший за красным, попытался уклониться от столкновения, но задел обломки, и его колесница вильнула в сторону, налетев на центральную конструкцию арены. Погонщик исчез под обломками, а лошади вырвались из упряжи и, толкая одна другую, помчались дальше. Остальным возницам удалось увернуться, но большинство из них потеряли скорость.
Под вопли зрителей колесничий в желтом первым пришел к финишу и остановил коней перед императорской ложей. На трибунах начался дележ выигрышей, горячо спорили проигравшие, расставаясь с деньгами, бедняки, не делавшие ставок, возбужденно обсуждали состязание. Поклонники желтого колесничего довольно потирали руки и насмешливо поглядывали по сторонам — сегодня удача сопутствовала их любимцу и им самим.
Сафир наблюдал за всем этим с нескрываемым интересом, приставив к глазу короткую медную зрительную трубку, какими пользовались в Урдисабане моряки. Переводя взгляд с одного лица на другое, он подмечал, кто выиграл, а кто проиграл, и время от времени улыбался.
Толстяк в дорогих красных одеждах недовольно вытирал лысину платком и поджимал губы — это его колесничий разбился на арене и больше не сможет участвовать в гонках и приносить доход. Соседи-приятели подшучивали над ним и похлопывали по спине, а он отвечал им с плохо сдерживаемым раздражением. Сафир слегка покачал головой: он сочувствовал толстяку, ибо знал, что обучение возницы стоит дорого и требует времени. Впрочем, сам он любил охоту, быструю езду в седле, когда чувствуешь каждое движение животного, его тепло и настроение, и никогда не думал о том, чтобы заказать и выставить свою колесницу на гонки.
Насмотревшись на реакцию зрителей, Сафир опустил подзорную трубу и, сложив, убрал в карман.
— Почему ты сам не делаешь ставки? — обратился к нему император. — Тебя ведь интересуют эти состязания.
— Мне нравится наблюдать, как люди реагируют на то, что происходит на арене, Ваше Величество, — отозвался Сафир с почтительным поклоном, — но принимать участие в развлечениях толпы — не для меня.
— Узнаю характер твоего отца, — император Камаэль покачал головой, — он тоже не любил быть как другие. За это я его всегда и ценил.
— Благодарю, Ваше Величество.
— Он гордился бы тобой, мой мальчик, я знаю. Твой отец был настоящим аристократом, не то что все эти… — император презрительно махнул рукой в сторону трибун. — Ты стал достойным наследником.
— Благодарю, Ваше Величество, — повторил Сафир.
— Что ж, праздник продолжается. — Император Камаэль дал знак Ормаку, и тот объявил, что начинаются выступления наездников. К тому времени обломки и тела лошадей и людей убрали, кровь засыпали, песок разровняли, а победившего колесничего наградили бронзовым венком и сотней золотых монет — этой суммы могло хватить на несколько месяцев вполне сносного существования.
На арене появились пестро одетые наездники, которые на полном скаку проделывали акробатические трюки под восхищенные крики трибун. Один то вставал на руки, опираясь на седло, то съезжал на бок лошади. Другой перемещался под брюхо и вылезал с другой стороны. Они получили свои награды по решению императора: смуглый всадник в сине-оранжевом трико унес золотую цепь и горсть серебряных монет, остальным раздали кубки и драгоценную посуду. Император любезно сообщил Дьяку, что это ученики специальной школы, учрежденной при Цирке, которая готовит наездников для представлений.
Далее следовали военные игры. Отряды воинов, одетых в легкие латы и кольчуги, с намалеванными на щитах вымышленными гербами, сражались, перестраивались, отступали, контратаковали, устраивали поединки, отличавшиеся большой изобретательностью.
— Как вы находите мастерство наших солдат? — спросил император Камаэль Дьяка.
— Оно весьма убедительно, — отозвался посол с почтительным поклоном. — Я вижу, что совершенствованию приемов боя в вашей армии уделяется много внимания.
— Да, мы стараемся быть готовыми в любой момент отразить нападение врага.
— Это чрезвычайно мудро, Ваше Величество.
— Впрочем, на арене все оговаривается заранее. Бои отрепетированы.
— Вот как? — посол удивленно поднял брови.
Император кивнул:
— Этим занимаются несколько почтенных воинов, бывших легионеров. Они стараются делать так, чтобы представление было интересно смотреть.
— Понимаю.
— Но в казармах идет настоящая муштра. Солдаты тренируются с боевым оружием, чтобы максимально приблизить упражнения к военным условиям.
— Это весьма похвально, — заметил Дьяк. — Ценить свою жизнь нужно учить заранее.
— Согласен с вами, — император кивнул. — Легионер, привыкший защищаться от острых мечей, не растеряется в настоящем сражении.
— Не зря армия Урдисабана считается самой грозной в Синешанне, — любезно заметил посол.
— Ну, будет вам, — улыбнулся Камаэль. Выглядел он, впрочем, польщенным. — А как тренируются воины в Казантаре?
— Почти так же, — ответил Дьяк, — но мы не устраиваем показательных боев.
— Почему?
— Должно быть, не сложилось такой традиции, — Дьяк развел руками.
Камаэль усмехнулся:
— Наверное, императору Ламагрону не нужно завоевывать себе популярность в народе столь примитивными и варварскими способами, — сказал он, прищурившись и внимательно глядя в лицо посла. — Его подданные и так послушны?
— Я убежден, что и у Вашего Величества нет необходимости прибегать к подобным трюкам, — отозвался Дьяк. — А эти торжества устраиваются, очевидно, с единственной целью — развлечь жителей Тальбона.
Камаэль усмехнулся и снова повернулся к арене.
— Может, и так, — сказал он негромко, а затем подал Ормаку знак завершать празднество.
Первый Советник приказал герольдам трубить окончание представления, и легионеры, быстро построившись, покинули арену. Зрители начали медленно расходиться, громко разговаривая и возбужденно жестикулируя.
— Приглашаю вас сегодня отужинать со мной, — проговорил император, обращаясь к послу, — заодно обсудим некоторые дела.
— С удовольствием, Ваше Величество, — отозвался Дьяк с поклоном. — Если позволите, я прихвачу кое-какие документы.
— Как вам будет угодно, барон. Я пришлю за вами лорда Маграда.
— Очень хорошо, Ваше Величество.
— Оставаться здесь дольше нет смысла. — Император сделал знак преторианцам и вместе со свитой и послом Казантара покинул Золотую Ложу и отправился во дворец.