Сжав зубы, Инфор отвернулся.
— Кстати, я тут думал о сыне Ксю… — Инфор подлил вина в бокал и сделал маленький глоток. — Удивит, если я признаюсь в том, что думаю о тебе все время вне поля боя? Это так. Думаю о тебе, о людях, с которыми ты соприкасалась. Скучаю… И мне впервые в жизни необходимо с кем-то делиться. И я не знаю с кем, кроме тебя самой. Надеюсь, ты поймешь и не осудишь. Хотя, какая разница? Скорее всего, этот кристалл найдут лет через четыреста, когда твои внуки уже будут растить собственных внуков, а я тихо умру в своей постели от тоски. — Засмеялся маг, и я вздохнула. Ты абсолютно другой, когда смеешься. Совершенно. Даже если я тебя совсем не знаю. — Так вот, я с месяц наблюдал за этим парнем, как за любым новичком в своей резиденции и удивлялся. Ну, во-первых, эти постоянно волочащиеся за ним девушки. При всей его аккуратности и уважении к месту, где работает, это выходило за рамки. Что ни день, так привет из прошлого. Потом подумал о Ксю. Я видел ее пару раз до того, как она стала главой Турхемской резиденции. Это было уже при Андресе. Но мужа у нее как не было, так и нет. А баба аппетитная и периодически кто-то возле нее отирался и отирается сейчас. Вспомнил Ксю, поспрашивал от кого у нее сын у тех, кто мог бы знать. В общем, если пропустить все, что нечаянно откопалось, то Петир твой тоже полукровка в четвертом или пятом колене. Точнее не скажу. Мило, правда? Выводы, пожалуй, не уместны. Думаю, он сам не знает об этом. Меня абсолютно не интересовало, по кому сохнет мой очередной новичок. Но, увидев вас в раскопках, я сразу вспомнил его по Милорану, и все встало на свои места. Кажется, глаза уже слипаются. Пойду я спать. Спокойной ночи, милая.
Иллюзия Инфора моргнула и изменилась. Стало ясно, что это уже другой день. Тяжело вздохнув, я остановила кристалл. В голове образовалась натянутая, звенящая пустота. Обводя глазами комнату, я понимала, что именно здесь он и общался со мной. И сидел как раз в этом кресле. Сердце болезненно сжималось.
— Показать дом, милая? — Послышалось от двери, и я вздрогнула.
— Зачем?
— Здесь несколько скрытых комнат. Если я не покажу их, никто больше и не покажет.
Я кивнула, поднимаясь. Как он мог? Зачем? Неужели у него не было человека ближе, чем дочь друга, которую он вынужден был охранять меньше двух месяцев? Что мне делать с этим замком? Со всем, что он оставил мне? Какое я имею право на все это?
Поднявшись, я вынула кристалл и спрятала в карман. Это мое. Это единственное истинно мое в этом доме…
Рика показала пару помещений без дверей. Несколько раз повторила, как открывать стены, пока я утвердительно не кивнула. Заставила запомнить комбинацию из набора простейших стихийных преобразований для запечатанной комнаты. Озвучила находившиеся в распоряжении Инфора денежные средства и ценности. Я безразлично слушала ее кивая. Сердце сжималось от каждой фразы. Только пальцы сжимали кристалл в кармане. Хотелось закрыться где-нибудь и прослушать его целиком. Все, что он имел и успел сказать мне за эти два месяца. Все что накипело. Все что выплеснулось. Все что он не смог держать в себе после расставания.
Рика поняла мое нежелание осматривать замок и вернулась в кабинет. Запустила кристалл распорядителей. Дождалась, пока я кивну на вопрос о принятии наследия. Во дворе показала где загон летунов, где псарня, где конюшня… Спросила, хочу ли я познакомиться с людьми, работающими в замке, но осеклась. Похоже, мой взгляд выражал все пустоту и боль, переполнявшую до краев. Отрицательно качая головой, я просила: «потом». Когда-нибудь потом. Женщина кивнула, вздыхая и отворачиваясь.
— Вы будете здесь? — Спросила я, обернувшись к цинну.
Кивнув, она спросила, как я к этому отношусь. Я никак не относилась. Я не имела права что-то менять здесь и не собиралась. Пожилая хозяйка замка имела доступ ко всему, чем владел Инфор. Она сама разберется. Не зря же он ей так доверял? Уж о доверии от мага я услышать успела. Обняв меня неожиданно и крепко, женщина отвернулась и пошла к дверям замка. Я стояла, пытаясь продышаться. Несмотря на жарящее солнце, было холодно. Очень холодно.
Через полтора часа я вышла из центрального портала Зальцестера. Дом я застала пустым и тоскливым. Поднявшись в комнату и вставив кристалл в подставку, я так и не осмелилась запустить его. Завтра… Слишком много для одного дня. Из глаз снова полились слезы…
Свернувшись клубком под пледом, я мерзла. Перед глазами было лицо мага, в мыслях его слова. О деде Ройса, о Петире, о чувствах. Вероятно, очень скоро я уснула. Проснулась же от прикосновения мамы. Она сидела на краю кровати. Тусклый свет кристалла делал ее старее, чем она казалась при хорошем освещении. Глаза смотрели грустно. Она молчала.
— Он оставил мне родовой замок. Инфор был последним… — Проговорила я тихо, не выдерживая тишины.
— Как ты поступила? — Кивнула она, не улыбаясь.
— Там есть хозяйка, проработавшая у них шестьдесят лет. Пусть и дальше хозяйничает. — Вздохнула я, поднимаясь.
— Возможно, когда-нибудь ты захочешь жить там. Кто знает? Хорошо, что ты не решилась отказаться.
— Сколько время?
— Около десяти. Я только вернулась, Карел тоже уже два дня дома. Все в сборе, почти как раньше.
Я усмехнулась. Разве может быть хоть что-нибудь как раньше? Вся жизнь изменилась в этот год. Немыслимо изменилась. Хотя, есть хотелось по-прежнему, поняла я, слушая урчание в животе.
— Пойдем, подогреем что-нибудь. Тетка тоже голодная. — Улыбнулась она. — Иногда мне кажется, что ты ее дочь, а не моя. Вы обе абсолютно не способны элементарно накормить себя.
Тетя Карел на кухне потребовала рассказа о нападении эсхонцев. Мне показалось, что таким образом она пытается отвлечь меня от грустных мыслей об Инфоре, хотя воспоминания об эсхонцах были не более веселыми…
— И куда он потом делся? — Спросила тетя о Хермене Тесхе, когда уже сели есть за стол.
— Где-то рядом бродит. — Пожала я плечами. — Я видела его, когда провожала Ниару. Он подошел со стороны окраины, сказал пару фраз и пошел обратно.
— Я бы не стала ему доверять, на твоем месте. Правильно делаешь, что не подпускаешь к себе. — Кивнула тетя.
— Он мне жизнь спас. — Ответила я коротко. Да, я не собираюсь впускать его в свою повседневную жизнь, но знание о том, что харенхешец где-то рядом, успокаивает.
— Дайан, у него могли быть свои мотивы для этого. Не исключено, что втираясь в доверие таким образом, он хочет подобраться ближе к тебе или отцу или кому-то еще… Не всегда можно понять мотивы людей, даже если ты псионик. А уж с твоей наблюдательностью…
Я подняла взгляд на тетку. Она пожала плечами, вздыхая и запуская вилку в рот.
— Надеюсь, ты больше не собираешься навещать полукровку? — Сменила мама тему. Вот их сегодня тянет поскрести мне ногтями по сердцу…
— Думаю, это исключительно мое дело, мам. — Попыталась я закруглить эту тему.
— Если для тебя имеет хоть какое-то значение мое мнение…
— Имеет, мама. Но почему ты не можешь позволить мне поступать так, как я считаю правильным? — Оборвала я ее, отодвигаясь от стола.
— На тебе же лица нет, когда ты возвращаешься. Сколько ты раз навещала его? Два, три? Он не заслуживает этого… Не заслуживает твоих слез, твоей улыбки, твоей боли, не заслуживает видеть тебя.
— До каких пор?.. — Поднялась я, чувствуя, что закипаю. — Где граница, после которой ты можешь знать наверняка, что человек перестал заслуживать чьих-то слез, чьей-то улыбки? Как ты можешь понять, что сделавшего вот это, человека еще можно простить. А после этого — уже нельзя? Как ты можешь судить так?
— Дайан…
— Мам, кто идеален? Кто не совершал ошибок? Кому не за что каяться? Тебе, мне, тете? Может быть, отец невинен и безгрешен? Как ты определяешь, кого и за что можно простить, а кто уже перешел грань прощения?
Мама поднялась, хмурясь. Тетя вздохнула, упираясь кулаком в подбородок. Я же хотела понять и не понимала, на чем основывается их уверенность в отсутствии права на прощение.
— Хорошо, Дайан, хорошо…
— Объясни мне, мама.
— Я не могу. Ты права. — Подойдя, она взяла мое лицо в ладони. — Это можешь решить только ты. Но я волнуюсь за тебя.
— Ты же мама. — Улыбнулась я, успокаиваясь. — Тебе положено.
Засмеявшись, мама поцеловала меня.
— Спокойной ночи, девочки. — Поднялась тетя устало.
Пожалуй, я тоже пойду досыпать. Выйдя в холл, я вспомнила о летуне.
— А птица все еще на заднем дворе? — Спросила, обернувшись.
— На восточной башне, Дайан. — Крикнула мама с кухни.
Усмехнувшись, я кивнула. Завтра обязательно навещу Рыжика. Прямо с утра, перед резиденцией. Поднявшись к себе, я разделась и забралась под одеяло.
После Харенхеша я все еще спала при тусклом свете. Взгляд остановился на кристалле Инфора в подставке. Пожелав магу доброй ночи, где бы он ни был, я закрыла глаза. Стараясь не думать ни о ком и ни о чем, слушала свое дыхание. Завтра будет новый день. Завтра будет легче…
Снилось страшное. Снился огонь. Я видела горящих эсхонцев в Умене. Видела мертвого кона в своем дворце, объятого пламенем. Чувствовала запах горящего мяса. Мутило. Казалось, вырвет прямо во сне. Я понимала, что это сон, но не могла проснуться. Было страшно. А вдруг наяву тоже огонь? Вдруг?!
Я открыла глаза от собственного крика и пронзившей тело боли. Подавилась воздухом, видя реальное пламя. Неподъемная тяжесть разлилась по всему телу вслед за болью. И сразу за ней — ужасающая слабость и холод. Смертельный холод.
— Нис… — Простонала я, пытаясь сфокусироваться хоть на чем-то кроме боли и огня. Из горла вырывался стон. Опустила взгляд, не понимая, от чего расходится боль. И заскулила, не находя сил для крика. Из живота торчала крестообразная рукоять… Такая могла держать лишь широкое лезвие оружия.
Тут же появилось лицо харенхешца. На голом черепе мелькало отражение пламени. Он наблюдал, как я дотронулась до рукояти и попыталась сдвинуть.
— Теперь все четверо. Гори, мразь.
Нис! Зажмурившись, я уже видела его смерть. Почувствовала как тяжелое тело с хрипом и бульканьем падает мне на ноги, двигая меня, сползает на пол. Закричала оттого, что металл двинулся в теле. Открыла глаза, выдыхая и морщась. Оружие застряло в кровати и моем теле, не поддаваясь и причиняя боль от каждого прикосновения.
— Мама… — Простонала я, понимая, что сама себя практически не слышу. По бокам загорелись шторы. Мебель уже занялась на полную. Собрав последние силы, я свернула ближайший огонь, загасив шторы полностью. Посмотрела на рукоять, не смея шевелиться. Отец… Отец!
— Кто-нибудь…
Комната кружилась перед глазами. Казалось, должно быть жарко… Но тело охватывал мороз. Боль как будто притупилась. Ниара! Кажется, сил не хватало даже для мысленного крика. В горле пересохло. Закрыв глаза, я пошевелила ледяными пальцами. Целесс?
— Целесс…
9
В бреду я видела лицо отца. Казалось, горел он сам. Капельки пота скатывались по лицу. Вокруг был огонь, грохот и треск. Дышать было нечем.
— Мама…
Потом было холодно. Невыносимо холодно и снова больно. Спину, живот, грудь — все разрывало, и пламя уже было внутри меня. Потом все исчезло… Абсолютно все. Стало безразлично, спокойно, тихо. Снилась мама и тетя: белокурые и смеющиеся, молодые и необыкновенно красивые. Снился Инфор. Я плакала. Когда маг улыбался, блеск его глаз как будто менял знак. Я пыталась спросить его о чем-то, но слова теряли смысл. Понимая это, я лишь смотрела, чувствуя, как по щекам льются слезы. Если бы я могла хоть что-то изменить…
Открыв глаза, я вздрогнула и поморщилась. Все тело болело. Болели даже глаза. Дышать было страшно. Жажда иссушила горло и губы.
Вспомнив о произошедшем, я притронулась к животу и сглотнула. Под рукой оказалась перевязь. Окинув взглядом светлую комнату, мысленно позвала Нис. Кошка мгновенно оказалась возле правой руки.
Когда дверь приоткрылась и в проходе показался отец, я открыла рот. Но из пересохшего горла не вылетело и звука. Тихо присев рядом, он подал воды и сжал мою ладонь.
— Мама?.. — Спросила я, морщась от боли.
Отец не ответил. Моргнув, я сжала его пальцы.
— Что с ними?
Отец отрицательно кивнул и отвел взгляд. Почувствовав слезы на щеках, я закрыла глаза. Не может быть. Не может быть… Не может быть!
Желая отвернуться, я пошевелилась и вскрикнула. Отец положил тяжелую руку на плечо, отрицательно качая головой. В серых глазах застыла боль и немые слезы. Это я виновата. Только я. Это я впустила его в дом в тот день, после эсхонцев. Потому и не было сигнала… «Теперь все четверо. Гори, мразь». Это я убила их.
— Это я убила их…
— Не смей даже думать так.
— И Инфора тоже…
Я подавилась слезами. Когда мышцы в животе напрягались от рыданий, становилось еще больнее. Когда в комнате появилась Целесс, отец обернулся. Женщина тихо подошла. Светлая и излишне, неправильно, нечеловечно совершенная, положила ладонь мне на лоб. Глаза налились тяжестью…
Я больше спала, чем бодрствовала. Через несколько дней уже поднималась. Тогда же меня перевезли из резиденции Гильдии медиков домой к отцу. Я принимала все, будто происходило это не со мной. Важная часть меня осталась там, в нашем новом доме. И умерла вместе с ним и моими родными. Вины за их смерть я с себя снять не могла. И при этом не ощущала, что их на самом деле нет. Казалось, мама и тетя уехали по работе. Далеко. Надолго. Но обязательно вернуться. Обязательно. А когда приходили мысли о том, что их больше нет, снова накатывали слезы…
Ко мне постоянно заходил отец, Саша, Целесс и Марго. Один раз пришла Кларисс и навестил старый Декан. Я ждала, когда придет мама. Но она не приходила. Шли дни, недели… Мамы больше не было. И тети вместе с ней. Самых родных женщин на земле… Смириться с этим было невозможно. Жизнь осталась там. «Теперь все четверо. Гори, мразь». В голове постоянно всплывали его последние слова. И я чувствовала вину за то, что осталась жива. Не стало мамы, тети, Инфора. А я, почему-то была жива. Это было неправильно. Не справедливо. Это не должно было случиться. И я снова ревела, прижимая руку к животу…
В Объединенные земли давно пришло лето, но в сердце царила зима. Я мерзла постоянно. Ни солнце, ни огонь не могли согреть. Безразлично слушая о том, что Дозаран отныне входит в состав Объединенных земель, я ждала времени, когда отец пойдет на Херенхеш. Целесс смотрела на меня странно, грустно. Я же ожидала, когда она скажет… Она не могла не сказать. Я хотела сжечь эту страну дотла. Всех в ней. Каждую деревню. Каждый город. Убить каждого человека, последнюю собаку. В сердце жила лишь пустота. Мысли о том, что породившая Хермена Тесха и его хозяина страна живет и благоденствует, душила меня ежесекундно. Не было им прощения. И сказав, что виноват не один дом, а все, кто был рядом, тетя была права… Только теперь я понимала где она — грань непрощения. И от этого понимания становилось еще горче.
Через полтора месяца после того, как очнулась, я вырвалась в город одна. Отца и Целесс, как всегда, не было. Марго, окинув меня взглядом, кивнула. На убеждение деда в том, что мне не нужно сопровождение и очень нужно пройтись одной, ушло около часа. После этого часа я уже сомневалась в том, что сил для прогулки хватит, но согласный вздох Саши вернул мне их обратно.
Ощущение, что внутри меня постоянно что-то шевелится, не проходило. Но, по крайней мере, из живота не торчала трубочка и дыра потихоньку зарастала. Дышать уже не было страшно. Но кашлять, чихать, рыдать и смеяться все еще было больно. Хотя… Смеяться мне пришлось лишь раз, когда Саша рассказывал вечером одну из историй, когда-то рассказываемых на ночь Ройсу. Воспоминания о полукровке вернулись со злостью и желанием вернуться в Харенхеш с отцом, Целесс и боевой Гильдией Объединенных земель. Желание мести придавало сил и поднимало каждое утро с кровати. За маму, за тетю, за Инфора.
Выйдя за ворота особняка, я осторожно сделала глубокий вдох. Было жарко и безветренно. Но от жары я тут же накрылась стихийным щитом и медленно пошла к дому. Точнее туда, где раньше стоял мой новый дом. Если бы я могла убить тебя еще раз. Еще тысячу раз… А лучше тогда, еще во дворце кона, перед извержение вулкана. Если бы можно было хоть что-то изменить.