— Ничего ты не видишь! Это же ее туловище! Если рисунок снять с тарелки и потом сложить, получится настоящая сова… Да ты посмотри!.. Я срисовала разные части узора, видишь?.. Следи взглядом! Нет, не так! Слева направо… Теперь увидел? Сложи вместе разные части! Ну?!
— Сова, — неохотно согласился Роджер. — Немного похоже.
— Немного? Подожди!
Элисон схватила ножницы, начала вырезать свой рисунок. Потом разделила его на части, соединила — и перед глазами Роджера оказалась настоящая сова: голова, лапы с когтями, крылья — все на месте.
Он рассмеялся.
— В самом деле, сова! Как ты разглядела? У тебя глаз — ватерпас!
Да, то была именно сова — странная, составленная как бы из цветочных головок и лепестков: лапы слегка согнуты, спина горбатится, глаза зловеще смотрят из-под тяжелых нависших век.
— Здорово! — повторил Роджер. — Как тебя угораздило догадаться?
— Я увидела сразу, как только помыла тарелку. Это же любому ясно!
— Значит, я не любой, — сказал Роджер. — Никогда бы не разглядел. Но мне он нравится.
— Кто он?
— Это скорее филин, а не сова.
— Нет, сова! Она!
— Ты так думаешь? О'кей, пусть будет она. Все равно, мне нравится. Особенно на твоем рисунке. — Он постучал карандашом по совиной голове, отчего все ее тело заколыхалось. — Эй, старушка!
— Не делай так, — сказала Элисон.
— Не делать чего?
— Не трогай ее.
— Ты что, серьезно?
— Дай карандаш. Я подрисую еще немного…
— …Я положил салат возле мойки, — сказал Гвин. — Пойду к Элисон. Роджер тоже там.
— Подожди, успеешь, — откликнулась мать. — А его не надо помыть, как ты думаешь? У меня только две руки.
Гвин положил зелень в большую миску, поставил в мойку, пустил сильную струю воды. Мать показалась из кладовки. Она собиралась печь хлеб. Гвин вынул салат из миски, начал отрывать листья от корешков. Мать и сын молчали некоторое время.
— Я просила тебя побыстрей нарвать салат, — сказала она потом. — Ты что, ходил за ним в город?
— Я беседовал.
— Скажите пожалуйста! С кем же это?
— С Роджером.
— Ты болтал с Полубеконом, — сказала мать. — У меня глаза пока еще на месте.
— Ну и что такого?
— Разве я не говорила тебе, чтобы ты с ним не разговаривал?
— Я всего минуту.
— Держись подальше от этого старого дурака! Сколько можно повторять? Хоть кол тебе на голове теши!
— Да что такого? И потом, он не такой уж старый.
— Хочешь получить затрещину? Получишь!
— Смотри, слизняки на салате! — сказал Гвин, чтобы переменить тему разговора.
Но мать не сдавалась.
— Ты с ним разговариваешь по-валлийски, — сказала она.
— Но Гув же плохо знает английский. Не может высказать, чего хочет.
— Я тебя уже предупреждала, чтобы ты не говорил по-валлийски. Не для того я гнула спину в городе все эти годы, чтобы мой сын разговаривал, как наемный работник. Я бы за милую душу могла оставаться тут, в долине.
— Но, мама, я же должен практиковаться! У меня экзамены по валлийскому в следующем году.
— О чем вы говорили с Гувом?
— Я только спросил, почему на чердаке над комнатой Элисон валяются какие-то тарелки.
Наступившее долгое молчание заставило Гвина оглянуться. Его мать стояла, опершись о хлебную доску, прижав руки к груди.
— Ты не лазил на крышу, сын?
— Я полез туда. Элисон испугалась крыс, они там шуршали наверху, и я… Я взял всего одну тарелку. Она помыла ее.
— Ох эта Элисон!
Мать ринулась из кухни, по дороге вытирая о передник испачканные мукой руки. Гвин помчался за ней.
За дверью комнаты Элисон слышался смех. Мать Гвина постучала и вошла.
Роджер и Элисон возились с тремя вырезанными из бумаги рисунками совы. Один из них был прислонен к подсвечнику, два других висели на спинке стула. Злосчастная тарелка, которую Гвин принес с чердака, лежала рядом с подушкой на постели, прикрытая листками бумаги.
— Где эти самые тарелки, мисс Элисон? — сказала мать Гвина с порога.
— Какие тарелки, Нэнси?
— Вы знаете, о чем я говорю. Тарелки, что нашли на чердаке.
— При чем тут тарелки? — с невинным видом спросила Элисон.
— Всего одна тарелка, мам, — сказал Гвин.
— Прошу, отдайте мне ее, мисс.
— Почему?
— Вы не должны были лезть наверх.
— Я и не лезла.
— И посылать туда моего сына!
— Никто его не посылал.
— Я лучше пойду, — сказал Роджер. — У меня уйма дел.
Он выскочил за дверь.
— Не отнимайте у меня время, мисс Элисон, — сказала мать Гвина. — Пожалуйста, отдайте тарелку!
— Нэнси, в чем дело? Почему вы шипите на меня, как старая гусыня? Что я такого сделала?
— Верните тарелку, мисс Элисон!
— В конце концов, мы в своем доме!
Мать Гвина подошла ближе к кровати, протянула руку.
— Дайте мне! Я видела, как вы спрятали ее под подушку.
Элисон неподвижно сидела на постели. Гвин подумал: сейчас она выставит его мать из комнаты, будет здоровенный скандал, но вместо этого Элисон завела руку назад, вытащила тарелку из-под подушки, бросила на одеяло. Мать Гвина взяла ее. Это была простая белая тарелка, без всякого рисунка.
— Очень хорошо, мисс Элисон, — сказала мать Гвина. — Оч-чень хорошо.
Она вышла с тарелкой в руке, хлопнув дверью. Гвин тихо присвистнул.
— Ну и ну! — сказал он. — Да ты прямо фокусница. Тебе только в цирке выступать. Кто тебя научил этим фокусам-покусам?
3
— Шикарное ты устроила представление, — сказал Роджер, когда вернулся в комнату Элисон. — Нэнси сдернула там передник и бушевала не знаю сколько. На кухне… У твоей матери и так паршивое настроение, а тут еще Нэнси со своими кровными обидами. Она уже три раза грозила отцу, что уйдет от нас.
— Чего же он ни разу не согласился? — проворчала Элисон.
— А то ты не знаешь моего отца? Всем пожертвует, лишь бы жизнь была спокойной. Наверно, потому она никогда у него такой не бывает… Но ты молодчага выдержала битву с Нэнси… Откуда она знает, что наверху сервиз? И как ты подменила тарелку?
— Я ничего не подменяла, — сказала Элисон.
— Загибай!
— Ничего я не делала. Это та самая тарелка, на которой была сова.
— Но Гвин сказал, ты отдала Нэнси совсем чистую. Без всякого рисунка.
— Рисунок исчез.
Роджер засмеялся. Смеялся он долго.
— Ты шутница, — сказал он потом. И вдруг спросил: — Нет, ты серьезно?
Элисон кивнула. Вид у нее был испуганный.
— Эли, — сказал Роджер, — но ведь так не может быть. Тарелка глазурованная — значит, рисунок под глазурью. Куда же он мог деться?
— Почем я знаю?!
— Так не бывает, сестрица. Давай посмотрим другую тарелку. Лестница как раз здесь.
Роджер взобрался на лестницу, открыл люк в потолке.
— Ух, какая темень! Где фонарь?
— Возьми, — сказала Элисон. — Видишь тарелки? Они должны быть в углу слева.
— Ага. Я возьму две штуки, чтобы убедиться, что все одинаковые.
— Возьми больше. Сколько унесешь. Пускай будут у нас. Передавай мне вниз.
— Ох, лучше не надо, после этого скандала, — сказал Роджер. — Хотя не думаю, что кто-нибудь их хватится.
— Осторожно! Смотри под ноги. Гвин чуть не провалился между балками. У него закружилась голова.
— Закружится, если провалишься!
— Нет, у него до этого. Когда еще дотронулся до тарелки. Совсем переменился в лице.
— Я не переменюсь, не жди!
— Будь осторожен!
— Ух, вот они…
Когда Роджер спустился, они вымыли несколько тарелок, поднесли к окну, ближе к свету. Роджер попробовал поскрести одну из них пилкой для ногтей.
— Глазурь сходит, видишь? — сказал он. — Даже ногтем можно. Совсем легко.
— Мне хочется срисовать еще несколько сов, — сказала Элисон. — Пока за окнами светло. Я сделаю их еще лучше. На твердой бумаге.
— Куда тебе столько? Ты сегодня уже выполнила норму. Целых три соорудила.
— Они куда-то подевались.
— Ну, если опять начинаешь рисовать, я пошел, — сказал Роджер. — Сделай одну, и хватит. Все равно все одинаковые… Забрать, что осталось после ужина?
— Я еще не ужинала.
— Разве отец не притащил тебе поднос?
— Нет.
Роджер ухмыльнулся.
— Твоя мать велела ему выполнять обязанности хорошего отца.
— Он не приходил.
— Узнаю своего старика, — сказал Роджер. — Все на свете забывает.
Он спустился вниз, прошел через кухню в заднюю часть дома, где когда-то была маслодельня, а теперь бильярдная комната, остановился у двери, прислушался. Изнутри доносился стук костяных шаров.
Роджер открыл дверь. В полутьме отец играл сам с собою в «снукер». Поднос с ужином для Элисон стоял на сиденье кресла.
— Привет, папа, — сказал Роджер.
— Добрый вечер.
— Зажечь лампу?
— Не надо. Я так просто — катаю шары.
Роджер присел на край стула. Отец ходил вокруг бильярдного стола, ловко укладывая шары в лузы, а со стен, из стеклянных ящиков, на него глядели глаза соколов и сарычей, лис и барсуков, куниц и выдр.
— Не мешают они играть? — спросил Роджер, кивая на все эти чучела.
— Как тебе сказать? Немножко.
— Здесь была маслодельня, пап?
— Или сыроварня, точно не знаю, — сказал отец.
— Гвин что-то говорил мне. Он считает, что раньше здесь тоже был жилой дом, большой такой, где вся семья жила вместе.
— Черт! — воскликнул отец. — Промахнулся. — Он выпрямился, стал натирать кий мелом. — Да, странноватый дом какой-то, — добавил он.
— Одного не понимаю, — сказал Роджер. — Зачем было покрывать старинные стены известкой? Не только снаружи, но и внутри. Вон, гляди!
Он показал на некрасивое прямоугольное пятно возне двери.
— Я в своей жизни видел помещения и похуже, — сказал отец. — Особенно когда только начинал работать. Серые известковые стены, пятнадцатисвечовые лампы. Как в жуткой пещере.
— Но здесь-то не пещера, а вон какой домина! К чему такая заплата?
— Может, сырость?
— Ну да, стены толщиной около метра.
— Может, все-таки протекло? Между балками, — лениво предположил отец. Его не очень интересовала эта тема.
— Когда? Сегодня утром пятна еще не было!
— Откуда ты знаешь, Роджер?
— Точно не было, — повторил тот. — Я учил Гвина играть на бильярде. И никаких трещин и мокрых пятен в стенах не было.
— Не было, а теперь есть, — сказал отец нетерпеливо. — Уже темнеет. Помоги мне собрать.
Они уложили шары в кожаный мешок, водрузили кий на подставку, натянули на бильярдный стол покрывало от пыли.
— Не хочешь, чтобы я отнес Эли ее ужин? — спросил Роджер.
— Да… Ох, то есть нет… Это должен был сделать я. Маргарет сказала мне отнести. Она немного расстроена после этого скандала.
— А как Нэнси?
— Просто невозможна, когда заведется! Но думаю, мы справимся. Говорят, после сильной горячки человек надолго успокаивается… Она совсем взбесилась из-за каких-то тарелок — я не понял толком, о чем речь… Нет, нет, сейчас я сам пойду и поболтаю со старушкой Эли. Как она там?..
Эдисон заканчивала вырезать последнюю сову, когда раздались шаги на лестнице, и в комнату вошел ее приемный отец с подносом. К этому времени она уже поставила взятые с чердака тарелки на каминную полку, а многочисленных бумажных сов посадила, как на насест, по разным углам. Клайв Брэдли толкнул дверь плечом и, пятясь, вошел в комнату.
— Подкормись! — крикнул он. — Извини, что так поздно.
— Спасибо, Клайв, — сказала Элисон. — Что принес?
— Лучший диетический салат имени Нэнси под диетическим майонезом. — Он водрузил поднос возле постели и зажег лампу. — Послушай, какие у тебя славные картинки! Что это?
— Совы. Я сама сделала.
— Очень милые.
— Я тоже так думаю.
— А как у тебя твой… твои желудочные боли?
— Почти прошли, спасибо.
— Завтра будешь на ногах, я уверен.
— Что вы делали сегодня, ты и мама? Опять рыбачили?
— Только ничего не поймали. Зря промочили сапоги. Старый Полу… как его?..
— …бекон, — подсказала Элисон.
— Вот-вот, он говорит, что знает такую заводь, где все время клюет.
— Ручаюсь, он не показал это место.
— Пока нет. Надеюсь, соизволит.
— Ты пришел отругать меня за Нэнси? — спросила Элисон.
— Что? Нет, я…
— Не понимаю, чего она разъярилась, — продолжала Элисон. — И какое это имеет к ней отношение? Гвин случайно нашел на чердаке какие-то тарелки, а Нэнси устроила такой тарарам… Это ведь даже не ее дом.
— Да, конечно… Нэнси… Она немного…
— Напустилась на меня, как настоящий берсеркер!.. Это такой древнескандинавский витязь, ты знаешь.
— Все верно. Вылила на нас целое ведро жалоб, когда мы с мамой вернулись. Мама очень расстроилась. Она говорит, ты не должна… э… обращать внимание.
— Но ведь это наш дом, разве нет?
— Да, конечно.
— Тогда чего она?
— Подумай и о матери, — сказал Клайв. — Не так-то легко найти прислугу на целое лето. Если Нэнси уйдет, мы вряд ли найдем ей замену, и твоей маме придется вместо отдыха взвалить все хозяйство на себя. А мы ведь впервые проводим лето так… э… все вместе… как одна семья… Ты понимаешь меня, Эли?
— Да, Клайв.
— Ну и прекрасно. Будь умной девочкой и ешь свой ужин… Эй, что такое? Похоже, тут целый полк мышей на чердаке?
— Не жди, пока я поем, Клайв. Мне не очень хочется. Я, наверно, поужинаю позже, а посуду принесу утром. Передай маме, чтобы не беспокоилась.
— Умница. Ну, я пошел…
4
— …А в комнате такой холод! — рассказывал Роджер. — Как будто гуляет сильный ветер. Но хуже всего шум. Потолок прямо ходуном ходил! Вокруг кровати Эли такой скрежет!.. От стены шел, даже от подноса с едой. Как будто скребли по железному… Ты тоже слышал, когда забрался на чердак?
— Не так сильно, — ответил Гвин. — Но Эли говорила, что звуки делаются все громче… Ну и что ты потом?
— Окликнул ее, но она крепко спала, и я не стал будить.
— В какое время это было, не заметил?
— Около часа ночи. Я не мог уснуть и слушал все звуки в доме… Подумал, может, Элисон разболелась совсем или что-то неладно в комнате. Я и поднялся туда.
— Но все-таки шум с чердака шел? Как считаешь? — По-моему, да. Словно кто-то когти точил о стропила или пытался вылезти наружу. В общем, не очень приятно.
— Не думаешь теперь, что это крысы?
— Не знаю, что думать, — ответил Роджер. — Больно громко было.
— Очень-очень?
— Да уж, порядочно.
— Так что же это все-таки?
— Ума не приложу! — сказал Роджер.
Они помолчали.
— Как Эли сегодня? — спросил Гвин.
— Была ничего во время завтрака. Говорит, ослабла немного, хотя на ногах держится крепко. Не падает.
— А сейчас?
— Что «сейчас»?
— Где она?
— Сказала, должна найти свои рисунки. Опять они куда-то девались. Совсем съехала с шариков из-за этих сов!
— Которые на тарелках?
— Ну да. Которые она срисовала, а потом вырезала из бумаги… Не знаешь, как попали на чердак тарелки?
— Мать ничего не хочет говорить, — ответил Гвин. — Ни единого слова. Как будто жуткая тайна какая-то. Или боится чего. На Элисон зуб точит. Бухтит, как самый настоящий валлийский националист!..
— Элисон говорит, что не стирала рисунок с тарелки, — сказал вдруг Роджер.
— Пусть расскажет кому-нибудь другому!
— Я тоже так говорил. Но она клянется!
— Пусть кого другого берет на пушку!
— Слушай, — сказал Роджер. — Я ведь потом достал еще тарелок с чердака. Когда зашел ночью в комнату Эли, они стояли на каминной полке.
— Ну и что?
— Рисунка на них не было!..
— Ты тоже увидел? — раздался голос от дверей бильярдной, где они разговаривали. Это была Элисон. — Я как раз хотела рассказать вам об этом. И показать.
Она протянула две чистые тарелки.
— Да, — произнес Гвин после долгого молчания. — Интересные делишки происходят в этом доме. Или мы все вместе немножко того?